========== 1. Кенха ==========
Я б грустила, но что мертво — не заслужит почестей:
Эта дружба уже отправилась в мир иной.
Рэй Фейра
Семейный магазинчик дедушки Фэнга назывался «И Дин Хо» — и если прочитать и произнести название мог любой хоть сколько-то образованный хинсанец, то о значении слов оставалось лишь догадываться. Резной барельеф в три иероглифа неизменно привлекал внимание и заставлял вспоминать легенду о возникновении Хины и Слове.
Мол, к будущему императору, а тогда лишь местячковому князю, светлоглазому Хин Су Чжоу, пришла ведьма, древняя старуха, рожденная степной волчицей в первую ночь сотворения людей. Была она столь огромна, что следы ее становились колодцами, и так страшна, что даже солнце пряталось от ее взгляда. Но не испугался князь и велел накормить ведьму, как подобает, и приветствовать как дорогую гостью. Двадцать овец съела ведьма, да сотню кур, да куропаток и перепелов без числа, да выпила десять бочек вина и десять пива, а после посмотрела на Су Чжоу и начала говорить. Сказала, что года не пройдет, как кони Су Чжоу истопчут земли на сотни тысяч му окрест, и вся эта земля станет принадлежать семье Хин, и это будет только началом. Сказала также, что запишет предсказание полностью, на сотни лет вперед, дайте лишь бумагу и чернильный камень. Принесли ей листы, принесли пергаментные свитки, принесли скатки шелка на много чжан, но все было мало — ведьма лишь качала головой и щелкала длинными когтями, выбивая из-под них застрявшие кости. А после, убедившись, что нет подходящего листа, написала предсказание прямо на полу дворца своим длинным когтем. Один иероглиф, но вместивший в себя все, столь сложный, что Су Чжоу за всю жизнь разобрал лишь одну сотую его часть.
И одной сотой, как говорили, хватило ему, чтобы всегда угадывать мысли собеседника, чтобы понимать языки людей, зверей и демонов, чтобы с легкостью влюблять в себя и убивать словом. Чтобы завоевать и объединить все племена, все дома и все народы в одну империю — Хина.
Как повелось, с годами легенда выродилась в фарс.
Первый дом Су Чжоу, Синий Дворец, стал музеем. Музей — а с ним и пол, а с полом и Слово — чудом пережил войны и революции, оберегаемый как историками и искусствоведами, так и простыми суеверными людьми. Последние до сих пор слышали, как ведьма Ассыма — к безымянной великанше быстро пристало ушманское имя, так как пришла она из степей, — плюет в потолок косточками перепелок, сытая и довольная. Даже когда империя стала федерацией, и государственным указом к фамилии первого императора добавили фамилию первого реформатора, сделав из Хины Хинсан, — даже тогда музей устоял, хотя за упоминание призрака Ассымы и волшебства Слова могли и выпороть.
Годами позже цензоры перестали драть три шкуры за неположенные настоящему хинсанцу слова и мысли, и о иероглифе на полу Синего Дворца опять заговорили. Слепой дед из Ушмы утверждал, что ладонями прочел Слово и теперь может предсказывать будущее. Зрячая девушка из аймака Лушунь даже записала предсказания — с дедовскими они разнились, ну так и ясно, ведь правильно-то расшифровала Слово лишь она. Четверо лингвистов из столичного университета защитили диссертации на тему Слова и выпустили книгу «Предсказания Синего Дворца на каждый день». Правда, в самом университете об этих докторах наук никто ничего не слышал, ну да ладно, тираж-то отлично разошелся.
Ближе всего к правде, по мнению Ронги, подошел какой-то журналист с новостного сайта, написавший крохотную заметку об абракадабрах. Там он справедливо заметил, что во всех культурах существуют «магические» наборы букв или звуков, подобные хинсанскому Слову. Просто в иероглифических системах это выглядит загадочнее и внушительнее. Так и легендарное Слово, при желании и знании первой школы письма, легко раскладывалось на слоги, пусть и было их неприлично много и прочитать их можно было несколькими способами. Но вместе звуки не значили ничего, были совершеннейшей белибердой, выуживать из которой что-то хоть немного знакомое — дело заведомо глупое и бессмысленное. Абракадабра. Хинсанская. Почти святая.
Магазинчик И Дин Хо был связан со всем этим, хоть и весьма отдаленно. Нимало не смущаясь дурной славы и закрывая глаза на вереницу жуликов, якобы расшифровавших Слово, дедушка Фэнг заявлял, что его три иероглифа с вывески к ведьме Ассыме имеют самое что ни на есть прямое, наипрямейшее отношение. Мол, шла обратно эта ведьма, сытая да добрая, и споткнулась о дерево, вывернутое с корнем недавней бурей. Рассвирепела ведьма, да и со злости начертила на бревне три иероглифа — не таких сложных, как Слово, и совсем маленьких, но очень страшных. Кто поймет их значение и скажет вслух, тот умрет и вместе с собой мир заберет. Ни много ни мало!
Почему во дворце Ассыме никакой бумаги не хватило, а тут на деревяшке слова уместила? Потому что во дворце большим пальцем писала, а тут мизинчиком, а они даже у ведьм-великанш маленькие да изящные. Зачем же ты, старый, на виду такую страшную штуку держишь? Ага, поверил! Тут, видишь, посложнее… На все вопросы у дедушки Фэнга был ответ, и то, что орудие уничтожения всего мира он держит на виду и открытым всем ветрам, он объяснял любовью к людям. При том, что любой знакомец Фэнга, хозяина И Дин Хо, рисковал умереть со смеху, услышав о фэнговом человеколюбии.
И с этого объяснения следовало начинать, если рядом с магазином появлялся турист. Это Ронга, ни на что не годная дочь барсука, все же знала.
— Как и Слово из Синего Дворца, наша вывеска предсказывает будущее, — заявила Ронга после дежурного поклона. — Вот что первым разберете и прочитаете, то и будет вашей судьбой.
Она как раз отодвинула складные ставни, скрывавшие две витрины, и повесила табличку «Открыто» на дверь, когда в конце улицы появилась туристка. Высокая, красивая, с аккуратным рюкзачком и любопытным взглядом, она Ронге понравилась — во-первых, бесшумностью, а во-вторых, одиночеством. Группы людей Ронга переносила плохо. К тому же, и на заявление о чудодейственных свойствах доски девушка отреагировала, на взгляд Ронги, правильно — не стала прикидываться, будто бы разбирается в хинсанской иероглифике, а с усмешкой достала из рюкзачка планшет и сфотографировала надпись. Приложение начало обрабатывать фото.
— Только так и выживала в Чжоулане, — немного смущенно пояснила девушка.
Чжоулань — это понятно, старая столица, родина Хин Су Чжоу, тот же Синий Дворец, туда все туристы и бегут в первую очередь, как бы ни зазывали их в столицу новую. Да только в Чжоулане почти все популярные среди туристов места — с дублированными надписями на дивэе, а его сейчас знает любой, кто путешествует дальше родины. Ронга попыталась вспомнить, когда Чжоулань стал так популярен, а чтобы скрыть замешательство, спросила наугад:
— Вы к нам из Дива?
— Конечно же! — кивнула девушка, как должное принимая и догадку, и то, что девчонка из хинсанской провинции говорит на дивэе. Разумеется, она из Дива. Конечно же, откуда же еще ей быть. Разве существуют в мире страны, кроме Дива и Той Страны, Которую Дивэец Изволил Посетить?..
«Что-то не то, — подумала Ронга, начиная глохнуть из-за стучащей в висках крови. — Совсем не то». Слишком уж много самодовольства. Над этой чертой дивэйцев — считать, что все в мире существует лишь ради них, прекрасных, — в Хинсане посмеивались, но Ронга все чаще отмечала, что дивэйское самодовольство уже больше стереотип, чем реальность. Слишком крепко все переплелось в современном Хинсане, слишком много разных людей и культур столкнулись, да и Див десять лет назад обломал зубы, попытавшись влиять на ослабленную революцией страну.
Вот оно!..
Десять лет назад. Десять. Как минимум. Тогда у Дива и его жителей, приезжающих в Хинсан, поубавилось наглости.
— А в твое время, — вкрадчиво сказала Ронга, — разве было такое? Совсем недавно же появились.
И кивнула на планшет.
Девушка медленно подняла голову и уставилась на Ронгу не моргая. Улыбнулась — сначала чуть неуверенно, покраснев, будто лучи заката плеснули на белый снег, потом посмелее. А потом — еще смелее. Улыбка ширилась, как прореха в старой ткани, и влажно блестели под алыми губами мелкие белые зубки.
Ронга помимо воли взглянула на вывеску. И Дин Хо. Одного рода с легендарным Словом. Говорят, Хин Су Чжоу без капли крови все племена подчинил. Врут наверняка. Но попробовать стоит.
— Уйдешь сама, — сказала Ронга, — цветов принесу на могилу. Вина принесу. Чего хочешь. А нет — сожгу и пепел развею.
— Так и сожжешь? — закривлялась девица, так и эдак изгибая необычайно гибкую шею, подпрыгивая то на левой ноге, то на правой.
— Так и сожгу, — спокойно повторила Ронга.
Девица захихикала громко, визгливо, уронила на землю планшет. Экран был темный — ак Ронга и думала, призрак впустую водил пальцем по экрану. Он протянул к Ронге обе руки. Та приготовилась, затаила дыхание…
— А не сожжет, так я тебя сам найду, паскуда!..
Над головой Ронги стремительно пролетел грубо сколоченный табурет и врезался точнехонько в лоб девушки. Хихиканье быстро перешло в визг. Сжав кулаки, вытянув тонкую шею, полуприсев и так застыв, будто приклеенная, девушка завизжала на одной ноте, разбивая утреннее оцепенение городка.
— Ну! — прервала ее Ронга, несильно хлопнув по щеке. — Пошла!
И подставила руки под рухнувшее тело.
Вздохнув, Ронга отволокла девушку к магазину и уложила на лавке. Вернулась за планшетом и табуреткой. На ножке были вырезаны слова. Два слова, если точнее, столь грязные, что Ронге даже в мыслях сложно было их произнести. Примечательные разве что тем, что написаны были почерком коу-шу. Иначе говоря, письмом духов.
Дедушка Фэнг умел появляться эффектно.
Повыскакивавшим из постелей соседям Ронга объяснила, что это птица кричала. Чайка. Далеко? Так потому и кричала, что в такую даль залетела. А у девушки — солнечный удар. Случается.
Спустившись, дедушка Фэнг даже взглядом не удостоил туристку. Молча потянулся к жердине под козырьком, где покачивались на длинных алых шнурах деревянные дощечки. Тонкие морщинистые руки с блестящей, будто маслом смазанной, темной от загара кожей ловко подтянули чуть ослабленный узелок, пальцы паучьими лапками пробежали по деревянным кромкам, и дедушка довольно кивнул. Все в порядке, не отвалится.
Как человек суеверный — а трудно быть иным, если у тебя духи под окнами вопят, — дедушка Фэнг давным-давно вырезал обереги с именем своим и внучкиным и каждое утро проверял, не пора ли обновить дощечки. Свое имя он написал письмом старой школы, так как открыто презирал все реформы — просто потому что они реформы; имя внучки — третьим алфавитом династии Сан, так как Ронга, по мнению деда, принадлежала и прошлому, и будущему, а потому современная, но не так давно отмененная как «полная предрассудков» система письма подходила ей как нельзя лучше.
Только разобравшись с оберегами, дедушка Фэнг повернулся к Ронге и туристке. Лицо его медленно менялось от сердитого к жалостливому, впрочем, человек несведущий ни за что не разобрал бы перемен в морщинистом и темном, как печеное яблоко, лице.
— Завари-ка чаю, девочка, — сказал дедушка Фэнг. — Очнется, слаба будет.
Ронга молча скользнула в магазинчик и дальше, в кухню, полускрытую перегородкой с полками, заставленными фигурками богов и божков всех религий былых и нынешних. Возвращаясь с подносом и глиняными чашками, она еще увидела сквозь витринные стекла, как дедушка Фэнг говорит что-то, как дрожит его горло и как закатываются глаза под веки. Повозилась с дверью, пытаясь и открыть, и не уронить поднос, — вот и нет ничего, просто старик причитает да по старчески охает над очнувшейся девушкой.
Та перестала лепетать что-то на своем — такую быструю речь Ронга разбирала с трудом — и, наморщив лоб, на позорном хинсанском спросила, что случилось.
— Язык не ломай, — вздохнув, сказал дедушка на дивэе, что от него приравнивалось к несравненному дару. — Солнечный удар с тобой случился. Шла-шла и вдруг упала. Сама, что ли, не помнишь?.. Вот так-так…
Озадачившись на вид, почти как сама девушка, Фэнг взял чашку и отпил, взглядом указав на поднос в руках Ронги. Туристка автоматически взяла чай и отпила в свою очередь. Ох, дурная… Пьет что ни попадя у незнакомцев…
— Больше так не делай, — сообщила Ронга, усевшись рядом с ней на лавку. — Дедушка никогда чай не испортит, а вот кто другой может и подмешать чего.
— Внучка дело говорит.
На два голоса они быстро объяснили запутавшейся девушке, что не помнит она ничего из-за жары, а то и из-за выпитой недавно воды в соседнем городе Мидзин. Но ничего, дедушка тут все знает и подскажет, как обратно вернуться. Как выяснилось, ничего гостья не знала о городе, куда завел ее мертвец. Помнила, что вышла, едва отъехав от Мидзина, чтобы посмотреть гору Мин-О, дождаться заказанную накануне машину и отправиться севернее, в провинцию Иньцы с горячими источниками и храмом Плясуньи Пэн-Пэн, а очнулась уже здесь, уставшая и с мозолями на ногах…
— Вот так-так, — повторил дедушка Фэнг многозначительно. — Так может, и не зря тебя сюда недобрая завела. Что дарить будешь Плясунье, подумала? И как твои ноги больные подлечить я уж знаю.
Ронга поняла, что пора убираться. У дедушки Фэнга так хорошо выходило продавать, зазывать и уговаривать, что любой другой мигом оказывался лишним.
Нет, Ронга, конечно, тоже умела — научилась за годы в магазинчике… И сезон нынче хороший, и погода прекрасная, и день-то какой удачный, и все-все вот самым лучшим образом сложилось именно сейчас. Как раз серебрянка отцвела, а она, как известно, всего пару дней в году цветет и срок высчитывается по лунному календарю. Как, не знаете? Лучшее же средство, чудодейственный рецепт долголетия! Местные раскупают в миг, на продажу не остается! Да. Потому и в Мидзине не слышали — ни пучка не доходит. Будете жить долго, как знаменитая сосна с острова Хинбао. Не слышали легенду? Вот запись, а вот гравюра, оригинальная, не сомневайтесь. Не верите в легенды, возьмите сувенир. Ценная древесина, красный бук. Дощечки с вашим именем или именем возлюбленного. Все вместе — на двойной и с узором, шелковые шнуры в подарок, чтоб в доме подвесить. За десяток минби напишем священную сутру на настоящем хинсанском пергаменте, любым из двадцати восьми почерков. Жаба предсказаний на каждый день в году. Яшмовая дороже, но есть стеклянные — целый выводок, хватит и себе, и друзьям. Да-да, конечно, кто же верит в предсказания в наш век, но цитаты на крохотных жабьих свитках изящны и точны, и принадлежат величайшим умам эпохи Сан…
Так вот, дедушка Фэнг зубы заговаривал куда как лучше. И высказывания дяди Тухтырбека и соседки, тетушки Ондзин, в его исполнении и впрямь казались изречениями благословенных старцев Сан. Ронге мастерства не хватало и не хватит в ближайшие годы — она и сама это понимала. Во взгляде нет-нет да мелькало презрение, услужливая улыбка становилась усталой — покупатели перемен не замечали, но чувствовали и невольно задумывались, а так ли им нужен этот горшочек времен династии Чжоу или гадательные монетки с гравировкой драконов. Да и у Ронги ко всем подход был один, если вообще был. А вот дедушка Фэнг — он по-всякому умел. Вот и сейчас за две минуты уже и успокоил туристку, и убедил, что солнечный удар — лучшее, что с ней случалось в этом путешествии, и уже сговорился отдать ей «за бесценок» багряный шарф с подвесками-птичками, какие Плясунья Пэн-Пэн всегда очень любила.
Ронге пора было уходить. Пораньше, чтобы отыскать мертвеца до ночной смены. Хорошо хоть, по словам туристки, выходило по пути — Ронга как раз работала в Мидзине. Она кивнула деду, быстро собралась, не забыв про еду и сменную одежду, и бодро побежала вниз по улице, к станции электропоездов.
— Поесть не забудь! — прокричал дедушка ей вслед, прекратив на секунду навешивать туристке на уши гроздья отборной хинсанской лапши.