Этайн перестала плакать. Ты не какой-то жертвенный баран, ты слуга Господа! Поднимайся! – сказала она себе. Стиснув зубы, она поднялась на подгибающиеся ноги и, пошатываясь, подошла к Ньялу. Упала рядом с ним на колени. По ее щекам против воли вновь побежали слезы. После резни в Эксетере он был ее хозяином, потом стал ей защитником – и, наконец, братом во Христе. А когда по ночам ей было невыносимо тошно от тяжести своих грехов, то Ньял становился для нее и отцом, которого у нее никогда не было: он обнимал ее, утешал, напевал ей, словно ребенку. Этайн закрыла ему глаза, сложила руки вдоль тела.
– Отец наш Небесный, – прошептала она, перекрестившись, – по воле Твоей приходим мы в мир. Провидение Твое ведет нас по жизни нашей, и волею Твоей мы обратимся в прах.
– Почему ты рыдаешь над этой свиньей, подкидыш? Он что, не сидит теперь по правую руку от вашего Распятого Бога? Ха! Вот услужил я этому клятвопреступнику!
– Он не нарушал своих клятв! – возразила она. – В отличие от тебя! Ты оказал нам гостеприимство, а сам убил Ньяла, когда тебе захотелось! Тебя проклянут и мой бог, и твои боги!
– Гостеприимство закончилось, когда взошло солнце, – ответил Гримнир, пнув пустые теперь корзины. – И думаю, что когда твой приятель родился, его идиот папаша посвятил его жизнь службе тирану Одину – скорее всего, он даже принес эту клятву вновь, когда плавал с этим глупцом Олафом. Что стало с той клятвой, когда он принял твоего Белого Христа?
– Нельзя нарушить клятву, данную ложным богам!
– Ложным, говоришь? Уверена в этом? – он повернулся на пятках, широко разведя руки. Костяные диски и серебряные бусины в его волосах звонко застучали. Гримнир задрал голову и крикнул в небо:
– Я убил твоего слугу, приколоченный к столбу ублюдок! Где же твоя быстрая и ужасная месть? Вот он я! Боишься меня? – Эхо его вызова стихло в вышине. – Ха! Так я и думал.
Этайн поднялась и сжала кулаки. В голубых глазах застыл смертельный холод.
– А что насчет твоего драгоценного Одина? Где он? Он не станет защищать свое имя? Не поразит…
В это же мгновение Гримнир ударил ее по губам; девушка покачнулась и упала бы, но он не убрал руки и подтащил ее к себе за подбородок – достаточно близко, чтобы почуять его зловонное дыхание. Взгляд красных глаз встретился с голубыми.
– Вот видишь. Можно сколько угодно оскорблять Распятого Бога. Но тронь богов Севера, и их месть обрушится мгновенно, маленькая тупица!
Он оттолкнул Этайн; она снова чуть не упала, но сумела устоять. Гримнир исчез в темноте пещеры, однако очень скоро вернулся, неся с собой свое добро: сумку из почерневшей от времени кожи, увешанную всевозможными амулетами. Там были нити волчьих и медвежьих зубов, костяшки человеческих пальцев с вырезанными на них рунами, рыжие и светлые скальпы со свисающими полосками кожи. Сверху красовалось нарисованное Око, но под ним была печать: выцветшая бычья голова и латинские буквы. LEGIO XIX.
Этайн наблюдала, как он раскладывает в сумке их с Ньялом вещи, закрепляет топор Ньяла привязанными к ней ремнями. Он работал быстро. Закончив, он опустился на колени и уставился на Этайн тяжелым взглядом. Она почти видела, как под этим звериным черепом перекатываются мысли.
– Теперь ты меня убьешь? – помолчав, спросила девушка. – Или решил продать меня язычникам?
– Ты из Англии, – ответил он, поднимаясь.
Она предугадала его слова.
– Я не пойду с тобой. Мне нужно… нужно похоронить Ньяла и продолжить свой путь. – Этайн снова присела у тела Ньяла, будто надеясь, что он защитит ее, как делал это всегда. – Нас… Нас ждут в Роскилле.
Гримнир положил руку на потертую рукоять сакса.
– А ты все делаешь по правилам, да? Забудь об этом. Сейчас вопрос в том, пойдешь ты сама или мне связать тебя, как свинью, прежде чем тащить в Англию.
Этайн опустила голову для молитвы и прикрыла глаза. Какая участь ее ждет? Вернуться на ненавистную землю такой же пленницей, какой она была, когда ее покидала, – или даже хуже? Она молила Бога подать ей знак, но слышала лишь, как Гримнир нетерпеливо постукивал черным ногтем по головке рукояти.
– Ну так что?
Этайн наконец открыла глаза.
– Я пойду по своей воле, если ты поможешь мне похоронить Ньяла.
Гримнир перевел взгляд на труп и обратно.
– Дай слово. Поклянись своим Распятым Богом.
– Клянусь.
Прежде, чем она успела опомниться, Гримнир преодолел расстояние между ними и схватил ее за медные волосы. Он вздернул ее на ноги, с силой оттянул голову назад. От такой жестокости девушка ахнула.
– Нарушишь клятву, – прошипел Гримнир, – и я своими руками восстановлю справедливость за твоего жалкого Христа так же легко, как и за Одина. Поняла?
Этайн кивнула. Она вдруг осознала, что молится о наступлении конца света…
Глава 6
Этайн ошибалась, когда думала, что Гримнир выйдет из пещеры, выкопает в промерзлой земле могилу и поможет ей опустить туда Ньяла. Вместо этого он отцепил от сумы топор и в считанные минуты повалил мертвое дерево. Он легко рубил ветви и рассекал шишковатый ствол ударами, которыми можно было расщепить и окованный железом щит. Этайн смотрела с недоумением. А потом поняла. Перед глазами встал погребальный костер, и Ньял, горящий на нем, словно его предки-язычники. Гримнир собирался его сжечь!
– Нет! – крикнула она. – Его нужно похоронить! Похоронить в земле, целым и невредимым! Лицом к востоку, чтобы в Судный день он смотрел на восходящее солнце и приветствовал сошедшего на землю Христа!
Гримнир замер. Сплюнул. На мгновение показалось, что он начнет спорить, но он лишь поднял голову и огляделся. Кажется, он остался доволен увиденным. Кивнул ей.
– Тогда уложи его как положено, – сказал он, махнув рукой. – Надо прихорошить его к приходу вашего Распятого Бога.
Он вонзил топор в дерево и присел на пень.
Этайн нахмурилась, но подошла к раскиданным Гримниром вещам и кое-что забрала: его одеяло, флягу воды, два добротных холстяных полотна, в которые был завернут порванный теперь пергамент, тонкую Библию в потрепанном кожаном переплете – неполное Евангелие от Святого Иоанна, по которому она учила Ньяла читать, – и сломанный резной крест. Увидев эти кусочки дерева, она не удержалась и всхлипнула. Ньял так гордился своей работой. Невозможно было без слез смотреть на обломки его творения.
Она положила вещи около тела друга. Оно все еще было теплым, конечности податливо гнулись, когда Этайн распрямляла ноги и укладывала руки по бокам. Она положила его голову прямо. Намочила один кусок холстины и отерла как могла кровь с лица. Затем накрыла вторым куском его гордое лицо. Накинув на него одеяло, Этайн положила Ньялу на грудь Евангелие и куски разбитого креста.
– Восток в той стороне, – буркнул Гримнир, указывая вглубь пещеры.
– Его нужно похоронить в земле, лицом к востоку, – отрезала Этайн. – Надо отыскать поблизости мягкую землю, может, ближе к пескам у фьорда.
Гримнир поднялся и подошел к телу Ньяла. Этайн подвинулась, и он, нагнувшись, схватился за лодыжки дана, развернул его так, чтобы тот лежал ногами на восток.
– Он уже в земле, – бросил Гримнир. – Нет смысла таскать эту тушу по всей округе. Собирай вещи, и пошли. Ты и так уже потратила уйму времени.
– Ты хочешь его так бросить? Ах ты, подлая тварь! Ты пообещал, что поможешь мне его похоронить!
– Да. Мы и похоронили – в гробнице, достойной короля.
– Гробнице? Это не гробница, это просто…
– Сказал гробница, значит, гробница, – оборвал ее Гримнир. – Если не нравится, то давай просто сожжем никчемного ублюдка! Выбирай!
Но выбирать здесь было не из чего. Этайн это понимала и предполагала, что и скрелинг тоже знает. Сжечь человека – все равно, что предать его анафеме. Как бедный Ньял восстанет из мертвых и соединится со своей душой в Судный день, если у него не будет тела? Нет, эта дикая пещера должна стать ему усыпальницей; такой же скромной усыпальницей, как у самого Спасителя. Этайн вздохнула. Она присела у тела Ньяла и вновь аккуратно выпрямила его конечности. Затем нагнулась и поцеловала его лоб сквозь холстяное полотно.
– Наше путешествие окончено, добрый друг, – прошептала она. – Ступай с Богом, и да пребудет твоя душа в Его Царствии вечно.
Но стоило ей подняться, и случилось кое-что странное. Это вселило в девушку надежду, но и напугало не меньше: Ньял тихо застонал. Девушка застыла; она мельком оглянулась через плечо, проверяя, не услышал ли этот стон ее тюремщик. Но Гримнир снова деловито копался в остатках их вещей. Он взял на себя труд забрать и положить в мешок кое-какие вещи, принадлежавшие, по его мнению, Этайн. Девушка быстро повернулась к Ньялу. Немного поколебавшись, она положила дрожащую руку ему на грудь, словно благословляя.
Под клетью ребер слышалось слабое биение сердца.
Этайн отдернула ладонь, будто обожглась.
– Боже милостивый, – пробормотала она, не зная, что теперь делать. Она была уверена лишь в одном: если Гримнир приблизится и догадается, что Ньял еще жив, то добьет его. Но если не заняться его ранами, то он, наверное, все равно умрет. Мучительные мгновения, казалось, обернулись часами, пока Этайн пыталась угадать, чего хочет от нее Господь. Но его воля проявила себя через скрелинга.
– Поднимайся! – резко потребовал он. – Ты и так просидела слишком долго. Мы впустую тратим день.
И вдруг Этайн ясно поняла, как ей поступить. Нужно вверить Ньяла в руки Господа и идти за Гримниром. Если она останется, они могут погибнуть оба. А если пойдет, то шанс выжить будет хотя бы у одного. Она кивнула. Еще раз склонившись к Ньялу, девушка прошептала:
– Найди меня, Ньял Рыжий, сын Хьялмара, убийца принца Эотреда из Вэрхэма, Бич Эксетера. Найди меня, если того хочет Бог, – она вновь поцеловала его в лоб, поднялась и повернулась к Гримниру. – Я готова.
Он кинул ей сумку с ее вещами, взвалил на спину свою и кивнул на выход из пещеры.
– Сначала ты.
Молясь про себя Господу, Этайн протиснулась мимо него и начала карабкаться по ступеням, предоставив Ньяла его судьбе.
«А меня – моей», – подумала она, бросив взгляд на распростертую внизу фигуру. – «Если Богу будет угодно, он сведет нас вновь».
Глава 7
Выйдя из пещеры, они пошли по тропе на юг. Она вилась и уходила правее, взрезала низкие холмы, забираясь иногда на крутые склоны окаймленной сверкающим фьордом долины. Тропа пролегала по кромке леса; слева раскинулись холмы: на их вершинах стояли под холодным синим небом открытые всем ветрам выжженные развалины когда-то устрашающего длинного дома викингов. Вскоре дорога резко ушла вниз, под сень деревьев, и в воздухе закружились на ветру золотые и бурые листья.
Тут они сошли с резко повернувшей направо тропы, и Гринмир повел их верхами, избегая поселений и обходя стороной поля, на которых зрел последний в этом году урожай. Иногда он начинал шагать с немилосердной скоростью, и Этайн почти переходила на бег; а иногда они пригибались, словно пробирающиеся в стан врага лазутчики. В такие моменты Гримнир принюхивался и чуть ли не вжимался носом в землю. Около полудня Этайн заметила, что он оживленно беседует со скрюченным деревом – ругаясь на грубом наречии, на котором, наверное, говорили меж собой скрелинги.
– Твой Распятый Бог их заразил, – сказал он, с отвращением сплюнув.
– Кого заразил? Деревья?
Гримнир смерил ее тяжелым взглядом.
– Landvættir, духов леса, маленькая тупица! Проклятые христоверы! Разносите повсюду свою грязь, словно чума; втыкаете везде свои мерзкие колья, которые вы зовете крестами, а потом из земли вытекает весь сейд.
– Сейд – это магия, да? – Этайн почувствовала, как разгорается вновь огонь внутри. – А вся магия от лукавого. Так что земля, избавленная от власти магии и от нечистых духов, которые живут на ней, как твои landvættir, – это земля, угодная Богу. Ибо мерзок пред Господом всякий, делающий это, и за сии-то мерзости Господь Бог твой изгоняет их.
– Когда твой Бог – полудурок, который рубит сук, на котором сидит, – ответил Гримнир и пихнул Этайн в спину. – Шевелись! Не трать драгоценное время.
К концу дня ветер пригнал с запада облака; и хотя его дуновение совсем ослабло, стало даже холоднее прежнего. Этайн уже спотыкалась от усталости, когда они вышли из леса на скалистый берег, в бухту, надежно скрытую у подножия фьорда: гладь широкого озера под лучами заходящего солнца горела, как расплавленная медь. Высокая стена сосен, пихт и дубов с алыми кронами вздымалась почти у кромки воды. Дальше по берегу, там, куда не доставала приливная волна, стояло несколько деревянных построек – селение, центральный зал в окружении восьми домов. Дрожало пламя огня, над крышами вился дымок. На краю деревни Этайн увидела с полдюжины привязанных на ночь рыбацких лодок.
– Южнее взяли, – услышала она бормотание Гримнира. Долгое время он просидел в очень странной позе – на корточках, прижимая колени к подбородку.
Сначала она смотрела на деревню, а потом перевела взгляд на дальний восточный берег – над горизонтом повисла фиолетовая дымка тумана.
Этайн не могла сказать, что замышляет Гримнир. Если он хочет отплыть из Зеландии в Англию – что в это время года было бы безумием, – то нужно идти к западному побережью и искать корабль, который увезет их по Каттегату в Ютландию. Если следовать по пути, который выбрали они с Ньялом, когда жили на востоке, то Гримниру придется отплыть из Рибе к землям франков, а оттуда – по Бретонскому морю к Восточной Англии или Уэссексу. Но пока что Гримнир выбирал дороги, которые уводили их прочь от побережья.
Когда сквозь сгущавшиеся на небе тучи прорвался свет первых вечерних звезд, Гримнир наконец зашевелился. Он схватил запястье Этайн и притянул ее к себе, второй рукой вытаскивая из сумки моток плетеной кожаной веревки.
– Слушай и запоминай, – он говорил тихо, но в голосе сквозила угроза. – Мы спустимся в эту вонючую дыру и добудем себе лодку. Вон ту, крайнюю. Ту, что дальше всех от их жалких домишек. Пойдем быстро и тихо, и если Коварный пошлет нам удачу, то эти вонючие рыболовы опомнятся только к утру.
Он быстрым движением обмотал вокруг ее правого запястья веревку и завязал ее тугим узлом. Она задохнулась от боли и вцепилась в веревку.
– Что ты делаешь?
– Я что, похож на дурака? Ты себе думаешь: «Ха! Вот и мой шанс от него избавиться! Шанс сбежать!» Только попробуй, только посмей привлечь к нам внимание, и я обещаю: с твоей жалкой головенки ни волоса не упадет, но я вырежу всех до последнего, всех мужчин, женщин и детей, что найду. Лишь пискни, и я распотрошу их живьем, сварю из их костей похлебку и сошью себе из их кожи плащ. Думаешь, я вру?
Этайн, широко распахнув глаза, потрясла головой.
Гримнир ощерился.
– Отлично. Ты не так глупа, как мне казалось. Держись ближе и смотри, куда идешь: если упадешь, я тебя волоком по гальке потащу. Поняла? Запомни, что я сказал.
Гримнир поднялся и набросил за спину сумку; Этайн тоже встала на ноги, прижала к груди маленький узелок с вещами. И они пошли. Гримнир двигался быстро и низко к земле, словно волк; девушка старалась от него не отставать. Под ногами мелькала галька. Веревка меж ними натянулась и тянула запястье, выкручивала его так, что казалось, оно сломается. Девушка вцепилась в веревку, ослабляя напряжение, и вверила себя в руки Господа. Каким-то чудом она не упала. Когда они достигли каменистого берега, она тяжело дышала и старалась как можно тише хватать ртом воздух. Гримнир даже не запыхался. Он остановился, присел в тени валуна. Они были в двадцати ярдах от лодок.
Этайн удивило, что он замер; почему не поспешить прямо к ним? Но она не решилась озвучить вопрос из страха, что кто-нибудь может ее услышать. Сколько в этой деревне детей? Через мгновение она поняла, в чем была причина: около лодок прогуливался седобородый дан, похлопывая каждую по бортам, словно перед ним стояли породистые жеребцы. Он был одет в мешковатые штаны и рубаху цвета лососевого мяса, с вышивкой на вороте и рукавах; лысеющую макушку согревал шерстяной колпак. Ноздри Гримнира раздулись, он ощерился. Выпустил из руки веревку и достал из ножен сакс.