Артур Зеев.
Панна Катажина
Февраль 1933, Москва
Светало. Шлаевский глушил третью чашку кофе с коньяком подряд. За последние двое суток он спал от силы часов пять, папиросы у него кончились ещё вечером накануне, а почти всю ночь пришлось сидеть в засаде на ячейку испанских коммунистов. Помимо всего прочего, из-за мокрого снега младший лейтенант промок и сильно замёрз, поэтому, как только «явка» была взята и все задержанные распределены по камерам РКУ, Михаил отправился в кабинет начальства, где сразу же поставил чайник на примус и открыл бутылку коньяка из полковничьих запасов.
Поскольку Елена Николаевна со дня на день должна была родить первенца, Рихтер взял отпуск и уже третьи сутки как о нём никто не слышал. Однако, благодаря прекрасно выстроенной системе, Отдел контрразведки продолжал работать как часы, каждый из заместителей полковника осуществлял часть его функций, а при неотложных вопросах из ниоткуда возникал Полевой со своим веским мнением. От Михаила же требовалось лишь закончить оперативное задание да время от времени поливать любимый фикус своего шефа.
Поэтому, когда после требовательного стука дверь кабинета распахнулась и на пороге предстал рослый подполковник в чёрной униформе Особого управления, Шлаевский подскочил на своём стуле и облился кофе. Грязно выругался, вытащил платок из кармана и стал вытирать брюки. Подполковник с невозмутимым видом прошёл мимо младшего лейтенанта, оглядел кабинет, вздохнул и присел на стул Михаила, как на единственный предмет мебели, не заваленный бумагами или вещами. Укоризненно посмотрел на стоявшего Шлаевского и начал разговор:
— Да уж, ну и бардак тут у Вас. Вместо того, чтоб полковничий коньяк хлебать, лучше бы исполняли свои обязанности и навели порядок. Кстати, налейте мне кофе, со сливками и сахаром.
— Сливок нет, сахар кончился. Трогать рабочую атмосферу Романа Фёдоровича приказа не поступало, коньяк пользовать как секретарь имею полное право. Собственно говоря, а Вы кто и по какому вопросу?
— Хамить изволите?
Михаил закусил губу, чтоб не послать гостя ко всем чертям. Хоть он и был подполковник Особого управления, посетитель не только не вызывал уважения у контрразведчика, но и, наоборот, как-то отталкивал от себя всем своим видом. Однако, вспышка гнева прошла, коньяка Шлаевский выпил не так уж и много, а потому всё же вытянулся и извинился:
— Никак нет, господин подполковник. Извините. Младший лейтенант Шлаевский, секретарь полковника фон Гринвальд-Рихтера. По какому вопросу изволите?
— Так-то лучше, младший лейтенант. Подполковник Ферапонтов, Максим Алексеевич, Третья часть Особого управления. Роман Фёдорович когда будет? Чёрт с ним, с кофе, так подожду.
— Романа Фёдоровича нет и не будет ближайшие пару дней точно, у него супруга рожает. По всем вопросам Вы можете обратиться к любому его заместителю: подполковник Азеев, Семён Семёныч, обретается в кабинете напротив и ответственен за общие вопросы, подполковник Хаванко, Андрей Степанович, находится в соседнем кабинете, слева, назначен главным по вопросам взаимодействия с другими структурами. Если же у Вас чрезвычайное что-то, то это к капитану Полевому, Андрею Игоревичу, соседний кабинет справа. Капитан будет примерно минут через сорок-час, подполковники — не раньше девяти.
Подполковник резко вскочил и выматерился. Топнул ногой:
— Дерьмо! Звоните этому Вашему Полевому, пусть немедленно прибудет в Отдел. У меня дело чрезвычайной важности! А после свяжитесь любым способом с полковником фон Гринвальд-Рихтером, пусть официальным приказом назначит своего полномочного представителя для этого дела. Угораздило же его супругу рожать так невовремя, чёрт возьми! И дайте кофе, чёрт с ним, с сахаром и сливками. Лишь бы бодрил.
— Так точно.
Шлаевский налил посетителю кофе, набрал по служебному телефону Полевого и сказал, чтоб тот немедленно направился в Отдел, поскольку случилось ЧП. Судя по звукам, капитан в момент звонка завтракал. После Михаил позвонил по номеру для экстренной связи с Рихтером. После долгих гудков в трубке раздался сонный голос дежурного:
— Да? Дежурный Козлов, Иван Дмитриевич. Чем могу?
— Доброе утро! Позовите к аппарату полковника фон Гринвальд-Рихтера.
— Полковник спит. Вы время вообще видели? У него...
Младший лейтенант выругался.
— Разбудите! Это его секретарь, Михаил Шлаевский. Передайте Роману Фёдоровичу, что у него в кабинете подполковник Особого управления с каким-то чрезвычайным делом требует приказа о полномочном представителе полковника на время этого самого дела. Более никакой информации не имею, но дело срочное.
— Хорошо-с, сейчас разбудим, если так срочно. Но только это на Вашей совести, я так прямо полковнику и скажу, пусть на Вас и отрывается.
Спустя примерно минуту в трубке раздался чуть хриплый голос Рихтера:
— У аппарата! Чёрт бы Вас поимел, Шлаевский, что случилось?
— Случился подполковник Ферапонтов из Третьей части Особого управления у Вас в кабинете с утра пораньше с чрезвычайным заданием. Ничего толком не говорит, велел вызвонить Полевого и добиться от Вас приказа на полномочного представителя. Мои действия?
— О, раз сам Стальной Макс пожаловал, видимо, дело и впрямь серьёзное... Значит, так. У меня ночью сын родился, семьдесят два часа я с женой. Полномочный представитель — Полевой, он знает, что делать. Вы при нём. Пусть Андрей возьмёт бланк приказа и заполнит, что там надо для Особого, позднее распишусь. Действуйте по обстоятельствам, отчёт приму по возвращению. И, да, ещё раз дёрнете в эти три дня — вспомните ринг и что такое «нокаут». Полевого это тоже касается, так и передайте... А теперь трубку подполковнику.
Шлаевский передал трубку офицеру, а сам постарался припомнить, где он уже слышал про «Стального Макса». Вспомнил: ещё во время учёбы в Академии один преподаватель рассказывал им про Тульскую наступательную операцию. Руководивший авангардом полковник Туркул погиб в бою, его заместителя тяжело ранило, и командование на себя самовольно взял Ферапонтов. Гвардейский капитан совершил неожиданный прорыв, захватил центр города и оказался в «котле» красных, вытянув тем самым большую часть сил на себя. Потом была такая бойня, что, когда наши смогли разорвать окружение и пробиться к отряду капитана, там оставалось не более трети бойцов, сам Ферапонтов был изранен донельзя, но продолжал отменно командовать. В итоге во многом именно авантюра капитана принесла ту знаменитую победу, а за отчаянную храбрость Ферапонтов получил звание майора и наградное оружие от самого Врангеля. Тогда же появилось прозвище «Стальной Макс». Поговаривали, что Максим Алексеевич уже давно должен был стать полковником и командующим Третьей частью Особого управления, если бы не его почти постоянные конфликты с кем-то из сослуживцев: подполковник был резок и несдержан, всегда прямо высказывая своё мнение по поводу той или иной ситуации, в том числе и тогда, когда его никто об этом не просил.
Ферапонтов окончил разговор и повесил трубку. Обратился к Михаилу:
— Полковник фон Гринвальд-Рихтер меня проинформировал, что Вы будете помощником Полевого, а тот временно за главного. Вот и хорошо. Раздобудьте что-нибудь поесть, я только обедал вчера. И стремительно возвращайтесь, Вам предстоит многое узнать.
Шлаевский козырнул и вышел в столовую. Благо, кухня уже работала.
***
Когда младший лейтенант вернулся, в кабинет Рихтера как раз входил Полевой. Офицеры с момента командировки в Тулу сдружились, а потому Михаил был рад, что им снова предстоит работать вместе, и радостно приветствовал коллегу. Андрей тоже обрадовался встрече, хоть и был несколько помятый и небритый.
Тем временем подполковник Ферапонтов допил кофе и в нетерпении расхаживал по кабинету, заложив руки за спину. Услышав приветствие капитана, резко обернулся, отдал честь и немедленно начал рассказывать:
— Итак, капитан Полевой, введу в курс дела. Шлаевский, поставьте еду на стол и слушайте, Вас это тоже касается. Как Вам должно быть известно, сорок часов назад на генерала Смысловского было совершено покушение. Борис Алексеевич отделался лёгким ранением плеча, стрелявшего удалось взять живым. Несколько часов в допросной сделали своё дело, и теперь мы знаем, что террорист был связан с анархическим подпольем. Наша часть ликвидировала их явку, трое соратников стрелка были убиты на месте, ещё четверо сейчас допрашиваются. Явка типичная, разве что организована была получше остальных и у местных был некоторый боевой опыт, а так ничего необычного, казалось бы. Вопросов пока нет?
— Разве что какое отношение имеет контрразведка к анархистам? Это ведь Ваше управление занимается всеми политическими, мы другая часть...
— Слушайте! Тщательный обыск позволил найти поддельные документы террористов и наличность в иностранной валюте. Однако, когда стали проверять документы по нашим каналам, выяснилось, что их никто из известных нам преступников не делал. При этом у подделки очень высокое качество, как будто работал профессионал. Меня смутило также наличие следов уничтожения бумаг на явке: во время штурма один из руководителей сжёг, видимо, важные записи, а сам застрелился. Перерыв всё ещё раз, я с людьми нашёл тайник анархистов. А там — это. Читайте и думайте, я есть.
С этими словами подполковник передал офицерам папку, а сам буквально набросился на завтрак. Шлаевский для себя отметил, что не спал подполковник побольше контрразведчика, и проникся некоторым уважением к нему за такую отдачу своей работе, после начал разбирать папку вместе с Андреем.
Сверху было несколько заграничных паспортов: австрийские, итальянские, испанские. Ниже — пачки новеньких иностранных купюр, как будто только из банка. А затем — самое интересное: записка от руки на немецком. Листок был исписан ровным убористым почерком, его складывали пополам, видимо, носили в кармане. К записке прилагался перевод Особого управления:
«Братьямъ отъ Йозефа. Въ Варшавѣ всё готово, со дня на день ждите посылку. Посылка будетъ съ курьеромъ, онъ свой. Смыслъ [Sinn] долженъ получить подарокъ въ ближайшее время, такъ что какъ придётъ посылка — дѣйствуйте. Катажина ждётъ письма, какъ пройдётъ праздникъ. Держите связь черезъ нея, записка послужитъ оріентиромъ для Войцеха. Удачи!»
Первым заговорил Полевой:
— Я правильно понимаю, что никакой Катажины, равно как и Войцеха, найти на явке не удалось?
— Именно! Мы даже не знаем, кто это, ни малейшей зацепки кроме этой записки. Однако есть весомые подозрения, что анархистов направляли извне. И направляли достаточно умело, с конкретной целью — убрать генерала Смысловского. А, значит, они попытаются снова, и, скорее всего, учтут свои ошибки. Так что контрразведка должна выявить сеть и зачистить её как можно скорее... Я буду работать с Вами. С чего начнём?
— Как будто у нас есть выбор. С архива, зароемся, что у нас есть по польским друзьям, потому что имена на это явно указывают.
***
К двенадцати часам дня контрразведчикам удалось найти в архиве следующую информацию. По состоянию на январь 1933 года в Москве было обнаружено двадцать девять сотрудников польской резидентуры: девятнадцать из них были, что говорится, «взяты на карандаш», поскольку активных действий не предпринимали и статично собирали информацию, не представляющую большой значимости; четверо были перевербованы и в данный момент являлись двойными агентами; пятерых Рихтер посчитал опасными и дал санкцию «Депортировать из страны при любой оказии», двоим добавив «В случае побега и/или активного сопротивления — ликвидировать». Особого интереса заслуживал некто «Сапожник», поскольку данный объект в течение месяца трижды был уличён в связях с британской разведкой. Однако, к неудовольствию Ферапонтова и некоторому удивлению Шлаевского с Полевым, никаких «Катажины» или «Войцеха» найдено не было даже в контактах шпионов. Ситуация становилась всё сложнее.
— Послушайте, Андрей Игоревич, а ваши филёры точно хорошо работают? Может, проглядели кого, не так записали. Та же «Катажина» могла на слух быть воспринята как «Катерина». Что думаете?
— Я думаю, что сотрудники РКУ хорошо знают своё дело. У Шестого отдела бывают, конечно, промашки, но очень редко. Скорее уж мы имеем дело с пока не вскрытой организацией нелегалов. И, надо отметить, работают они хорошо, раз до сих пор не спалились.
— И что Вы предлагаете делать? Вы ведь понимаете, что жизнь главы Особого управления под угрозой. А это угроза стабильности внутри страны. У нас политических убийств не было вот уже больше двух лет, народ привыкать стал, что Новая Россия неуязвима для внутренних врагов, коих как будто бы и нет. И сам чёрт не знает, какой резонанс может иметь убийство генерала Смысловского, не дай бог такому произойти. Так что повторю: что Вы предлагаете делать?
Андрей прошёлся по читательской Архива, присел на край стола и в задумчивости покрутил в руках свою свирель. Безмятежно заиграл что-то из классики, чего Шлаевский не узнал. Ферапонтов начинал злиться, ходил по комнате взад-вперёд и временами бросал на контрразведчиков испепеляющие взгляды, бормоча «Балаган, а не служба». Младший лейтенант смотрел в окно, покачиваясь на каблуках, и ждал, что выдаст капитан после медитации со свирелью: он знал, что Андрей так концентрируется и проворачивает в мозгу возможные комбинации. Вдруг Полевой резко соскочил со стола и подошёл к коллеге:
— Михаил, кто Вы по национальности?
— Эээ... Казак. В смысле русский. А какое...
— Фамилия может иметь хоть какие-то польские корни?
Шлаевский задумался, вспомнил, что ему говорили дома:
— Папа рассказывал, что мой прадед был откуда-то из Польши, вроде бы даже из шляхты. Уж не знаю точно, почему он в тысяча восемьсот тридцатые перебрался на Дон, в казачество, но история правдива. У прадеда ещё имя было необычное — Люциан. Я в детстве значения не придавал, честно говоря, а потому не всё помню. А Вы это к чему?
— Появилась интересная идея... Мы Вас внедрим. Приоденем у Финкельштейна, состряпаем биографию исключённого из Университета Риги за беспорядки, выучите пару слов на польском. Сойдёте за русифицированного поляка из Прибалтики в поисках лучшей доли в столице, а заодно сочувствующего анархическим идеям. Попробуем ловить на живца — ячейке наверняка сейчас нужны люди, поскольку анархистов зачистил господин Ферапонтов. Что скажете?
— Мне нужно двенадцать часов для ознакомления с планом Риги и овладения словарным запасом на польском в пятьдесят слов, ещё дюжину выучу на латышском. Ну что, в спецчасть?
Перед лицом младшего лейтенанта возник подполковник, долго и пристально посмотрел ему в глаза:
— Справитесь?
— У меня были хорошие учителя.
— Ладно... Что нужно от меня?
Шлаевский задумался, вместо него ответил Полевой:
— Список анархистов Москвы и Риги, с кем мог бы иметь контакт наш «пан». Желательно, недавно ликвидированных, дабы меньше было вопросов. Кто-нибудь в Риге, кто мог бы подтвердить биографию агента по каналам среди подполья. Кто-нибудь в Москве, кто мог бы пересечься с паном в кабаке и начать активно вербовать в революционную ячейку. И какой-нибудь известный притон, облюбованный данными элементами.
— Хорошо. Всё сделаю и вернусь сюда в семнадцать нуль-нуль лично проинструктировать младшего лейтенанта. Какой будет псевдоним?
— А давайте оставим как есть, только отчество изменим. Под своим именем всегда работать проще и удобней, да и меньше шансов на глупый прокол. Так что «пана» зовут Михаил Карлович Шлаевский, тысяча девятьсот тринадцатого года рождения, из семьи почтового служащего.
Подполковник козырнул и стремительно вышел, а контрразведчики направились в спецчасть и оружейную.
***
После короткого стука офицеры прошли за дверь под табличкой «Отдѣленіе спеціальныхъ средствъ и униформы». Широко улыбаясь, им навстречу вышел Финкельштейн:
— Господа, рад видеть! Новое задание?
— Добрый день, Лев Абрамович! Будем внедрять Михаила в ячейку. Легенда: связан с анархическим подпольем Прибалтики, учился в Рижском государственном, в данный момент околачивается в Москве. Да, этнически поляк, учтите ещё это. Справитесь?
— Сделаем-с всё в лучшем виде! Михаил Владимирович, будьте любезны за ширму и раздевайтесь, я пока Вам подберу гардероб. Обувь можете оставить. Кстати, ещё выдадим кой-чего, раз уж Вы-таки теперь агент под прикрытием. Вам понравится-с.
Пока Шлаевский раздевался за ширмой, Финкельштейн собрал ему костюм по последней польской моде. Переодевшись, младший лейтенант вышел показаться — Полевой одобрительно покивал головой. Тут из-за спины Михаила раздался незнакомый голос: