— Меня интересовало, не заметили ли они чужой корабль, с которого сбросили капсулу. Но они ничего не видели.
— У них другое восприятие. То, что представляет интерес для нас, они могут вообще пропустить, — отвечает Хищник.
— Я это уже поняла.
— Ты не перестаёшь меня удивлять. «Я — высшая раса, все вокруг — тупые идиоты, и я их понимать не обязана», а потом бах — и нашла общий язык с теми, кто вообще за пределами любой логики и понимания.
Победить захочешь — не так раскорячишься.
— Я приучена максимально эффективно использовать любые ресурсы. Когда-то я нашла общий язык даже с тобой и Ривер Сонг. Это гораздо более удивительно, чем временный договор с растительными симбионтами, которые по уровню интеллекта не сильно глупее огронов.
— М-да, уела, — качает головой Доктор, распахивая дверь в столовую.
И нам навстречу несётся в три голоса:
— Вы что, опять препираетесь?..
Доктор усмехается — у него совершенно особенная усмешечка, одними губами и склонив голову вбок и вниз — и говорит с моими интонациями, даже пытаясь передразнить синтезатор речи:
— Ошибка. Не «опять», а «снова».
От такого я даже врезаюсь в косяк. Смотрю на Хищника под хохот остальных и пытаюсь решить, является ли его фортель поводом для драки. Наверное, не сейчас, но я запомню.
Тем временем Доктор подходит к столу, решительно сдвигает приготовленный для него прибор в сторону, плюхает на чистую скатерть полусферу биокапсулы, всего лишь три скарэла назад извлечённую из канавы, и принимается оттирать её белой и жёсткой от крахмала салфеткой. Мари закрывает глаза ладонью и отворачивается от этого зрелища. Я её понимаю. Это же кошмарная антисанитария в месте приёма пищи. Фёдор, напротив, отрывается от тарелки и суётся к Доктору через плечо.
— Это что?
— Предположительно, капсула, в которой на вас свалились амариллы, — характерное жужжание. — Гм, сделана в два миллиона двести три тысячи девятьсот семьдесят восьмом году. Заводское клеймо Нового Да…
Хищник прикусывает язык, косясь на меня.
— «Да»-что? Объясни?
Он морщится, но всё же заканчивает:
— Нового Давиуса. Но ты же понимаешь, что талы здесь ни при чём? Они торгуют со всей Рокочущей Спиралью, и оборудование для терраформирования — одна из самых доходных статей республики.
Молчу. Умом понимаю, что он прав, но ненависть к талам — это нечто на генетическом уровне, соблазн обвинить их во всех грехах и устроить новую Тысячелетнюю на Новом Давиусе настолько силён, что мне приходится всеми силами себя затыкать.
— Почему ты не задаёшь правильный вопрос, мой маленький далек? Ну же, напрягись!
Это после известия о талах-то? Это после промелькнувшей мысли о том, что над нашими головами может болтаться корабль блондосов и всем экипажем ржать, как я тут корячусь, мозги ломаю и поминаю через слово маму-радиацию?! А Хищник выжидательно глядит на меня. Наконец, не выдерживает:
— Афтершок тебе навредил. Выходи из режима физрука. У талов нет темпоральных технологий, они принципиально не лезут во Время. Кто из будущего мог сперва прилететь в прошлое и прихватить там амариллов, потом их переделать, прилететь сюда и сбросить в районе заведомо аварийной АЭС, а главное, зачем?
Можно подумать, я знаю, какие там технологии у талов в двухмилионных годах по исчислению Сол-3.
Ривер прищуривается.
— Начинает всё больше и больше напоминать ловушку на Повелителя Времени. Может, ТМД правильно угадала?
— Если судить только по степени закрученности, я бы предположил, кто такое мог сочинить. Но он, то есть она бы столько времени в невидимости не осталась, уже бы вылезла, — бормочет что-то не вполне понятное Доктор.
— Думаешь, Мистресс? — спрашивает Ривер.
— А ты откуда знаешь про Мисси? — вытаращивается муж, вызывая у неё снисходительную улыбку:
— Сладкий, я же археолог.
— И всё же это не она. Мисси слишком любит звездить, ей нужна публика, много публики, а не кучки красного пепла. Так что вряд ли стоит ждать явления шляпки с вишнями, это в целом не её почерк. Иначе бы мы видели её на каждой фотографии аварийного блока с плакатом в руках: «Это я, Мастер! Доктор, ку-ку, не промажь!»
— Мастер? — оживлённо спрашиваем мы с Фёдором, и я завершаю мысль. — Уничтожить?
— Да не Мастер это натворил! — вспыливает Доктор. — Вы вообще ушами слушаете, или… не ушами?
Похоже, Фёдор сталкивался с галлифрейским шизофреником. А я знаю только, что Мастер заключил сделку с нашим Императором и крепко его подвёл, не сумев перессорить землян и дракониан и по глупости рассекретив спиридонскую базу, за что в итоге был осуждён и предан публичной казни в Кааланне. Правда, перед этим мы очень долго ловили и его самого, и Доктора в качестве свидетеля. Всё ведь должно было пройти по протоколу. Там ещё что-то было, вроде попытки отправить Хищника тем же маршрутом, но этот, как обычно, выкрутился и сбежал. Вроде Мастера тоже до конца уничтожить не удалось, но с ним вообще одно сплошное тёмное дело, он горазд петлять во времени, сбивать следы и путать свою темпоральную линию. Нас он избегает. Видимо, боится после медленной дезинтеграции — это довольно мучительная процедура, второй раз вряд ли захочется, если уж повезло пережить первый. А правило «оборвавшейся петли» мы не признаём. Приговорён — значит, умрёшь, и неважно, сколько раз тебя придётся элиминировать.
Но в целом я согласна с мыслью Доктора о том, что вряд ли это Мастер — или, как они с Ривер теперь говорят, Мистресс. Хм, не знала, что при регенерации можно менять пол. Надо тоже галочку в базе поставить, а то вдруг когда-нибудь доведётся столкнуться с Хищницей.
И это действительно не талы. Наезд на Доктора — это не про блондосов, они его надёжные союзники. С чего им на него ловушку устраивать?
Хорошо, не Мастер-Мистресс, не талы. Тогда кто?
Да кто угодно. Задачка решается довольно просто:
— Вношу предложение. Когда отправимся на второй этап переговоров, я установлю следящие устройства в местах скопления корней. Тогда узнаем, кто за всем стоял. Он же придёт почистить помещения после взрыва, вот мы его перехватим и проясним все вопросы.
Да. И я удовлетворю своё любопытство. А потом с чувством, с толком, с расстановкой, с оттягом, долго и со вкусом уничтожу противника.
Вот бы это были блондосы, какие-нибудь недалёкие отщепенцы. Со дня активации ни одного тала не хлопнула, прямо жизнь проходит зря.
Жаль, что это будут не они.
Половину земного часа, пока мои союзники восполняют потребность в пище, я трачу на отдых и ленивое прочтение «Питера Пэна». Точнее, перепрочтение — когда-то я проглотила всю земную литературу, но мозг отбросил лишнее, поэтому сказка Барри в основной памяти и не отложилась, валяется в архивах. Теперь я знаю, с кем меня проассоциировали крёстные, и один, и вторая. Вопрос в том, где моя волшебная страна и кто мой Питер. Не Доктор же, с такими зубами — только на роль крокодила. И будильник в тему.
Тинкербелл, приведи меня к кому-нибудь, а? Тяжело одной.
====== Сцена четырнадцатая. ======
Микрокамера клеится к потолку с сухим щелчком. Коридор пуст, если не считать багровых корней, которые недвусмысленно шевелятся и приподнимаются в мою сторону. Сейчас заметно, что на них появились бугорки. Что-то вроде набухающих почек, которых не было несколько часов назад. Согласно сканеру, это действительно почки, и из них пойдут новые генеративные побеги, то есть кустики с цветами. Хотя даже я, представитель высшей расы, ассоциирую с противником именно два куста на реакторе, но при этом умом понимаю, что амарилл — это не только цветочки-листочки, но и вся сопутствующая биомасса, его разум — в корнях, а бурых кустиков он из себя может вырастить столько, сколько семян ему надо произвести. И говорить с ним с помощью эмпатии можно в любом месте, где есть хотя бы один его корешок. Всё равно услышит, и вовсе не обязательно при этом таращиться фоторецептором в цветок-раструб. Собственно, это плюсик в пользу того, что взрыв планируют сами амариллы: даже пожертвовав куском себя в реакторном зале, они не умрут и даже, наоборот, напитаются радиацией и нарастят потерянную массу быстрее, чем раньше.
Я ведь не отказывалась ни от каких гипотез о происходящем и продолжаю собирать факты. Пока же они подтверждают возможность взрыва. Никто не гарантирует, что наши противники сказали правду о том, что ничего не знают о предстоящей аварии. У меня нет возможности проверить их на лживость так, как я проверяю гуманоидов. Просто потому, что у меня нет нужных данных. Как замерить степень вранья разумного кабачка? Только по электросигналам мыслительного процесса. А где узнать нужные диагностические параметры этих сигналов? Ответ — нигде. Потому что по амариллам такие исследования на Скаро не проводились за неактуальностью.
Следующий щелчок, камера установлена. Чтобы было удобнее нести их запас, Ривер разыскала садовый фартук с большим карманом из прозрачной клеёнки и напялила на меня. Там же, в кармане, спрятан двойной шар, малый внутри большого. В малом сидит рой дриад, который очень настойчиво хотел увязаться за мной на АЭС, а в зазор залита вода. Биостимулирующее излучение амариллов действительно блокируется гидроксидом водорода, так что Тинкербелл более-менее в безопасности и предупреждает оттуда, где именно впереди нарастает излучение противника, а следовательно, где больше корней. Очень полезный датчик получился, благодаря ему мы даже выяснили, что амариллы частично прорастают сквозь бетон. Вот только Мари в такой шар не засадишь, ей для эмпатического общения нужен непосредственный физический контакт с объектом. Поэтому остальные пока укрываются в дематериализованной ТАРДИС и ждут моего отчёта об окончании работ, прежде чем появиться прямо в центральном зале. И вообще, Доктор очень надеется, что ТАРДИС сможет потянуть перевод даже таких странных существ, как альвегиане.
Времени осталось очень мало, но это по большей части из-за меня: просчитав, что земляне могут нечаянно найти микрокамеры, я сперва настояла на том, чтобы они были снабжены устройствами самоуничтожения, с таймером на два часа после активации, а потом с Доктором и Фёдором быстро их создавала. Затем Хищник на коленке собрал защиту для Тинкербелл, которая (которые?..) рвалась пойти со мной и не слушала возражений. Потом обнаружилось, что синяя будка позолотела от того, что её снаружи облепили прилетевшие из Припяти дриады, и пришлось срочно придумывать, куда их девать, потому что помехи они выдавали на-гора, как сверхновая. Ну и ещё так, всякие мелочи, которые Хищник в принципе не склонен учитывать, а мои протоколы безопасности прямо голосят, что о них надо помнить. Как выразилась Ривер, «фиговинка за ерундовинкой, а время куда-то делось». Так что до взрыва три скарэла пятьдесят восемь рэлов. Вот бы знать, во сколько точно долбанёт, тем более что взрывов-то будет два, и про их срок есть две рабочие гипотезы. Одна официальная и опирается на время нажатия кнопки аварийной остановки реактора — мол, с этого всё и заварилось. Тогда нам надо убраться с ЧАЭС не позднее часа двадцати трёх, а сорок секунд до взрыва — резервные. Вторая версия неофициальная, но очень правдоподобная, потому что опирается на показания свидетелей — кнопка аварийной защиты была нажата после первого взрыва. И если это учитывать, то дела становятся хуже, потому что с точностью до секунды большой «бах» предсказать уже нельзя. Ясно, что шарахнет после часа двадцати трёх, когда должен начаться эксперимент, но дальше — кто подсчитает, сколько де-рэлов осталось жить? Лучше сворачиваться к часу двадцати двум и больше не появляться по данным координатам месяцев пять-шесть, пока земляне не проведут базовую дезактивацию помещения, а уровень радиации не свалится до приемлемого*. Нет, я верю в щиты ТАРДИС, но в свои — уже не очень, а во всех аварийных ситуациях надо рассчитывать только на себя, потому что всем вокруг может быть ещё хуже. Я это правило усвоила ещё в космодесанте.
— Восьмая камера установлена. Приближаюсь к блочному щиту управления, — отчитываюсь в рацию.
— Тебе вовсе не обязательно через него проходить, — отзывается Доктор на другом конце провода. — Там нет корней.
Святая простота, а как они пульт-то контролируют?
— Хочу снять показания с приборов землян, — отвечаю. — СКАЛА** показывает норму, но мне нужны данные ещё из центра управления реактором.
— Ты уже и на контролирующем компьютере побывала!.. — с завистью охает Фёдор. А как же бы я его обогнула, если он в соседнем с БЩУ помещении? — Эх, чертовня, и почему я не могу с тобой там пробежаться?
— Занимайся своими космическими спутниками, — судя по оханью, Мари ткнула его под рёбра кулаком или локтем. — А что за испытания должны сейчас проводиться?
— Выбег турбогенератора, — отвечает муж. — В общем, как тебе объяснить... Реактор кипятит воду. Полученный пар под большим давлением подают на турбину. Она крутится и производит электрический ток. Если прекратить подачу пара, то какое-то время она всё равно вращается и вырабатывает электричество. Это и называется «выбег», и его можно, например, использовать для поддержки охлаждения реактора, если вдруг электропитание выбило, пока аварийные дизеля не подключатся. Так что, в общем, дело-то важное.
— ТМД, тебе точно хватит мощности фильтра восприятия, чтобы пробежать через БЩУ? Всё-таки ты выглядишь необычно, а там человека четыре сидит, небось, — резонно замечает Ривер.
Уточняю:
— Больше. Пять — дежурная смена, плюс начальник и инженер предыдущей смены, оставшиеся помочь с испытаниями, плюс стажёры, плюс начальство станции, как минимум, главный инженер. И некоторое количество людей находится в других частях четвёртого блока. Но они меня не заметили. Значит, и на пульте не увидят, — сухой щелчок. — Установлена девятая камера. Оставшиеся две закреплю в центральном зале.
Меня не сильно беспокоит обнаружение. В конце концов, Доктор раскрутил фильтр на полную мощность. А если вдруг не поможет, то что первое сделает землянин, увидев что-то непонятное? Правильно, руку потянет, потрогать. Разряд током до потери сознания, и доказывай потом, что действительно что-то видел, а не сунул пальцы в розетку.
Въезжаю в БЩУ.
Я знаю из хранящейся у меня информации, как выглядит блочный щит управления. Но не могу отделаться от ощущения, что попала на старинный земной космолёт — очень много кнопок и загруженные обилием информации люди. Поневоле отрываюсь от внутреннего вирт-экрана и бросаю взгляд вниз, на собственный реактор. Две кнопки и один регулятор, на тот случай, если вдруг компьютер откажет и я не смогу управлять двигателем через него. Ещё один взгляд на бесконечно длинный пульт управления. Ну ведь вправду низшая раса, магнедоны с цветными кнопочками!
Сохраняю подробные изображения, снятые с фоторецептора, в память компьютера. Расшифровывать всю эту кучу белиберды буду потом, чисто из любопытства. Мне интересно, насколько глубоко амариллы разобрались с земной электроникой.
Вот теперь можно и в центральный зал реактора отправляться. Правда, там меня уже ждут два очень разозлённых нашим вмешательством куста. Обстреляют, небось. Пусть — мне глубоко безразличны их семена, их инфекция и их ущербный психокинез.
Уже практически выехав из помещения, слышу в спину:
— Японские караси, а это что за хреновина?
— Где, какая?
— Примерещилось... Спать надо больше, а нервничать меньше. Почудилось, что тут бронзовая перечница-переросток катилась вдоль стены.
— Степаныч, тебе бы валерьянки, ты в последнее время вообще нервный. Иди хоть покури, пока не начали.
— Занимайся своим делом...
Я тихо выезжаю из помещения, не дослушивая беседу. Чуть не прокололась. Надо же, кто-то настолько твердолоб, что на него даже внушение амариллов, сплюсованное с докторовым фильтром восприятия, не до конца действует. Понятно, почему человек на нервы жалуется. Когда в голове каша из внушения и реальности, поневоле невменяемым станешь.
Местами вдоль стены отходит плинтус. Сканирую: железобетон прошит насквозь корнем и кое-где вздыбился, даже отделку бугрит. А в БЩУ ничего такого заметно не было, видимо, там корни совсем тонкие и приросшие к пультам изнутри, а то и за пластинами подвесного потолка прячутся. На контролирующем компьютере была та же картина. Обработка аназоином, а лучше чем-то из современного мне арсенала Скаро, какими-нибудь продвинутыми дефолиантами или растворителями живой целлюлозы — и вся гадость расползётся в неопознаваемый хлам максимум за пару часов. Есть вариант и попроще, звуковой резонанс, но это уже будет слышно, и повреждённые корнями стены рассядутся в крошку из-за вибрации. Стройматериалы здесь действительно скверные.