Она быстро поклонилась и жестом позвала гостя проследовать за ней.
«Чудно, – подумал про себя Брюхоскуп, глядя ему вслед. – Ей-ей, чудно. Таких постояльцев здесь еще не бывало… Интересно, откуда он пришел? И странно так одет… А, впрочем, платит – и Черног с ним!». Развернувшись, он прикрикнул на служку. Малец с испугу выронил поленья. А Брюхоскуп пошел на кухню поторапливать кухарку с обедом.
Тем временем Радомирка показывала гостю комнаты на верхнем этаже. Комнат было всего две – одна большая, другая поменьше. Хозяин не соврал. Комнаты действительно были светлые и чистые. В большой комнате находилась огромная кровать с мягкой периной под балдахином, в ногах которой стоял дубовый сундук, обитый позолоченным железом. Напротив – камин, рядом с которым стояли два больших мягких кресла, на полу – медвежьи шкуры. Перед окном – стол с резными ножками и письменными принадлежностями. Как и внизу, в этой комнате по углам висели пучки высушенной полыни.
– Это комната для господина, – проворковала служанка и открыла комнату поменьше, чья дверь находилась слева от камина. – А это комната для слуги.
В меньшей комнате стояли лишь жесткая кровать, грубо сколоченный стул да сундук. Дверь напротив кровати оказалась дверью в отхожее место.
– Нет у меня слуги. А, впрочем, здесь и останусь.
– Не желает ли господин что-нибудь? – услужливо спросила Радомирка, с девичьим любопытством разглядывая постояльца. Одновременно она обдумывала, что еще можно предложить, чтобы обратить на себя его внимание.
Незнакомец был очень высок и широк в плечах. Густые золотистые волосы ниспадали ниже плеч. На фоне загорелой обветренной кожи они казались льняными. Толстый кожаный обруч с золотым витиеватым рисунком пересекал лоб. Один белесый шрам тянулся от левого уха к уголку рта, навсегда запечатлев саркастическую ухмылку. Другой, более толстый шрам пересекал правый глаз и исчезал в густой бороде. На левом ухе висело золотое кольцо серьги. Стало быть, не из простых людей он.
Несмотря на жесткие, грубоватые черты лица, служанка посчитала странника привлекательным и даже красивым. Хотя прямой немигающий взгляд золотых глаз показался ей подозрительным. Почему-то именно этот взгляд пробудил в ней неприятное чувство беспокойства.
Одет он был как-то странно. Белая льняная рубаха с золотой вышивкой по краям и с завязками возле ворота доходила почти до колен. На золотом поясе висели ножны. Золотая рукоятка, выполненная в форме змеи с зелеными изумрудами глаз, выглядывала из-под плаща. Вместо привычного красного, который носили ксеничи да анничи, он был белый с золотой каймой, скрепленный золотой застежкой в виде свернувшейся кольцом змеи. Бежевые порты были заправлены в пыльные светлые сапоги из мягкой кожи.
– Пусть воды принесут. Я хочу искупаться после долгой дороги, – небрежно бросил гость, поймав на себе изучающий взгляд служанки.
Та залилась краской и, коротко кивнув, выскочила из комнаты.
Он просил, чтобы его называли Странником. На все хитрые и дотошные расспросы хозяина постоялого двора он отвечал уклончиво или предпочитал и вовсе не отвечать. Говорил мало и по делу.
Он появился в таверне постоялого двора после заката солнца и занял стол в закутке. Так, чтобы видеть каждого, кто заходил, при этом оставаясь не замеченным другими посетителями.
К гостю тут же поспешил Брюхоскуп. В обыденное время и с обычными посетителями хозяин «Пристанища» так не церемонился. Как правило, он предпочитал хозяйничать за стойкой, в то время как подвыпивший люд обслуживали или Радомирка, или его маленькая светловолосая жена с загнанным взглядом.
Однако Странник держал свое слово. Он платил за все чуть ли не тройную цену. Поэтому Брюхоскуп, бросив все дела, суетился вокруг такого щедрого гостя. Вскоре на столе перед постояльцем выросли самые изысканные блюда, которые только могло предложить заведение: три вида запеченного мяса под разными подливами, овощи, рыба, свежеиспеченный хлеб, лучшее вино, мед, фрукты и сладости, которые было сложно достать не только в Вышней Живнице, но и во всей Аракане. Постоялец же медленно потягивал вино, рассматривая людей, постепенно наполнявших таверну.
Острый немигающий взгляд равнодушно скользил по лицам, присматриваясь и изучая. Казалось, что человек в углу кого-то или чего-то ждал. Про себя он отметил, что слишком разнообразный люд собирался в «Пристанище усталого путника». Здесь были ремесленники со слободы, желающие расслабиться после тяжелого дня. Разогретые дешевой выпивкой за столами возле дверей громко хохотали крестьяне, хватая с тарелок куски жирного мяса. Ближе к лестнице небольшой группкой собрались то ли контрабандисты, то ли скупщики краденого, – уж слишком воровато они оглядывались на всех. Ближе к центру за столами сидели наемники, и те, кто был известен как служивые городской стражи. Об их скрытой неприязни друг к другу можно было судить по тому, что наемники и стражники сидели за разными столами. Впрочем, они имели и общее – и те, что другие уплетали жареную баранину с запеченным картофелем, запивая ее огромным количеством медовухи.
Сумрачное помещение, освещенное прыгающим пламенем свечей, полнилось запахами печеного мяса, разливного хмеля и людского пота.
– Однако, у господина и отменный аппетит, – с иронией покачал головой незнакомец, появившийся словно из воздуха. – А не захочет ли он угостить своего старинного друга, который некогда спас его от нашествия жриц богини Мокалуши?
Странник оторвался от созерцания людей.
– Всегда удивлялся твоей способности, Гура, – уголки его губ дрогнули в еле заметной улыбке, – подбираться незаметно.
– Если бы не эта способность, то меня бы разорвали в клочья Кочевники во время битвы за Хладное море, – усмехнулся в ответ Гура и плюхнулся напротив него. То был среднего роста крепкий человек, удивительно похожий на лесного разбойника. Косматая каштановая голова с проседью на висках была обхвачена кожаным обручем. Темная борода заплетена в две косицы. На обветренном лице горели лукавством синие глаза. Рваный серовато-грязный шрам от когтистого кнута Северного Кочевника пересекал лицо, делая и без того неприятное лицо наемника жутковатым и пугающим. – Какими судьбами здесь?
– Еду с западных границ. Неспокойно там сейчас. Ксеничи междоусобицу затевать надумали. Как бы, пока они за передел земли дерутся, гардианцы напасть не решили. Вот и запросил Володарь Араканский помощи у Володаря Шуморского.
– Так, стало быть, ты по-прежнему Странником, то бишь разъездным советником при Великом Володаре служишь?
– Стало быть… Однако ж, негоже просто так, на сухую сидеть, – подметил Странник. Он жестом подозвал к себе Брюхоскупа. Тот, бросив на столешницу полотенце, подбежал к их столу и подобострастно наклонился. – Ко мне старинный друг мой присоединится.
Хозяин постоялого двора понимающе кивнул. Перед Гурой возникла такая же посуда из чистейшего серебра, что и перед Странником. Брюхоскуп достал из своих запасов все самое лучшее, что хранил.
– Ну что ж… – произнес Странник, когда хозяин постоялого двора разлил по кубкам вино и наконец исчез. – Давай выпьем за неожиданную встречу. Искренне рад тебя видеть. Поди, лет пятнадцать не виделись. Помнится, в последний раз мы виделись, когда ты наемником при Грознославе служил. Молодой был, ушлый. Черта с два тебя было вытащить из храма Мокалуши…
– Э-э-э… – наемник расхохотался. – Столько воды утекло! Время не щадит никого. Хотя… Гляжу я на тебя, ты совершенно не изменился. Ни постарел, ни подряхлел. Сказано, что змеиный сын… Время не властно над вами, детьми Шумора…
– Ты лучше о себе расскажи. Ты же был вольным наемником…
– Был. Да надоело потом…
Странник удивленно приподнял бровь. Вольные наемники просто так от своего ремесла не отказываются. Их жизнь – на полях битвы. В этом они видят свое призвание. Но Гура явно темнил.
Заметив его взгляд, тот осушил одним махом кубок и взялся за кувшин с вином.
– А, впрочем, что греха таить, – дернул он плечами и, помолчав, точно собираясь с мыслями, принялся рассказывать. – Отправил нас Грознослав к Хладному морю. Дескать, Кочевники совсем распоясались, наши валы охранные повадились эти ублюдки бить. Одиннадцать лет назад это было… Как сейчас помню, нас тогда с одним сопляком в разведку кинули. Их лагерь стоял в тридцати верстах от наших позиций. А через два дня мы ночью на них напали… Ох, и славная битва была! Мне тогда северный каган лицо изорвал в клочья. Думал, сожрут, собаки северные. Ан нет, поперхнулись, отродья! Никого из них не осталось… Всех перебили. Благо, отряд с востока подтянулся. Ну, а дальше начался дележ, кто что себе забирает. Дошло дело до баб, коих там немного было. Сам понимаешь, голодные мужики, боем разгоряченные, чуть друг другу глотки не поперегрызли из-за них… Досталась мне девица одна. Вроде ладная, да какая-то дикая… Я поначалу, к стыду своему, насильничать удумал. Молодой был, дурной. Хотя меня это не оправдывает… А потом жалко ее стало – нешто я северский изверг какой! Оставил ее в покое, хоть и таскал повсюду с собой. Дабы остальные ее не трогали. Можешь мне не верить, но, ей-ей, я больше пальцем ее не коснулся. Сама пришла потом…
Она мне лицо подправила, глаз подлечила, который после той битвы видеть перестал. Иной раз зайдешь в палатку, а там чисто, чем-то вкусным пахнет. Чудно так было поначалу… И она… Знаешь, никогда не видел, чтобы женщина мне так радовалась. А она радовалась. За шею обнимает, что-то на своем кочевническом лопочет. Ни шиша не понятно, но почему-то приятно от этого делалось… Постепенно учить ее нашему языку начал. Трудно было, смешно так она слова произносила. Не заметил я, как дорога мне она стала… Опротивели мне битвы. Не хотелось, чтобы она все это видела. Вся эта кровь, жестокость, вся эта походная жизнь. Ей и так досталось. Жизни другой захотелось, понимаешь?
Я забрал ее и то, что заработал. И мы уехали с северных границ сюда, в Вышнюю Живницу. Я женился на ней, все как полагается. Дом купил, землю. Стали пшеницу выращивать да животину всякую. Работников наняли. Я плотничать начал. За три года свою мастерскую открыл, стал здесь одним из лучших ремесленников. Жизнь другим смыслом наполнилась. Детей, правда, у нас не было долго. А потом родила, мальчугана крепкого, бойкого… Да только три месяца назад не стало их… Мы с ней прожили душа в душу десять лет. Представляешь, десять лет! И вдруг… Сначала сын. А вслед за сыном и она ушла… Даже Мара спасти ее не смогла.
Гура замолчал. Молчал и Странник. Видно было, тяжело дался этот рассказ его другу. Совсем он понурился. Как будто заново переживал смерть родных.
Повидал на своем веку Странник тех, кому приходилось провожать своих любимых в морановы чертоги. Одни постепенно возвращались к жизни, другие – ломались, теряя смысл дальнейшего своего существования. Каждый по-своему переживал потерю.
Вот и наемник, казалось, начал сожалеть о сказанном. Он, привыкший к кровопролитным боям и тяжелым военным походам, никогда не жаловался на тяготы жизни. Но смерть любимой выбила его из колеи.
– А кто такая эта Мара? – наконец произнес Странник, подливая еще вина Гуре. Тот залпом опрокинули и этот кубок.
– Местная целительница. Что-то вроде ведуньи, но не из их ордена. Все, кому помощь нужна какая, к ней обращаются. Если есть хоть малейший шанс спасти, она вытащит с того света. Иной раз таких безнадежных у Мораны отвоевывала, что диву даешься.
– А лошадей она лечит?
– Лечит. А тебе зачем?
– Да Бурьян хромать начал. Обращался к кузнецам да конюхам, но те лишь руками разводят. Подковы целы, ноги – тоже, мозолей нет… Еле до города добрались…
– …Да кто такая – эта Мара?! – раздалось за соседним столом. Пьяный темноволосый мужичок, забравшись на лавку, размахивал руками, пытаясь показать всем свою молодецкую удаль. – Кошка драная, ей-ей! Эх, встретиться с ней, да я ей бы когти повыдергивал, чтобы царапаться она больше не могла!
И, залихватски махнув рукой, он свалился под стол, опрокинув тьму стоящих под ним бутылок. Его собутыльники грубо расхохотались. Один из дружков схватил его за шиворот, пытаясь достать захмелевшего хвастуна из-под стола. Послышались сальные шуточки в сторону целительницы и сомнительные подбадривания.
– Экий он неловкий, – усмехнулся Гура, гулко отпив из кубка. Вино да выкрики таверного пьяницы отвлекли его от печальных воспоминаний. – Ему бы сначала себя на ногах удержать, а потом уже против Мары ерепениться…
– Странное отношение к местной целительнице, – заметил Странник.
– А-а-а, не бери в голову… Это местная голодрань, которая гавкает на всех, а сам укусить боится, ибо зубов нет…
Вдруг дверь таверны с грохотом открылась. На пороге завернутая в черный плащ с капюшоном, скрывающим лицо, возникла одинокая фигура. В какой-то момент Страннику показалось, будто все находящиеся здесь одновременно проглотили языки. Кто-то сполз под стол, стараясь ненароком не попасться вошедшему на глаза.
– Опа! А вот это уже не к добру, – едва одними губами прошептал наемник.
Фигура неторопливо направилась в сторону стойки, где хозяйничал Брюхоскуп. В тяжелой тишине слышалось, как поскрипывают половицы под ее ногами.
– Хозяин, а хозяин, – промурлыкал мелодичный голос из-под капюшона. – Я пришла.
Хозяин постоялого двора, икнув, сполз под стойку, на полпути измарав исподнее содержимым своего кишечника.
– Сейчас, матушка Лесная Госпожа, – промямлил он. – Сейчас все будет, – и опрометью бросился за кухонную дверь.
Несчастный Брюхоскуп мечтал лишь об одном в тот момент, чтобы темная фигура исчезла и никогда не появлялась в его таверне. Непослушными руками он собирал в корзину фрукты, овощи, вяленое мясо и хлеб, попутно молясь Ралоку Всесоздателю, чтобы она забрала все это и не трогала его. С глухим стуком разбился глиняный кувшин. За ним на пол слетела тарелка. Он выругался себе под нос, проклиная тот день, когда обратился к ней за помощью.
Наконец дрожащий как осиновый лист и бледный как полотно появился хозяин. В руках он держал огромную корзину с провизией, накрытую льняным полотенцем.
– Вот, матушка, – чуть ли не скулил он. Его несчастный вид вызывал жалость. – Здесь все, как ты любишь. Может, хочешь еще чего-то?
Ему показалось, что капюшон презрительно усмехнулся.
– Да нет, хозяин, – ответила фигура. – Я искренне благодарю тебя за это…
– А-а-а, это ты! – в этот момент из-под стола выполз пьяный хвастун. – Кажись-ка, на ловца и зверь бежит…
Побелевший собутыльник, тот самый, который пытался достать его за шиворот из-под стола, вцепился в рукав. Тот нетерпеливо выдернул руку и со словами: «Да отвали ты!» и со смешком, едва держась на ногах, направился к ней.
– Ой, дурак! – почти безголосо выдохнул Гура.
Странник бросил на друга быстрый взгляд. Обманчивое расслабленное состояние скрывало внутреннее напряжение. Прищуренные золотые глаза неотрывно следили за происходящим.
Пьянчуга, усмехаясь, окинул всех надменным взглядом. Его забавляло то, что остальные стушевались, недоверчиво и испуганно поглядывая на него. Дешевое пойло придавало ему смелости. Он представил, как завтра о нем все будут говорить со скрытым восхищением. И это лишило его остатков разума. Он чувствовал себя выше всех находящихся в этом сумрачном, пропахшем потом, подгоревшим жиром и различной выпивкой зале. Всех тех, кто сейчас трусливо прятался под столы и напряженно молчал. И это чувство руководило им.
Он приблизился к фигуре и развязно облокотился на стойку.
– Вы посмотрите, кто притащил сюда свою безобразную тушу! – по-хамски вызывающе усмехнулся он, окидывая взглядом находящихся в зале. Он желал видеть их реакцию, и вид притихших, внимательно следящих за ними людей ему понравился. – Это же Мара! Известная, мать ее, целительница! Черногова шлюха – вот кто ты! – последние слова он словно швырнул ей в лицо.
Она стояла молча, не шелохнувшись.
– Молчишь, сучье отродье?! Лучше бы ответила, где твои котята, а, Мара?