— Я здесь родился. И здесь умру… сегодня, если ты не пустишь нас дальше.
— Из какой ты деревни? — бородач подошел ближе.
— Ее больше нет… и с тех пор прошло уже много зим.
— Вот как, — бородач печально покачал головой. — А матушка Гутрун, к которой тебя несли, померла две луны назад. Ее правнук у меня в отряде, хоронил старуху. Так что пустил бы я тебя к ней, хоть ты и ворона, да некуда уже.
После этих слов Мансу показалось, что утихнувшая было боль стала драть своими когтями спину и руку с новой силой.
— Ну что ж, — проговорил он с каким-то обреченным спокойствием, — хоть умру рядом с богами.
— Что он тебе сказал? — спросил Эббен. Никто из дозорных не понимал резкий и звучный язык Первых Людей.
— Знахарка умерла.
Братья отошли, тихо переговариваясь, видимо, решая, что делать дальше. Бородач наклонился:
— Эй, парень! Как, говоришь, тебя зовут?
— Манс.
— А я Тормунд. Прозывают меня Великаньей Смертью, Собеседником Богов, Медвежьим Мужем и еще сотней имен, которые я назвал бы тебе, если бы ты меня слушал, а не закатывал глаза.
— Прости, — даже шевелить губами Мансу было трудно, — как-нибудь в другой раз.
Тормунд хмыкнул.
— Хорошо сказано, парень. Что ж, придется тебе помочь, чтобы у нас был этот другой раз, хар-р-р? Была у матушки Гутрун ученица. Способная девчонка, теперь сама людей лечит. Могу тебя к ней отвести, залатает быстро — будешь как новенький. Но только тебя одного — без всех этих ворон. И если потом из-за тебя с ней какая беда случится, я тебя даже на верхушке этой вашей Стены достану и своими руками голову откручу, — и он поднес огромные кулачищи к самому носу Манса.
2.
Путь до домика знахарки Манс запомнил плохо. Кажется, он смог довольно убедительно объяснить Эббену и другим, что непосредственная опасность ему не грозит и поэтому сопровождать его не нужно. К тому же, если разведчики не вернутся вовремя, сир Деннис Маллистер вполне может решить, что все они погибли. Эббен согласился, но пообещал вернуться в самом скором времени с подкреплением и свежими лошадьми. На том они расстались.
Тормунд на руках перенес Манса к лодке. С каждым ударом весел боль, казалось, уплывала все дальше, а вместе с ней последние силы, оставляя лишь усталость и холод. Голос бородача, бубнившего что-то себе под нос в такт гребкам, становился все глуше. Хаотичные обрывки мыслей разбегались, не успев сложиться в нечто цельное. А потом и их не осталось. Тишина окутала его плотными сугробами, и Манс так и не понял, заснул он или потерял сознание.
Потом сквозь забытье прорвался женский голос, низкий и бархатистый. Манс открыл глаза. В темноте плавали пятна света, видимо, от плошек с горящим маслом, но разглядеть бледное лицо склонившейся над ним женщины он не смог. В руку что-то кольнуло, он дернулся, вскрикнув, и тут же к его носу прижали мокрую тряпку с резким горьковатым запахом. Одного вздоха было достаточно, чтобы он снова провалился в беспамятство.
В следующее свое пробуждение он с радостью обнаружил, что предметы вокруг уже не двигаются и не расплываются перед глазами. Он лежал на скамье, поверх которой была брошена медвежья шкура. Вторая шкура укрывала его сверху. Стена, к которой почти прикасалась его щека, была сложена из грубого камня, сплетенная из камыша ширма отгораживала спальное место от остальной комнаты. С бревенчатых балок свешивались связки ароматных трав. Он мельком подумал, нет ли среди них тех, которыми его усыпили. Потом попробовал приподняться и обнаружил, что его тело от плеч и до пояса стянуто повязками, удерживающими и его раненую руку.
— Тебе пока лучше поменьше двигаться, — голос ее был таким же, как Манс запомнил в полубреду: будто меховой кисточкой провели по коже. Не обратив внимания на ее совет, он приподнялся на локте, чтобы увидеть лицо говорившей с ним женщины, но между ним и источником голоса неожиданно оказалось препятствие. Огромный волк прыгнул прямо на скамью и уставился на него немигающим взглядом янтарно-желтых глаз.
Будь Манс здоров и будь у него под рукой копье, он бы не колебался ни мгновенья. А так оставалось лишь замереть с надеждой, что его лечили не для того, чтобы скормить дикому зверю.
Женщина сказала:
— Серая Звезда, не пугай его.
Волчица спрыгнула на пол и улеглась у поддерживавшего крышу резного столба, не теряя Манса из поля зрения.
— Красивое имя для волка, — он облизал враз пересохшие губы.
— Лютоволка, — поправила женщина. Теперь и он это видел — кроме размера, почти вдвое большего, чем у обычного волка, у Серой Звезды были длиннее лапы, круглее голова и тонкая морда больше выдавалась вперед. Порывшись в памяти, Манс не смог вспомнить, когда в последний раз встречал этих зверей даже за Стеной. — А меня вольный народ называет Молодой Волчицей.
Манс снова откинулся на шкуру. Значит, знахарка еще и оборотень. Немудрено, что Тормунд не хотел, чтобы поблизости оказался кто-то из его братьев. Большинство дозорных исповедовало веру в Семерых, и любой из них убил бы «чудовище» не задумываясь. Людям свойственно стремиться уничтожить то, что не понятно и вызывает страх.
Женщина подошла к нему, наклонилась, трогая лоб прохладной ладонью. Ее лицо было совсем близко, и он не отказал себе в удовольствии его рассмотреть. Молодая, не старше двадцати пяти лет, со строгими чертами удлиненного лица и темными волосами, свободно падающими на плечи. Штаны и рубаха, пестро расшитая на рукавах и по горлу, не скрывали изящество ее стана и колышущейся груди. Пахло от нее чуть горьковатой лесной свежестью.
— Жара нет, — сказала она. — Я сделала тебе припарку из лечебных трав. Попозже я проверю повязки, и если не будет воспаления, сможешь вернуться в Черный Замок.
— Я из Сумеречной Башни, — возразил он. Что-то в ее облике казалось ему странно знакомым, а говорила она на общем языке слишком правильно для уроженки Застенья. Но тут он встретился взглядом с ее большими лучистыми серыми глазами и снова залюбовался, отбросив прочие мысли.
— Меня зовут Манс, — представился он. Слова прозвучали малопонятным хрипом: от сухости драло горло.
— Хочешь пить? — спросила она. Он кивнул.
Молодая Волчица подошла к пологу и сказала кому-то, кого он не мог видеть:
— Джон, принеси воды.
— Я заштопала твою одежду, — произнесла женщина, вернувшись. — Правда, черных ниток у меня нет. Твой командир не будет возражать против заплаток из красного шелка? Мне он остался еще от матушки Гутрун. Она рассказывала, как нашла его когда-то на Стылом берегу, где потерпел крушение корабль из дальних стран.
Манс повернул голову — на другой скамье был разложен черный плащ и принадлежности для шитья, рядом стояли черные сапоги, к стене был прислонен меч в черных ножнах.
— Спасибо, — он знал, что в здешних краях шелковые нитки — драгоценность. — Меня ты тоже зашила красным шелком?
— Нет, — она качнула головой, — нитками, которые я делаю из овечьих кишок. Если все пойдет нормально, они сами рассосутся, и не придется беспокоить вашего мейстера.
— Не знаю, как тебя благодарить. — Спеть ей? Женщинам всегда нравились его песни. Манс вспомнил о лютне и поискал ее глазами. Может, ее забрал Эббен? — А кроме одежды и меча, со мной ничего не было?
Молодая Волчица поняла, о чем он говорил.
— Держи, — она положила инструмент рядом с ним. — Когда Тормунд тебя принес, мы едва смогли разжать твои пальцы и вынуть ее.
Манс погладил ребристый корпус, коснулся струн. Но имя встреченного в лесу бородача напомнило ему еще кое о чем.
— Он твой муж? — Не то, чтобы раньше он не крутил любовь с замужними женщинами. Но нехорошо было бы так отплатить Тормунду за свое спасение.
Она коротко ответила:
— Нет.
В распахнувшуюся входную дверь ворвалась струя холодного воздуха. Манс увидел сначала большое ведро, а потом мальчика, который его втащил.
— Тебе не обязательно было набирать его полным, — в голосе женщины прозвучало беспокойство.
— Мне помог Призрак, — ответил мальчик. Оставив в покое ведро, он набрал немного воды в деревянный кубок и поднес Мансу.
— Мой сын Джон, — сказала Молодая Волчица.
Сначала Мансу показалось, что ему лет восемь-девять, но, присмотревшись, он решил, что мальчик может быть старше. Те же темно-каштановые волосы и серые глаза, что и у матери, длинное печальное лицо. Знакомые черты. Совсем недавно он видел похожего на них мужчину, даже двух. Он мог ошибаться, конечно, но ничего не мешало проверить.
— Ты — брат Ночного Дозора? — спросил Джон, рассматривавший вещи Манса, пока тот пил, и особенно тяжелый двуручный меч с тщательно скрываемым интересом.
— Я ворона, да, — поправил его Манс с улыбкой: мальчик лишь подтверждал его догадки. Никто из рожденных за Стеной не называл дозорных иначе, чем уничижительной кличкой. — А ты и твоя мать похожи на Старков Винтерфелльских.
Он едва успел договорить. Лютоволк — не Серая Звезда, а абсолютно белый — запрыгнул на него, придавив к скамье своей немалой тяжестью, и у самого лица оказалась страшно оскаленная морда. Манс замер, опасаясь даже вздохнуть. Значит, оборотни оба, и мать, и сын.
— Отзови Призрака! — велела Молодая Волчица.
— Он нас выдаст, — мальчик поднял кубок, выпавший у Манса, его лицо было не по-детски серьезно и непроницаемо.
— Он наш гость.
Она говорила тихо, тоном, не допускающим возражений. Джон нахмурился. В следующий миг Призрак соскочил с груди Манса и подошел к лежащей лютоволчице. Та тяпнула его за лапу, но позволила устроиться рядом. Манс перевел дыхание.
— Я вас не выдам.
Молодая Волчица подошла проверить его повязки. Она помогла ему перевернуться на живот и размотала полотно, касаясь умело и почти невесомо. Вывернув голову, Манс наблюдал за ней. Лицо ее прояснилось, когда она осмотрела подживающие швы. Наложив на них свежую, пахнущую травами кашицу, она перевязала его уже не так туго.
— Ты знаешь кого-то из Старков?
Он снова лег на бок, натянув на себя шкуру, Молодая Волчица села рядом на скамью, сын опустился на пол у ее ног, прижав колени к груди.
— Я недавно был в Винтерфелле в свите Лорда Командующего, — Манс не видел причины это скрывать. Если Старки — ее родня, то рассказом он хотя бы частично отблагодарит ее за заботу. — Говорят, Старки всегда поддерживали Дозор, да и младший брат лорда Эддарда — Бенджен Старк теперь у нас Первый разведчик, — он заметил, с каким жадным интересом они оба его слушали. Серые глаза Молодой Волчицы засияли. — В общем, принимали нас хорошо. Делать мне было особенно нечего, и я шатался по замку. Видел наследника — крепкий рыжеволосый парнишка — в мать пошел, не в отца. Нагородил над воротами снежную гору и ждал, на кого бы ее сбросить. Тоже, видать, от скуки, — он улыбнулся при этом воспоминании. — Несладко, наверное, расти лордом — и поиграть-то не с кем.
— У них больше нет детей? — Ее ладонь лежала совсем рядом с его здоровой рукой — тонкая, с длинными пальцами, с невозможно белой кожей, которую не портили несколько старых царапин. Его тянуло потрогать, насколько она нежна на ощупь?
— Незадолго до нашего приезда родилась дочка. Нам ее не показывали. Леди Старк пропадала в детской, а лорд Старк был хмур и неразговорчив, что, как понимаю, для него обычное дело. Но слуги шептались, что он до сих пор оплакивает свою сестру, исчезнувшую много лет назад. Пропавшую без вести и скорее всего погибшую вместе с младенцем-бастардом.
— Я не бастард! — Джон вскочил на ноги, сжимая кулаки. — Я принц!
— Примите мои извинения, ваше высочество, — Манс не смог сдержать в голосе насмешку, но тут же поднял руку в успокаивающем жесте, а потом как бы невзначай накрыл ею ладонь девушки. Она казалась слишком взволнованной, чтобы это заметить. Ладонь была слегка шершавой, но для его мозолистых пальцев мягче шелка. — Я только повторил слухи, что ходят о леди Лианне Старк.
Молодая Волчица вздохнула.
— Ты расскажешь о нас Бенджену?
— Разве что ты сама попросишь. Он, конечно, Первый разведчик, но я не помню среди своих обетов те, что вынуждали бы меня докладывать командирам об их сбежавших сестрах.
— Зато среди них есть обет целомудрия, — она мягко убрала руку. Манс криво улыбнулся:
— Всего лишь безбрачия. — Но когда его это останавливало? Даже раны, боль от которых он уже почти не чувствовал, не могли помешать влечению к молодой красивой женщине, окруженной к тому же таинственным колдовским ореолом, и принадлежавшей к роду правителей Севера. «Песня о Зимней розе» всегда была его любимой, и он завидовал легендарному Баэлю-Барду, способному так любить и так петь, а теперь будто сама Зимняя роза явилась перед ним во плоти. Но если Лианна и заметила его состояние, то ничем этого не показала.
— Отдыхай, — она встала и подтолкнула Джона. — Теперь все, что тебе нужно, это хороший сон. Если боги будут милостивы, завтра будешь на ногах.
Он ласкал взглядом ее фигуру, пока полог не задвинулся. Джон, выходя, обернулся, и Манс натолкнулся на его напряженное и ревнивое лицо. Но даже это не уменьшило его возбуждения. Потом, перехватив взгляды, которые Джон бросал на его длинный меч, он решил, что с мальчиком сможет договориться.
Волки остались. Манс гадал, уснет ли он вообще под пристальным наблюдением двух пар светящихся в глаз, янтарной и кроваво-красной, но незаметно для себя уже погружался в дрему, полную образов Лианны Старк, которую его воображение рисовало ему без одежды и в столь соблазнительных позах, что не устоял бы и Бейлор Благословенный.
3.
Утром волков рядом уже не было. Манс приподнялся и понял, что может встать без посторонней помощи. Раны о себе не напоминали, зато в штанах оказалось холодно и липко — ночные грезы не прошли бесследно. Будто он снова стал мальчишкой, которого братья-дозорные подначивали на вылазку в бордель. Обет целомудрия на самом деле никто в Дозоре не соблюдал, ну или почти никто. Новобранцам даже скидывались по кругу, чтобы оплатить первую женщину. Манс тогда отдал все деньги Эббену, предложив повеселиться за двоих, — он не смог представить, как возбудится на шлюху, изображающую страсть за несколько медных монет. Девственности он лишился в другой вечер, когда в Башню несколько охотников из вольного народа принесли на обмен шкурки. Среди них была девушка, худая и чумазая, похожая на мальчишку. Он уже не помнил, как ее звали, но она слушала его игру и пение, приоткрыв рот, а потом, в темноте и тесноте сарая, оказалась горячей, как печка.
Манс отодвинул колющуюся тростником ширму. Тусклый серый свет, сочившийся из затянутого рыбьей кожей окошка, был не сильно ярче масляной плошки, но чтобы видеть, куда идешь в небольшой чисто убранной комнате, его хватало. Другая ширма отделяла, похоже, место хозяйки. Вместо открытого очага, обычного в домах вольного народа, дым от которого уходил в дыру в потолке, у одной из стен было сложено грубое подобие камина с каменной трубой. Рядом на полке была расставлена посуда — раскрашенные горшки и миски, ложки и фигурки из глины, дерева и камня. Он взял одну — это оказался грубо вырезанный волк. «Подношения знахарке-оборотню». А на стене над ними висел меч. Короткий, похожий на кинжал-переросток, с узким блестящим лезвием. Любой стальной меч за Стеной был редкостью, но на этом еще было клеймо мастера и герб. Мансу не нужно было присматриваться к стилизованному лютоволку, чтобы догадаться, что это герб Старков.
На остывающих углях томился горшок, распространяя запах вареного мяса и овощей, от которого рот сразу же наполнился слюной. Манс уселся прямо на дощатый пол, прислонившись спиной к теплым камням, и принялся за еду, рассудив, что оставлена она для него.
Ощутив приятную сытость в желудке, он почувствовал себя здоровее, чем до схватки с сумеречным котом. Лианны и ее сына все не было, и Манс решил выйти наружу. Натянул сапоги, накинул плащ, теперь не по уставу расцвеченный красными заплатами, пристегнул ножны с мечом. Погладил лаковый бок лютни и оставил ее на скамье.