– А преподаватель, Алла Семеновна говорит, что ты ей знаки внимания оказывал? – переключил разговор в другое русло Рябинин.
– Эта полоумная нимфоманка? Ну угостил девчонку конфетами, ну помог пару раз мольберт к машине донести. Ну поговорил пару раз ни о чем. О погоде, о том какая музыка нравиться и все. И вообще зачем мне лишние проблемы. Я, если честно, этих – показал он пальцами знаки кавычек, – «элитных» на дух не выношу. Они словно не от мира сего. Не посмеяться, не поприкалываться. Она даже нашу современную попсу не знает. Зато все знает о Бахе, Чайковском, Вагнере. Ведет себя словно она на международном рауте, кроме светских бесед об искусстве, литературе и папиных достижениях в фармакологии с ней не о чем разговаривать. Я ее просто пожалел. Смотрю всегда одна в сторонке, вся жизнь по расписанию, как в армии. Подъем – упал – отжался – отбой, шаг в лево – шаг вправо – расстрел, прыжок на месте – провокация.
– А еще с кем-нибудь она общалась? – скорее просто так, для очистки совести спросил Рябинин.
– Нет, ни с кем, кроме Аллы Семеновны. Я во всяком случае не замечал, – ответил Зайчик.
Приближался вечер, а Рябинин ни отгадал ни одной загадки, не решил не одного ребуса. Только он подумал о том, что ему сказать Еремееву, как зазвонил телефон.
– Ну, что сыщик? Нашел девчонку? – прохрипела трубка недовольным голосом начальника.
– Нет! – коротко ответил тот и отключился, чтобы не слышать стенания Еремеева.
– Словно сквозь землю провалилась, – уже сам себе ответил он и поехал в роскошный загородный дом Самойловых. «Нужно поговорить с матерью и домработницей, а еще повидать Максима Самойлова, может там какая-нибудь ниточка отыщется» – рассуждал оперативник.
Особняк Самойловых утопал в буйстве красок и напоминал палитру художника. Все было ухоженно и необычайно красиво: дорожки, выложенные булыжником, клумбы, зоны отдыха с витыми скамеечками, альпийскими горками и фонтанчиками, бассейном в виде большой капли и прудиком с кувшинками под плакучей ивой. Чувствовалась рука дорого дизайнера-профессионала.
Разговор с матерью пропавшей девушки кроме слез истерик и не внятного бормотания ни к чему не привел. Домработница тоже пожимала плечами и повторяла как попугай одно и тоже: «Не знаю, просто ума не приложу».
«Чего его прикладывать, если его нет» – сделал вывод Рябинин, и попросил разрешения осмотреть комнату девушки.
Комната была с розовыми обоями, розовыми шторками с рюшами, кровать покрыта розовым покрывалом, в розовой вазе стояли розовые искусственные цветы. На кровати сидел розовый плюшевый мишка.
«Комната Барби», – мысленно обозвал ее Рябинин.
«Алые паруса» Грина, Сборники стихов Пушкина, Лермонтова, поэтов Серебряного века, и другие авторы со своими произведениями из школьной программы стояли ровными рядами на розовых полочках, вперемешку с куклами и мягкими игрушками. В белых шкафчиках был идеальный порядок, не пылинки, не соринки. Единственным, что по мнению оперативника отмечало, то что здесь жила живая девочка были книги о Гарри Поттере.
«Как в музее», – отметил про себя Рябинин.
В письменном столе лежали в пеналах: ручки, карандаши, кисти, ластики. За гардеробом, аккуратно сложенным стоял мольберт и картины. Оперативник стал их разглядывать. На переднем плане всюду были пейзажи: прудики с лебедями и утками, лужайки с тропинками и кустарниками, цветочные клумбы, заснеженные деревья со снегирями. Но вдали практически на всех картинах были изображены романтические сцены: целующиеся влюбленные; молодой человек с букетом цветов, ждущий встречи с девушкой; прогуливающаяся по осенней аллее парочка; за окном кафе, держащиеся за руки парень с девушкой.
– Скажите, Лиза была влюблена? – обратился он к матери девушки присевшей на край стула и нервно наблюдавшей за тем, как посторонний мужчина копается в вещах ее дочери.
– Нет! – замотала она головой. – Не знаю… – подумав, пожала она потом плечами.
– Вы вообще разговаривали со своей дочерью? Она делилась с вами своими переживаниями, проблемами, женскими секретами в конце концов? – почему-то стал раздражаться Рябинин.
– У нее не было проблем! Откуда у нее проблемы? У нее все есть: наряды – пожалуйста, лучшие репетиторы – пожалуйста, вкусная еда – пожалуйста, отдых за границей – пожалуйста. Какие проблемы? Какие переживания? Она занимается чем хочет, в силу своей занятости она редко днем бывает дома, а вечером она рисует, читает или учит уроки. Ей некогда думать о мальчиках. Да и рано еще, она же ребенок, – недоумевала мать. – У нее есть все, о чем только можем мечтать любой человек.
– Да, – согласился оперативник и добавил. – Все, кроме любящих родителей.
Тут он подошел к кровати, заглянул под подушку, потом под матрас, но ничего не нашел. Тогда его взгляд упал на плюшевого мишку, он поднял его стал разглядывать со всех сторон, и на спине увидел потайной карман. В нем лежал розовый блокнот.
– Обычно девочки, которым не с кем поговорить ведут дневники, – потряс перед носом матери блокнотом Рябинин.
В блокноте были выведены аккуратным почерком наивные стихи о любви и страданиях. Имя Гриша было обведено жирным шрифтом и заключено в витиеватую рамочку. Вокруг были изображены сердечки, цветочки и прочие знаки обожания.
Приклеенные фантики от конфет, а ниже сочинение на тему: «Как бы я провела лето…»
«Сегодня Гриша был очень любезен, помог мне с оттенком аквамарина, а потом угостил конфетами. Что за божественный вкус был у этих леденцов. Они напомнил мне лето в Венеции. Солнце, вода, гондольеры с длинными шестами-веслами. Покрытые зеленой тиной фундаменты домов и сваи мостов. Как бы мне хотелось побывать с Гришей в Венеции. Мы сидели бы в яркой гондоле. Я – в длинном красном сарафане и соломенной шляпе на голове с большими полями. Он в потертых джинсах с голым загорелым торсом, улыбающийся, приветливый, красивый… С непокрытой головой и бликами золотого солнца в светлых кудрях. Даже мечтать об этом – уже счастье…»
Рябинин перелистал несколько исписанных страниц о мечтах «бедной Лизы» и увидел засушенный букетик из фиалок.
«Вот и пришла весна. Гриша сегодня в парке нашел первые фиалки и подарил мне. Как тоскливо и горячо застучало мое сердце. Мне стало немножко страшно, от того что вдруг он услышит его стук и поймет, как я его люблю. Как я жду воскресенья, и как быстро летят воскресные часы. И как долго тянуться остальные дни недели…»
Рябинин подумал о своей дочери, а ведь и он тоже ничего не знает о ней. Ему вечно некогда. Он утешает себя тем, что для девочки важнее мать. Что она еще маленькая. Что своими мечтами и переживаниями она, наверное, должна делиться с женщиной, которая поймет ее лучше.
Тут его живое воображение нарисовало картину, как он приходит домой уставший, идет на кухню, ест суп уставившись в тарелку, а его дочь начинает щебетать о том, как мальчик Вася подарил ей три хилые фиалки, которые нашел на площадке детского сада…
Как какой-то Коля Перепелкин, в первом классе дернул ее за косичку, и показал язык, а она думала, что она ему нравится…
Как Дима из параллельного 7 «Б» нес ей портфель…
Как в девятом классе она впервые поцеловалась с Женькой Ивановым…
Рябинин передернул плечами и перестал фантазировать о том, что может быть с его пятилетней дочерью дальше. А представил, как он сам сидит, молча кивает слушая ее в пол-уха, и приклеивает дурацкие ярлыки этим мальчишкам: «Вася, да ты глупец, девочкам нужно дарить розы».
«Перепелкин – я чувствую, что детская колония по тебе уже плачет»
«Дима – спортом надо занимается, а то современная молодежь тяжелее ложки и портфеля ничего поднять не может»,
«Сколько лет этому Женьке? Восемнадцать?.. Он что педофил? Как он посмел прикоснуться к тебе? Я его закопаю…»
«Хорошо, что я отец, а не мать» – остановил он себя. «Все-таки девочка должна делиться своими девчачьими секретами с матерью» – твердо решил он, в оправдание себя.
– Я заберу его на время, – вложил Рябинин дневник девушки в свою папку, и подошел к компьютеру.
– Пароль знаете? – повернулся он на стуле в пол-оборота к матери, пропавшей.
– Нет, – растерянно пожала она плечами.
– Назовите ее дату рождения, – потребовал оперативник.
Перебрав несколько вариантов простых паролей, которые не подошли, Рябинин спросил о кличках домашних животных.
Кот «Мурзик», собака «Бася» и хомяк «Прохор», тоже потерпели фиаско.
И тут Рябинин хлопнул себя по лбу: – Тьфу, дурак, – обозвал он сам себя и набрал: «Зайчик». – Сим-сим откройся, – произнес он, и компьютер, как загипнотизированный волшебными словами явил оперативнику милую картинку розового вышитого сердечка.
К его глубокому разочарованию ничего полезного с точки зрения его работы он не нашел. Закладки, ссылки, файлы были посвящены учебе, художественным выставкам, любимым певцам, актерам и другим фигурам шоу-бизнеса. Еще были ссылки на модные бутики нижнего женского белья, кожгалантереи, косметики, а также гадание на кофейной гуще и картах таро, новости о битве экстрасенсов, что вызвало улыбку у оперативника. В папке «фото», его взору предстали картинки, на которых были улыбающиеся: Лиза с родителями в Венеции, на Кипре, в Камбоджи, в Испании, Париже, Риме, Милане. Редкие снимки с родной сестрой, угрюмой, неулыбчивой больной аутизмом Эрикой. С дедушкой, с двоюродными братом Максимом и с двоюродной сестрой Леной.
«Опять голяк» – рассуждал Рябинин сидя в машине, застрявшей в пробке на светофоре. «Еремеев порвет меня на адмиралтейский флаг». «Господи помоги мне найти эту девчонку!» – взмолился он, когда наконец-то дошла его очередь ехать на зеленый сигнал светофора.
Глава 4
«Подвиг»
Когда за командиром канонерской лодки «Кореец» капитаном второго ранга Григорием Павловичем Беляевым закрылась дверь кают-компании крейсера «Варяг», Руднев протянув тому пакет с японским ультиматумом и отвернувшись от него, чтобы не были видны слезы произнес:
– Я Григорий Павлович, несколькими минутами ранее, получил ответ от командиров кораблей международной эскадры, о том, что они направили протест командующим японской эскадрой, но он не был принят во внимание японской стороной. И защищать наши суда командиры кораблей международной эскадры тоже не собираются. А это значит, что мой корабль – кусок мяса, брошенный собакам…
Руднев выдержал небольшую паузу, а потом решительно продолжил:
– Ну что ж, если мне навяжут бой, – я приму его. Сдаваться Гриша, я не собираюсь, – повернулся он к капитану «Корейца», – как бы ни была велика японская эскадра… Иди Гриша, я в тебе не сомневаюсь, – он крепко пожал руку Беляеву, и добавил, – Россия не забудет нас…
Собрав на палубе всю команду Руднев объявил:
– Сегодня ночью десять японских миноносцев внезапно атаковали русскую эскадру вице-адмирала Старка, стоявшую на внешнем рейде Порт-Артура и торпедировали броненосцы «Ретвизан» и «Цесаревич», а также крейсер «Палладу». Поврежденные корабли надолго выбыли из строя. Помощи нам ждать не от кого. Против двух наших кораблей японцы бросили целую эскадру контр-адмирала Сотокити Уриу, в состав которой, я знаю, входят тяжелый броненосный крейсер «Асама», пять бронепалубных крейсеров и семь миноносцев.
Капитан сделал небольшую паузу оглядел ровный строй команды и продолжил.
– Вызов более, чем дерзок, но я принимаю его. Я не уклоняюсь от боя, хотя не имею от своего правительства официального сообщения о войне. Уверен в одном: команды «Варяга» и «Корейца» будут сражаться до последней капли крови, показывая всем пример бесстрашия в бою и презрение к смерти. Так было и так будет всегда! Мы русский народ никогда не были трусами и не просили пощады!..
Руднев еще раз мельком оглядел команду, повернулся в сторону стоящих офицеров, снял форменную фуражку, перекрестился, вновь одел фуражку на голову и спокойно сказал:
– А теперь, идите, и сделайте все, что велит вам ваш долг перед Отечеством. Я верю в вас, и да поможет нам Бог! – Руднев вытянулся в стойку «смирно», и отдал «честь» своей команде.
Через секунду раздалось громогласное трехкратное «УРА!»…
– Спасибо! Спасибо, братцы! – шептали губы капитана, а по его щекам текли слезы…
В 11часов 20 минут крейсер «Варяг» и канонерская лодка «Кореец» подняли якоря и направились к выходу с рейда. Японская эскадра уже караулила их у южной оконечности острова Филипп. Ближе всех к выходу с рейда стояла «Асама», и когда с нее, японцы не ожидавшие, что «Варяг» и «Кореец» не сдадутся без боя, увидели шедшие навстречу русские корабли, Адмирал Уриу приказал расклепать якорные цепи, так как времени на подъем и уборку якорей у них уже не было. На палубе возникла сумбурная неразбериха и шум. Корабли начали спешно вытягиваться на плес, на ходу перестраиваясь в боевые колонны.
При обнаружении русских кораблей на мачтах «Нанивы» были подняты сигнальные флаги с предложением сдаться без боя. Но Руднев приказал на сигнал не отвечать и пошел на сближение с неприятельской эскадрой. Несколько левее от «Варяга» шел «Кореец». С капитанского мостика Рудневу было видно, как «Кореец» в полной боевой готовности, словно преданный сторожевой пёс, ощетинился, оскалился и готов в любую секунду по команде хозяина ринутся в неравную схватку со стаей голодных волков. Он знал, что капитан канонерской лодки Беляев, как и он сам не даст слабины и не отступит.
– Приготовится к бою! – отдал команду Руднев офицерам.
И они тут же бросились в рассыпную, каждый к своим подчиненным.
– К бою готовсь! К бою готовсь! К бою готовсь… – разнеслось человеческое эхо по всему кораблю, передаваемое команде офицерами и старшими матросами.
В 11 часов 44 минуты на мачтах флагманской «Нанивы» был поднят сигнал об открытии огня. Спустя минуту броненосный крейсер «Асама» начал пристрелку из орудий носовой башни. Первый залп лег впереди «Варяга» с небольшим перелетом. К удивлению русских, японские снаряды взрывались даже при ударе о воду, поднимая громадные столбы воды и клубы черного дыма.
Антонов и Северский выбежали на палубу, осмотреться нет ли раненных. В дыму их было не разглядеть, палуба была мокрой и скользкой. Непривычному к качке Антонову было тяжело, его самого мутило и трясло как «Варяг».
– Огонь! – раздалось совсем рядом справа от Антонова.
– Огонь! – вторили слева.
Это «Варяг» и «Кореец» ответили неприятелю своими залпами. К большому разочарованию Руднева первые залпы канонерской лодки дали большой недолет, и он понял, что в дальнейшем артиллерийскую дуэль с японской эскадрой русскому крейсеру надо будет вести в одиночку. Тем временем плотность огня со стороны противника увеличилась: в бой вступили корабли второй группы. «Варяг» полностью скрывался за громадными водяными столбами, которые с грохотом то и дело взлетали до уровня боевых марсов. Надстройки и палубу обдавало градом осколков. Японские крейсера двигались сходящимся курсом, прижимая русские корабли к отмели.
Весь мокрый с головы до ног Антонов оттаскивал раненных дальше от борта, тяжелораненных спускал в каюты. На бегу успевал осмотреть раны, кому-то перевязать, кому наложить жгут, кому дать дельный совет, и снова выбегал на палубу, за очередным раненым. Северский был в каюте и усердно выполнял распоряжения молодого хирурга, полностью полагаясь на его революционные познания в медицине.
Несмотря на людские потери, «Варяг» энергично отвечал врагу частым огнем. Главной его целью стала «Асама», которую вскоре удалось вывести из строя. Тогда в атаку на крейсер пошел вражеский миноносец, но первый же залп с «Варяга» пустил его на дно.
– Молодцы! Братцы, молодцы! – подбадривал свою команду капитан, но его почти никто не слышал из-за взрывов, криков раненных и подающих команды офицеров и старших матросов.
Но в 12 часов 20 минут японский снаряд перебил трубу, в которой были проложены все рулевые приводы. В результате неуправляемый корабль двинулся на камни острова Йодольми. Почти одновременно еще один снаряд взорвался между десантным орудием Барановского и фок-мачтой. При этом погиб весь расчет орудия № 35. Осколки влетели в проход боевой рубки, смертельно ранив горниста и барабанщика.