– Изабель, дорогуша! Вот ты где! – окликнул ее чей-то голос.
В животе у нее как будто завязался узел. Она медленно обернулась. За ее спиной с ядовитой ухмылкой на лице стояла дочка мэра.
Глава 16
Сесиль, заносчивая блондинка, c высокомерным видом шагнула к Изабель. Желтое платье, зонтик от солнца, подобранный в тон. За ней следовала свита – девочки из семейств не столь влиятельных.
– Как же давно я тебя не видела, Изабель, – пропела она. – Я столько слышала об Элле и о принце. Расскажи, на что была похожа королевская свадьба?
Девушки за ее спиной принялись хихикать. Перешептываться. Переглядываться. Все знали, что Изабель, Октавию и Маман на свадьбу Эллы не пригласили.
– И как, у вас теперь свои покои во дворце? – спросила одна.
– Элла уже подыскала тебе герцога в мужья? – протянула другая.
– Кого тут выдают за герцога? Я тоже хочу! – воскликнула третья и восторженно улыбнулась. Она только что подошла к остальным. Ее звали Бертой – пухлая коротышка с торчащими передними зубами.
Сесиль обернулась к ней:
– За герцога? Да на что ты ему сдалась, Берта? Мы тебе охотника найдем, вот кому толстые кролики по вкусу.
Улыбка вмиг слетела с лица Берты. Щеки пошли яркими красными пятнами. Девушки вокруг хохотали. У них не было выбора. Если кто-нибудь не засмеется над шуткой Сесиль, она это припомнит. Сочтет это вызовом и отомстит, превратив строптивицу в объект для насмешек.
Под нарядным платьем Сесиль, под планками ее корсета и тонкой нижней сорочкой, билось сердце, гнилое, как трухлявое бревно. Тронь такое, и из-под него полезет на свет всякая гадость. Твари вроде зависти, страха, стыда и злобы. Изабель хорошо это знала, ведь ее собственное сердце тоже стало таким, как у Сесиль, но, в отличие от дочки мэра, она не считала жестокость признаком силы; жестокость всегда выползает из самых темных, вонючих, слякотных уголков человеческой души.
Взгляд Сесиль остановился на предмете, который лежал на мостовой. Это был гнилой кочан капусты. Сесиль пинком подкатила его к Берте.
– Вперед, – скомандовала Сесиль. – Она заслужила. Она страшная. Страшная мачехина дочка.
Берта неуверенно взглянула на кочан.
Сесиль прищурилась:
– Боишься? Ну же.
Ее приказ придал смелости другим девушкам. Они взвыли, словно стая гиен, науськивая бедную Берту. Берта неохотно наклонилась за кочаном и бросила его в Изабель. Тот упал на мостовую, не долетев до жертвы, и только испачкал ей платье. Насмешки стали громче.
Острый коготок страха царапнул сзади шею Изабель. Она знала, что Сесиль еще только начинает. Внутренний голос сказал: «Мне не страшна армия львов с овцой во главе, но я боюсь армии овец, которую ведет лев».
Когда Изабель оказывалась в беде, у нее в голове внезапно начинали звучать слова то одного, то другого известного полководца. Сейчас с ней говорил Александр Великий, и она сразу оценила его правоту: подхалимки Сесиль, отчаянно жаждущие одобрения, сделают по ее приказу что угодно.
Еще Изабель знала: даже хромая, она легко отобьется от одной девушки – но не от дюжины. Значит, придется искать другой выход.
– Хватит, Сесиль, – сказала она и, несмотря на боль, развернулась и поковыляла обратно к рынку. Может, Сесиль надоест эта игра, если она, Изабель, откажется от отведенной ей роли?
Но она ошиблась. Сесиль наклонилась и подняла с мостовой вывороченный булыжник.
– Стой где стоишь, Изабель. Иначе я брошу его в твою лошадь.
Изабель встала как вкопанная. Медленно повернулась.
– Не посмеешь, – сказала она. Это было бы уже чересчур даже для Сесиль.
– Посмею. – Свободной рукой Сесиль обвела своих прихлебательниц. – Мы все посмеем. – Точно желая доказать свою правоту, она вручила камень Берте. – Бросай. Я разрешаю.
Берта смотрела на камень; глаза у нее стали круглыми, как пуговицы.
– Сесиль, нет. Это же камень, – сказала она.
– Трусиха.
– Нет, – запротестовала Берта, и ее голос дрогнул.
– Тогда бросай.
Изабель шагнула к Мартину и встала так, чтобы заслонить его голову. Берта все же бросила камень, но он ударился в повозку.
– Ты нарочно промахнулась, – заявила Сесиль.
– Нет! – закричала Берта.
Сесиль подняла второй камень и снова вложила его в ладонь Берте.
– Ближе подойди, – велела она и толкнула девушку вперед.
Берта сделала пару неуверенных шагов в сторону Изабель. Ее пальцы сжимали камень так крепко, что побелели костяшки. Она занесла руку, и ее глаза встретились с глазами Изабель. В них плескался страх. Изабель показалось, будто она смотрит в зеркало. Она видела панику в глазах другой девушки – знакомую панику, ведь сама она чувствовала то же самое.
– Это хорошо, что ты еще можешь плакать, – шепнула она Берте. – Вот когда перестанешь, тогда все, тебе конец.
– Заткнись. Я не плачу. Не плачу, – ответила та и занесла руку с камнем еще выше.
Изабель знала, что получить камнем по голове больно. Возможно, даже смертельно. Но если это ее судьба, значит так тому и быть. Она не покинет Мартина. Закрыв глаза, стиснув кулаки, она покорно ждала удара.
Но ничего не происходило. Медленно текли секунды. Изабель приоткрыла глаза. Вокруг никого не было, девушки упорхнули, как стайка испуганных воробьев. А там, где только что стояла Сесиль, она увидела очень старую женщину, одетую во все черное.
Глава 17
Смотрела старуха не на нее, а в дальний конец улицы, на убегавших девушек.
Ее лицо было изборождено морщинами. Заплетенные в косу снежно-белые волосы собраны в пучок на затылке. На пальцах руки-клешни красовалось черное кольцо. Изабель она показалась воплощением старости, хрупкой, словно обледеневшая веточка, готовая сломаться в любой момент.
Но первое впечатление рассеялось, когда старуха повернула голову и посмотрела на Изабель. Заглянув в серые глубины ее глаз, девушка сразу почувствовала притяжение воли более сильной, чем ее собственная.
– Заводила в желтом платье плохо кончит, – уверенно сказала старая женщина. – Уж я-то знаю.
Изабель встряхнула головой так, словно хотела освободиться от чего-то. Ее качало, земля норовила уйти из-под ног, точно она не стояла на тихой деревенской улице, а плыла на корабле по бурному морю.
– Вы… это вы их прогнали? – спросила она.
Старуха развеселилась:
– Прогнала? Я? Дитя мое, да моим старым ногам не угнаться даже за улиткой. Я просто подошла, чтобы поговорить с тобой. А эти девушки сами разбежались, увидев меня. – Она помолчала, затем добавила: – Ты, кажется, некрасивая мачехина дочка? Я слышала, они так тебя называли.
Изабель моргнула, уже готовясь к потоку новых оскорблений, но их не последовало. Старуха лишь поцокала языком и продолжила:
– Зря ты выходишь на люди, это глупо. Конечно, злые слова тебя не убьют, а вот камни, особенно брошенные злой рукой, могут. Сидела бы ты лучше дома, в безопасности.
– Некрасивым мачехиным дочкам тоже надо есть, – сказала Изабель, чувствуя, как ее щеки заливает краска стыда.
Старуха уныло покачала головой:
– Люди не забудут. И не простят. Для девушки быть некрасивой – уже преступление. Верь мне, я стара и много повидала. Например, я видела, как одна бесчестная девушка украла столько сокровищ, что хватило бы на королевскую казну, но ее простили за красивую улыбку. Другая грабила дилижансы, наставляя ружье на людей, но вышла из тюрьмы как ни в чем не бывало – из-за своих густых, длинных ресниц. Да что там, я знала одну молоденькую убийцу, которую спасли от виселицы сочные губки и ямочки на щеках: судья влюбился в нее по уши. Но что делать некрасивым? Ах, дитя мое, этот мир создан для мужчин. К некрасивой девушке он беспощаден.
Слова старухи ножами вонзались под ребра Изабель. И ранили так больно, что скоро она уже смаргивала слезы.
– В детстве мне казалось, что мир создан для меня, – сказала она.
– Детям всегда так кажется, – с сочувствием в голосе ответила старуха. – И безумцам. Но ты ведь не сумасшедшая, да и не маленькая. Так что будь осторожнее. Вряд ли эти девушки еще раз осмелятся напасть на тебя, но другие могут.
– Благодарю вас, мадам, – ответила Изабель. – Я у вас в долгу.
– И можешь немедленно рассчитаться со мной, – сказала старуха и показала на повозку Изабель. – Что, если я попрошу подвезти меня? Мы со служанкой с вечера сидим на постоялом дворе, а я все никак не могу найти того, кто отвез бы нас на ферму, к моей родственнице.
– Конечно, я отвезу вас, мадам… э, мадам… – Изабель замялась, сообразив, что не знает, как к ней обращаться.
– Мадам Северина. Я прихожусь двоюродной бабушкой бедному месье Ле Бене7, который скончался месяц тому назад, упокой, Господь, его душу. «Тетя Северина», – называл он меня в детстве. Ну или попросту «тетушка». Ты тоже можешь звать меня так, дорогая. Мне нужно к Ле Бене.
Изабель просияла:
– Нет ничего проще, мадам. Ле Бене – наши соседи. Какое совпадение! – воскликнула она, радуясь, что может услужить женщине, которая была так добра и спасла ее от мучительниц.
– Да, действительно совпадение, – сказала та. Уголки ее губ изогнулись в улыбке, но глаза смотрели по-прежнему сурово.
Изабель сказала, что ей надо дождаться сестру. Как только та появится, они отправятся на постоялый двор, заберут вещи и служанку мадам, а оттуда поедут на ферму.
– Зови меня Тетушкой, – поправила ее старуха.
– Хорошо, Тетушка, – повторила Изабель. – Может быть, присядете?
– Не откажусь. Старые кости быстро устают.
Изабель помогла ей забраться в повозку и устроиться на деревянном сиденье. Почему-то она прониклась теплым чувством к этой старой женщине.
– Спасибо тебе, дитя мое, – сказала Тетушка. – Думаю, мы станем с тобой подружками.
– Счастье, что наши пути пересеклись, – ответила Изабель.
Старуха покивала головой. Погладила Изабель по руке:
– Да, многие скажут, что нам помогла удача. Но не я. Как по мне, это судьба.
Глава 18
Был почти полдень, когда Изабель с Тави и Тетушкой, сидевшей на деревянной скамье между ними, выехали из деревни. Солнце стояло высоко, август дышал жаром.
Лоска8, служанка Тетушки, тоненькая девушка с крючковатым носом, блестящими глазами и черными волосами, заплетенными в длинную косу, сидела позади них, на сундуке хозяйки. За всю дорогу она не произнесла ни слова; только разглядывала местность вокруг, наклоняя голову то к одному плечу, то к другому, и помаргивала.
Мартин плелся так медленно, как только мог, и Тетушка успела рассказать девушкам о том, зачем она приехала в Сен-Мишель.
– Все из-за Фолькмара, – мрачно сказала она. – Я ведь живу в Париже, а он намеревается его взять. Король укрепил город, но люди все равно уезжают толпами. Вот и я решила пожить здесь, у родственников. Так надежнее. Очень важно всегда следовать самым надежным путем.
– Ле Бене будут рады, что вы добрались до них в добром здравии, – сказала Тави. – Наверное, они уже беспокоятся.
– Они понятия не имеют о моем приезде, – ответила Тетушка. – Мы не так уж близки. Честно говоря, я ни разу в жизни не видела мадам Ле Бене. Просто ее муж – родственник моего мужа. Покойного. Он недавно умер.
Изабель и Тави выразили свои соболезнования. Тетушка поблагодарила их.
– По завещанию муж оставил месье Ле Бене немного денег, – продолжила она. – Теперь я ломаю голову над тем, что мне с ними делать. Мне говорили, что у четы Ле Бене есть сын, Гуго, но я ничего о нем не знаю. Взгляну сначала, что он за человек, а уж потом решу, отдавать ему деньги или нет.
«Удачи тебе», – подумала Изабель. Она знала Гуго с детства. Пару раз он играл с ней и Феликсом в пиратов, но его лицо за толстыми стеклами очков даже тогда оставалось угрюмым. За все годы их знакомства он перебросился с Изабель от силы тремя словами. А для Тетушки у него может не найтись ни одного.
Солнце поднималось все выше, Мартин обиженно тащил повозку мимо лугов, пшеничных полей и фруктовых садов, а старая женщина все болтала и болтала. Она как раз описывала девушкам свой элегантный дом в Париже, когда деревенскую тишину прорезал чей-то крик, прерывистый и тонкий.
Изабель встрепенулась. Тави подскочила на месте. Обе встревоженно переглянулись и завертели головами, ища источник звука. Лоска перегнулась через боковину повозки так, что едва не вывалилась, и вытянула шею.
– Это оттуда, – сказала Тетушка и показала вперед.
Навстречу им, перевалив через вершину холма, двигался армейский фургон, запряженный двумя крепкими крестьянскими лошадками. Несмотря на расстояние, Изабель разглядела, что мундир возницы весь в красных пятнах. Когда фургон подкатил ближе и девушка увидела, что́ у него внутри, она вскрикнула от испуга.
Позади возницы, даже не прикрытые от лучей палящего солнца, ехали раненые, человек тридцать. Раны были тяжелыми. Пропитанные кровью повязки покрывали головы и торсы. У одного не было руки, у другого – ноги. На отдельном сиденье лежал несчастный, у которого вместо ног была каша. Он и кричал. Фургон подпрыгнул, попав колесом на ухаб, и раненый снова завопил.
Когда фургон проехал, оказалось, что Тави сидит, вцепившись обеими руками в деревянную лавку, а руки Изабель дрожат так, что ей пришлось изо всех сил вцепиться в поводья Мартина. Тетушка поджала губы, и ее рот превратился в одну тонкую линию. Никто из троих не сказал ни слова.
Изабель вспомнилась ее книга, «Иллюстрированная история великих военачальников мира». Они с Феликсом подолгу просиживали над ней в детстве, разглядывая большие цветные картинки с изображениями великих битв. Как празднично и весело выглядело все на них, какими могучими и смелыми представали солдаты! Но в страданиях, которые она наблюдала только что, не было ничего веселого. Наоборот, они ошеломили ее, вызвали почти физическую тошноту. Она попыталась представить себе человека, ответственного за все это. Фолькмара. Кажется, люди говорили, что он герцог. Какой он? Носит ли он ордена? Или ленту через плечо? Ездит ли верхом? Есть ли у него меч?
И вдруг Изабель мысленно перенеслась в другое место. Пропала дорога, пропали каменные стены вдоль обочин, пропали кусты роз, ронявшие из-за них лепестки. Навстречу ей летел на боевом коне некто огромный и могущественный. Белый дым стлался вокруг него, скрывая лицо, зато Изабель хорошо видела меч в его руке, огромный и острый, точно бритва. И снова дрожь прошла по ее телу, как уже было сегодня на рынке.
Но тут заговорила Тави, и морок развеялся.
– Куда их везут? – спросила она.
– В военный лагерь за Сен-Мишелем. Я слышала, как о нем говорили в деревне, – ответила Изабель, стряхивая жуткий морок и страх, которые оставило по себе видение.
– Немало таких фургонов я повидала по дороге из Парижа, – сказала Тетушка. – Ах, девочки, боюсь я, что эта война для нас добром не кончится. Наш король молод и неопытен, а Фолькмар коварен и жесток. Войска у него немного, и все равно он на каждом шагу утирает нос королевским солдатам.
Все трое снова умолкли. Мерно топотал Мартин, поскрипывала повозка, гудели насекомые. Вскоре они достигли фермы Ле Бене. Пыльная подъездная дорога вела к каменному дому. На окнах – занавески, полупрозрачные от ветхости, ставни покосились. Перед облупившейся синей дверью копались в пыли куры.
Коровник и сыроварня, тоже каменные, примыкали вплотную к дому. За ними, на обнесенном изгородью выгоне, пасся скот, а еще дальше курчавилась капуста, зеленели картофель, репа и лук, длинными рядами уходя к опушке Дикого Леса.
Лоска выпорхнула из повозки раньше, чем та полностью остановилась. Пока Изабель помогала Тетушке спуститься, а Тави открывала задник повозки, чтобы сгрузить ее сундук, мадам Ле Бене, чьи обноски были такими же ветхими, как ее занавески, а нос облупился от солнца так же, как ее дверь, вышла поприветствовать приехавших – если, конечно, это можно было назвать приветствием.
– Чего надо? – рявкнула она и зыркнула на них так, что, упади ее взгляд на горшок с молоком, оно бы тут же скисло.