Хотя, почему «словно»?
Это было даже не ритуальное убийство, не жертвоприношение богам во имя процветания племени.
Сначала ему отрубили крылья.
Даже не так.
Ему отрезали крылья тупым кинжалом, доставляя боль нам обоим — дракону физическую, а мне душевную.
Меня держали несколько викингов, но я вырывался, царапался, кусался, словно взбесившийся дракон, обливая землю под собой не капавшими — брызгавшими слезами!
Но до моих мук никому не было дела.
Все наслаждались увлекательным зрелищем — убийством Легендарной Ночной Фурии.
Скованный, сдерживаемый цепями дракон не мог сопротивляться…
За крыльями ему отрезали второй элерон на хвосте, потом лапы — по фалангам пальцев, потом по суставам. Кровь лужей натекла под еле живым, жутко изуродованным телом.
В моих ушах навсегда застыл хруст ломаемых костей, рвущейся плоти, никогда не выйдет из памяти вид расчленённого тела моего друга, которому, уже мёртвому, распороли, как и он своим жертвам, живот, вырезали сердце, а в конце концов отрубили голову.
Никогда я не забуду этот запах крови.
Конечно, я вырос в племени, для которого война — обыденность. Я не первый раз видел, как убивали людей, а уж тем более драконов, ведь ради развлечения это делали довольно часто…
Но особенно запомнился мне этот полный отчаяния взгляд.
Я слышал его немой крик о помощи.
Потом он молил Небо о быстрой смерти…
Я так и не понял, сколько прошло времени, когда я под взгляды, полные ненависти и брезгливости, оказался брошен в грязь, образовавшуюся на месте смешения крови моего друга и земли.
Я не помню, что мне говорили, я словно оглох.
Но зато я помню, как на миг время словно застыло и я, зарёванный, обессиленный, вымазанный своей и чужой кровью, оглянулся и понял, что нахожусь в таком родном овраге. Но вместо привычной травы только выжженная залпами земля, обагренная кровью людей и дракона…
Где чья — не разобрать…
Да есть ли смысл искать различия?
Все мы хотим жить, и во всех нас течет одинаково алая кровь.
Десятки растерзанных тел, живых и не очень… И ещё одно, перед которым я стоял на коленях.
Беззубик…
Брат!
Мой единственный настоящий, верный друг лежал растерзанный, изуродованный предо мной… Даже его глаза цвета майской травы не уцелели — их вырезал, превратил в кровавое месиво какой-то «особо подающий надежды» мальчишка лет десяти.
Когда я осознал всё, что произошло, мой громкий, отчаянный крик огласил весь остров. Это не было имя, слово или вообще что-то осмысленное, это была чистая боль, невероятная душевная боль, превратившаяся в звук.
Я рухнул на землю.
Я больше не плакал — слёз не осталось.
Мне просто стало ясно, что я не человек. Я пошёл против правил, предал их. Люди не способны меняться, но я смог.
Я не человек.
Я не достоин, по мнению викингов, жить…
Я лежал ничком. Ко мне подошла пара солдат, ткнула меня сапогом в бок. Я не пошевелился. Сил не было на это. Да и смысла не было.
Но меня не добили.
Просто бросили в этой луже крови.
Просто вычеркнули из своей истории и оставили умирать там.
Просто ушли.
Люди не пожалели меня.
Мне больше не нужна эта унижающая жалость. Они сломали меня. Они духовно убили меня.
Они убили Иккинга. Так же, как Беззубик — их друзей, товарищей. Нанесли ему смертельную рану, агония от которой длилась несколько дней.
Меня зовут Аран Талик, и всё, что я расскажу, чистейшая правда.
Комментарий к Пролог. Дневник Отшельника
Главный персонаж, видимо, в виду всех страшных событий его жизни, под конец не совсем психически здоров — умом он разделяет себя и Иккинга, а в речи иногда допускает оговорки, путая и окружающих, и, что самое главное, себя самого. Он устал от своей ноши… Но передать её некому
========== Часть 1; Глава 1 ==========
Первые лучи восходящего солнца ласково коснулись верхушек деревьев, словно погладили их, скользнули сквозь густые кроны к земле, даря тепло всему живому.
Небесному Светилу, Оку Дня, было неизвестно, что сегодня его приход ознаменовал печальное событие — отправление в последний путь павших героев. Об их гибели сложат песни, легенды, их будут ставить в пример детям…
Что только не придумают люди, ради того, чтобы приукрасить правду или скрыть её. И ведь никто не скажет своему чаду, что дракон просто защищал себя и своего друга, что он ни в чём, в общем-то, не виноват…
Как и те, кого сегодня хоронили.
Нет правых и виноватых, остались живые и убитые.
Астрид, потерявшая в этой страшной, пусть и не столь масштабной битве, нескольких старших товарищей, не находила себе места. Смешанные чувства переполняли её. Она разрывалась внутри на части — чувство вины грызло её душу, не давало нормально думать.
С одной стороны, она стала причиной гибели стольких бойцов, хотя вполне могла воспользоваться симпатией сына вождя, его миролюбивостью и, отшвырнув его, прикончить дракона одним резким взмахом секиры.
Она ведь могла…
Что её остановило?
Что не дало ей получить славу, спасти этого бестолкового паренька, вздумавшего играть с огнем и слишком заигравшегося?
Может, её остановил именно этот огонь? Это невероятное, несколько завораживающее пламя, разгоревшееся в недавно ещё потухших, практически серых глазах Иккинга. Это воодушевление, эта живость, почти счастье…
Она никогда не видела его таким. Он всегда был серьезен, хмур, даже печален.
Но теперь…
Это преображение, эта невероятная метаморфоза! Эта решимость, смешанная с доброжелательностью и миролюбивостью, остановила её… Но ясно теперь одно — он не отступил бы. Его было бы невозможно вразумить, объяснить его неправоту, вернуть на сторону людей…
Проклятый дракон!
Это всё он!
Околдовал паренька, затмил ему разум…
Ненависть к драконам, несмотря ни на что, только возросла в душе девушки. Она стала желать мести, и не только за убитых сегодня одноплеменников, но и за сбитого с пути, погубленного парнишку…
С другой стороны, если бы она и другие ребята более дружелюбно отнеслись к Иккингу, если бы приняли его в свою компанию, не стали бы обращать внимания на его странности, то ничего этого не произошло бы.
Он ведь славный малый, котелок на голове точно варил получше, чем у Сморкалы. Да и умом он превосходит даже Рыбьенога, который, между прочим, представлял собой ходячую энциклопедию, но вот только на практике полученные знания он применять не умел, а потому они чаще всего оказывались бесполезны… Он ведь не завёл эту вредоносную дружбу с драконом, не предал бы свой народ!
Ведь стоило просто больше внимания ему уделять, и тогда никто сегодня не погиб бы…
Она же тогда не колебалась, когда бежала в деревню, когда рассказывала вождю про Ночную Фурию. Даже будучи воином, одним из лучших среди своих ровесников, она оставалась девушкой, которой присущи все человеческие чувства. И именно поэтому ей, чисто по-человечески, было жаль этого непутёвого мальчишку, сбившегося с пути.
Иккинг был обычным мальчиком, никогда не выказывал своей симпатии к врагам, столько старался, чтобы убить дракона и завоевать уважение. Совершенно нормальная мечта для викинга-подростка.
Что его сбило с пути?
Что заставило пойти на предательство?
Ведь, если знать, что сбило с пути, испортило такого толкового паренька, можно будет предотвратить нечто подобное в будущем. Хотя сегодняшний день преподал урок на десятки лет вперёд — никогда не иди против людей, не перебегай на сторону противника, каким бы сильным он ни был, ибо кара за предательство непременно настигнет, но раскаиваться и сожалеть о содеянном будет уже поздно…
Интересно, а Иккингу самому не было страшно находиться рядом с драконом? Он хоть на долю мгновения мог предположить, что всё-таки не стоит поворачиваться спиной к своему «другу», не стоит ему доверять? Что такого сделал безжалостный убийца, что не смогли сделать люди?
Но ответа не будет никогда.
Единственный, кто его знал, сейчас лежит в грязи из крови и выжженной земли перед тем, что стал причиной гибели стольких храбрых воинов, просто защищавших своих товарищей, свой дом…
Ведь ясно, как день, — драконы — убийцы и доверять им нельзя… Их надо убивать, дабы они не убили нас, дабы защитить свой дом, своих друзей, свою семью…
Так перед кем она чувствовала себя виноватой — перед убитыми товарищами или перед тем доверчивым пареньком, которого они не уберегли, которому позволили оступиться, стать на неверный путь?
Так или иначе, боль рвала душу в клочья, когда Астрид вновь вспоминала эти глаза…
Это столь недавно вспыхнувшее пламя потухло вновь.
Там остался пепел.
Душа его сожжена.
Ими сожжена.
Надежда погасла в его глазах, как и вера в добро, эти глаза больше не излучали любовь ко всему живому, они словно говорили: «Мне больше нечего терять, я не отступлюсь!»
И не отступился.
Но видеть слёзы на глазах юноши было невыносимо. Он слишком привязался к этому монстру, возможно, даже сам не поняв этого. Викинги разрушили его мир… Чтобы он не сделал то же с ними.
Один человек — небольшая цена, но…
Ещё больнее было видеть слёзы вдов и сирот. Сколько проклятий, сколько речей, переполненных ненавистью и презрения, обрушилось на голову несчастного юноши, совершившего свою роковую ошибку…
И уж точно она никогда не забудет этих распотрошенных тел, окровавленных и изуродованных…
Вот пред её глазами вновь всплывает та картина — взмах сильной чёрной лапы, треск рвущейся плоти, крик и предсмертный хрип… Брызги крови, крики товарищей убитого…
Или вот другая картинка — странный, но столь знакомый всем олуховцам свист, от которого холодеет в жилах кровь, вспышка, и никто не успевает ничего понять…
И на месте, где только что стояло несколько воинов, лишь выжженная земля, а останки тех, кто там стоял, разбросаны в диаметре нескольких метров… Ошмётки мяса и внутренностей на траве и камнях.
Как ни страшно это признавать, но Астрид, как и все жители Олуха, уже давно привыкла к запаху крови и жжёной плоти, к постоянным похоронам и плачу вдов. Привыкла к заплаканным личикам сирот, бегущих за кораблем, на котором «куда-то уплывают мама и папа», кричащих, когда зажжённые стрелы попадают в те корабли…
Но понимать, что все сорок три человека убиты всего одним драконом… А ведь один умелый воин, кем и были павшие, способен убить и не одну такую тварь.
Что же за демон был убит на закате? Чьих жертв отправляют в последний путь на рассвете? С кем же ты связался, Иккинг? За кого сейчас там лежишь в крови и медленно умираешь? А может, уже мёртв? Вспомнит ли кто о тебе, глупый?
Нет…
Конечно, нет!
Предателей не вспоминают.
И сейчас Астрид наблюдала за печальной процессией — каждое тело, собранное по кусочкам, переодетое, накрытое белым полотном, заносили на Погребальную Ладью, рядом с ними клали дары, дабы павшие воины не уходили на небеса с пустыми руками…
Эта ночь, наречённая Кровавой, стала началом конца. Вот только об этом никто даже не догадывался…
***
Мирослава нахмурила свои светлые бровки, и, глянув на старшего брата, совершенно спокойного, со смешинкой, таящейся в глубине голубых глаз, тяжко вздохнула и опустила голову, словно чего-то стыдясь.
Хотя стыдиться, в общем-то, было совершенно нечего.
Этой ночью у неё опять был вещий сон. Мать рассказывала, что бабка её — Настасья, тоже предсказывала будущее, видела и прошлое людей, могла общаться с Духами Земли и Воды, чувствовать людскую ложь, угадывать — урожайным год будет, или голод охватит селение. Её за это не очень любили, поглядывали косо, конечно, не без этого. Но уважали. И знали, что к ней можно было обратиться — она не откажет в помощи.
Конечно, многие женщины в их селении, да и вообще во многих селениях на сотни дней пути вокруг, практиковали «магию» (как это называли заморские гости). По крайней мере, простейшие нашёптывания и заклинания знала едва ли не любая, но реальные успехи были только у неё, да и у пары девиц из соседних общин.
В свои одиннадцать лет Мирослава видела, что всё это колдовство было не более чем попыткой приобщиться к чему-то великому и непостижимому, ощутить себя капелькой могущественной Природы. Но попытки сии были корявыми и неумелыми, а потому, по мнению девочки, нелепыми. Ведь реальными успехами никто похвастаться не мог — а пара совпадений была чистой случайностью.
Мирослава уже умела точно различать разные типы видений — или просто сон о возможном развитии событий, или целый букет разных вариантов развития этих самых событий.
Она знала, как стоило действовать в той или иной ситуации, чтобы не привести к нежелательному результату свои старания, пытаясь этого самого результата избежать.
Девочка знала — судьбы нет, есть только вероятности, и жизнь каждого человека была только в его руках.
Она умела, если хорошо сосредоточиться, заглядывать в прошлое людей. И на основе этого предугадывать их будущее.
Но об этом она молчала.
И только брат, её милый старший брат знал всё, что копилось годами в душе девочки.
И помогал ей, по мере своих сил.
Люди любили тех, кто способен был вымолить у Богов и Духов богатый урожай, богатства для селения, победы для Князя, удачи для охотников. И тёплую, лёгкую зиму.
Но она не умела этого.
Мирослава лишь могла рассказать людям их суть, их возможную судьбу. И за это её не очень любили. Как ту самую Настасью. Впрочем, о ней никто уже и не вспомнит — таких народ забывал быстро, не желая нечаянным грубым словом побеспокоить и разозлить покойницу.
Но этой ночью вероятности перевернулись и разметались, перетасовались и около половины распались прахом — случилось что-то такое, что должно перевернуть ход истории рода человеческого.
Что-то страшное случилось.
Во сне парень возраста её брата то стоял на утесе, целясь из неведомого ей механизма куда-то в ночное небо, и ликующе вскрикивал, вроде бы попадая в цель, то разочарованно молчал, видя, что промахнулся, то плакал, стоя на коленях возле мёртвого крылатого чёрного Змея с ярко-зелёными глазами, то, оседлав его, мчался куда-то вдаль, то убивал окруживших его людей, скалясь подобно волку, то счастливо обнимал за шею своего Змея.
Горе и счастье, одиночество и надежда, смерть и жизнь.
И много-много-много других вариантов.
Но везде — этот юноша и его чёрный Крылатый Змей.
Радмир только качал головой на рассказы сестры и просил её молчать об этом — люди бы точно испугались подобного, ведь Змей никогда не был благим предзнаменованием.
Конечно, юноша слышал не раз рассказы о том, что далеко на востоке есть земли, где люди оседлали, словно коней, Крылатых Змеев, но это было ведь не более чем выдумки путников, желающих найти себе слушателей.
Но сестру Радмир понимал как никто.
Юноша и сам страдал подобными сновидениями, но, в отличие от Мирославы, никому о них не рассказывал, справедливо полагая, что не мужское это дело — ведуньям подражать. Впрочем, со своими снами он вполне себе хорошо справился, научившись закрывать свой разум от них.
Сестра была не похожа на других людей — слишком умна была она, слишком своевольна, слишком опасными были её взгляды, и слишком тоскливым взгляд в даль.
Кто ж её такую замуж возьмет?
Пока этот вопрос не стоял столь остро, как у других девчонок, тех, кто был постарше на пару лет.
Впрочем, с девчонками как раз таки у Мирославы и не ладилось — не могла она понять своих сверстниц, слишком сильными были различия во взгляде на жизнь. Только Лада и Марья были не против компании такой, как она.
Вот и сейчас, так и не услышав упрёков со стороны брата, девчонка побрела за подругами, поудобнее перехватив большую корзину, которую доплела совсем недавно. Мать отправила её собирать целебные травы, чтобы потом их засушить — как раз многие из этих трав расцвели, затапливая свежесть лесной тени и залитые солнцем поля дурманящим, кружащим голову ароматом, стойко ассоциирующимся теперь только с теплом, летом и счастьем.