Эредин рыкнул от злости, слепил снежок и запустил его эльфу в голову.
— Сомневаюсь, что ты эльф, — звонко рассмеялся Леголас, даже не дернувшись: Эредин промахнулся на полметра.
— Юный король, — окликнул раздраженно Гэндальф. — Вы закончили играть?
— Да, — Эредин машинально вытащил за воротник уткнувшегося в снег прямо перед ним Фродо и отпихнул его в сторону, дошел до Арагорна, загребая снег длинными ногами. — Мы не перейдем, надо спускаться, — тихо сказал он. Арагорн кивнул, сжимая губы в тонкую линию. Все думали только одно: Мория.
— Дорогу назад тоже замело, — Боромир развернулся в снегу, как пловец. — До утеса и поворота пол-лиги, не больше, мы с Арагорном проложим путь.
— Пусть Митрандир расчистит путь и проложит дорогу хоббитам своим жезлом, — Леголас уселся на снег, нарочно раздражая Эредина.
— Или Леголас слетает на небо и разгонит тучи, чтобы солнце растопило снег, — ворчливо отозвался Гэндальф. — Мой жезл — не печка.
Боромир махнул рукой и первый шагнул по нетронутому снегу, за ним двинулись Арагорн и Эредин, который хотел отвязаться от Леголаса, но не тут-то было: эльф проворно вскочил на ноги и пошел специально рядом с ним.
— Да поможет силе разум, — эльф подмигнул хоббитам и перескочил через руку Эредина, когда тот потерял равновесие и завалился на бок. — Я подскажу, что лучше делать!
— И после этого число эльфов в отряде поубавилось, — лекторским голосом проговорил Иорвет. — Леголас, сын короля Трандуила, почил смертью храбрых, но безрассудных, случайно свернув себе шею чужими руками и по стечению обстоятельств трижды ударившись головой о скалу.
***
— Мория, Мория, Мория! — ликовал Гимли. — Я покажу вам, что такое легендарное гостеприимство гномов. Вкусная еда! Хмельное пиво! Теплая постель! После Баранзибара самое то, говорил же я, что надо сразу идти в Морию.
Иорвет и Леголас кисло переглянулись. Оба эльфа отчаянно не желали спускаться в подземелье. Эредин относился к этому проще, в его замке всегда была развитая система подземных ходов, и он любил там бывать. Кроме того, он понятия не имел о славе, которая идет о морийских копях, потому его просто раздражала задержка у ворот, когда к ним подбирали пароль.
Гимли расписывал Морию как рай под землей, Эредин слушал его вполуха, а потом спросил:
— Если все так прекрасно, почему вы оттуда ушли?
— Древнее зло пробудилось тогда и изгнало обитавших там гномов, — ответил за Гимли Гэндальф.
— А сейчас оно опять уснуло? Почему Мория не прислала представителей на великий совет?
— Ты задаешь страшные вопросы, — заметил Леголас, тревожно оглядываясь.
— Вовсе не страшные, а глупые, — сварливо ответил Гимли. — Никто не отправлял гонца в Морию, вот и ответ, юный король.
Эредин злобно посмотрел на него.
— Почему тебя называют юным королем? — Леголас сел рядом с ним, невзирая на мрачное выражение лица эльфа. Эредин внушал ему любопытство, которое принц никак не мог унять, он чувствовал, что он вовсе не из южного темного леса, его тайна гораздо, гораздо глубже, но считал неправильным настаивать.
— Потому что мне триста двадцать лет, — вздохнул Эредин. На него изумленно уставились Арагорн, Леголас и Гимли, уже отсмеявшийся на тему старости Леголаса и того, что он будет вечным принцем без шанса на корону, потому что его отец выглядит моложе, чем он.
— Триста двадцать, — зачарованно повторил Леголас. — Ты самый юный эльф из всех, кого мне приходилось встречать!
— Не самый, — хмыкнул Иорвет, раскуривая трубку: он еще в Ривенделле выяснил у Гендальфа сорт лучшего табака и теперь благоухал терпким дымом и пыльцой. — Мне нет ста пятидесяти.
Он решил не говорить о возрасте Даэнис, мало ли какие тут законы, вдруг Леголас как старший брат имеет право решать за нее или что-то вроде того.
— Но ты владеешь мечом так, словно тренировался две тысячи лет ежедневно, — Леголас с восторгом посмотрел сначала на Эредина, потом на Иорвета. — А ты стреляешь из лука, несмотря на рану, как будто свыкся с ней. Мой отец отказался от лука.
— Твой отец слеп? — удивился Эредин, прикидывая, мог ли лихолесский король вести себя так гордо и читать мысли лишь потому, что не видит.
— Когда он сражался с великими змеями севера, огонь опалил его. Он взглянул в самое сердце пламени и ослеп на один глаз.
— Я не заметил, — хмыкнул Иорвет.
— Он не любит привлекать внимание к этому, — сказал Леголас.
— Великие змеи севера — твой отец сражался с драконами? — благоговейно спросил Сэм. — С настоящими драконами?
Принц кивнул.
— А ты? — вдруг спросил Гимли у Леголаса. — Ты ведь был под горой, когда произошла битва пяти воинств.
— Ты сам сказал, — Леголас повернулся к нему. — Я пришел на битву, а дракон к тому моменту был уже мертв.
— Ты убил сына Азога Осквернителя, — Фродо с восторгом посмотрел на Леголаса. — Дядя писал об этом в своей книге.
— Ты уже читал его книгу? — обернулся Гэндальф.
— Видел несколько страниц, — смутился Фродо.
— Я читал, — поднял руку Мерри. — Ага, там было про тебя, Леголас. И про отца твоего тоже, но если он сражался с драконами, почему он не вызвал Смауга на поединок?
— Смауг не угрожал королевству эльфов отчасти потому, что был знаком с моим отцом, — Леголас сжал зубы. — Между ними сохранялся… вооруженный нейтралитет.
— Разве можно так просто взять и убить целого дракона? — спросил Фродо. — У них же броня. И огонь.
— Бард-лучник справился, — чуть улыбнулся Леголас. — А он человек. Мой отец за многие тысячелетия научился этому, но теперь он сражается мечами и копьем, а не стреляет. Смауг был последним драконом и не самым крупным.
— А как же летающие ящеры Мордора? — подал голос Боромир. — Я сам видел их.
— Они животные, — ответил за Леголаса Арагорн. — В худшем смысле этого слова. В них нет разума, присущей драконам тяги к прекрасному, они не говорящие. Даже варги и мумаки умнее этих искаженных тварей. Они примитивны и свирепы, потому и служат недолго: после битв, когда они попробуют человеческой крови и плоти, их убивают. Все равно их много.
— Это еще зачем? — Эредин подтянул кожаный нарукавник с металлической защитной пластиной. Боромир усмехался, что эльф запакован в полную броню, но эльф знал, что ничто не сможет задеть его, и чувствовал себя спокойнее: до сих пор на сгибе бедра оставался тугой шрам от клинка Цири, и его при одном воспоминании прошибал холодный пот — Авалак’х сказал, что полсантиметра выше — и он истек бы кровью, полсантиметра левее — и остался бы импотентом. А ведь всего лишь почувствовал себя в безопасности на территории родной Тир на Лиа и надел скелетообразный верхний доспех просто на рубашку, не поддев вниз тонкую гибкую кольчугу до середины бедра и кожаную броню. Урок на всю жизнь. Еще ранение какое подлое, он даже не знал, что по нему сильнее ударило: мост или осознание, что его атаковали в пах. С другой стороны, Цири ему по локоть, куда она еще могла достать.
— Они не могут остановиться, — пояснил Дунадан. — Проще убить, чем заставить прекратить убивать и жрать. К тому же если эта тварь съест человека, то и дальше будет жрать только людей. На стороне Саурона сражаются и люди, потому ему это невыгодно.
— Не может быть, — категорично сказал Иорвет. — Видимо, никто просто не давал нажраться вдоволь. А Саурон — он вообще что? То есть, кто? Маг?
— Майа, самый ужасный сподвижник Мелькора, — ответил Арагорн тускло. — Величайший враг свободных народов Средиземья.
— Давай, больше бессмысленных слов, — подначил Иорвет. — Я же спросил как раз потому, что не хотел понять ответ!
— Прости, — Арагорн скрыл улыбку. — Я вырос у Элронда, мы всегда знали о нем, потому я все забываю, что твоя жизнь — это битва, в которой нет места на сидение за книгами. Эру начал создание с сотворения бесчисленных духов, одним из которых, духом меньшего порядка, был Саурон. Эти духи звались айнур, сошедшие в физический мир — валар, они сильнейшие. Подобные Саурону — майар, но из них он обладал большей силой, хотя уступал валар. Великая Музыка — это общее создание, вдохновленное Эру, ее исполняли все его дети, но Мелькор внес в гармонию свой смысл, свои мысли, возникло неблагозвучие, и некоторые стали подстраиваться под него, забыв изначальную тему.
— Ничего не понятно, очень интересно, — заметил Эредин на старшей речи; Иорвет усмехнулся, взглянув в его сторону, потом снова повернулся к Арагорну.
— Эру прекратил песнь творения, но дал искаженной музыке бытие — появился материальный мир, — продолжил Арагорн. — Духи, пожелавшие сойти в него, сошли, и среди них Саурон, но он еще не пал и служил великому мастеровому валар Аулэ Кузнецу. Так он познал все свойства материального мира. Именем его было Майрон, ибо не было тех, кто сравнится с ним в искусстве. Мелькор совратил его, и Майрон встал на его сторону. Впрочем, идеи его разошлись и с новым господином.
Эредин с тоской вспомнил Ге’эльса, который тщетно пытался вбить в него знания об истории до захвата мира, в котором властвовал народ Ольх. Эредин отбивался всеми силами, сбегал в дозор и заявлял, что для того, чтобы править, ему не нужно знать древние сказки. Как у Ге’эльса все было просто и понятно! А здесь неясно, но нужно, потому что враг прямиком из сказок.
Потому что бессмертен.
Привыкай к бессмертию, юный король, ернически сказал самому себе Эредин. Одно дело захватывать мир слабых и примитивных dh’oine, другое — иметь дело с aen Undod. По легендам они были бессмертны до гибели своего мира.
— Моргот стремился к уничтожению, Саурон — к власти.
— Какой Моргот, — с тоской спросил Иорвет.
— Мелькор, — пояснил Леголас. — Его новое имя. Мелькор похитил сильмариллы…
— Кого?
— Я расскажу позже, — ответил Арагорн. — В любом случае, Моргот или Мелькор был взят в плен в ходе войны, бежал, вернул себе силу с помощью Саурона. Потом была новая война, и Моргот был выброшен во внешнюю пустоту, а Саурон просил о пощаде. Валар велели Саурону явиться на суд, но он бежал.
— Что значит «велели»? — переспросил Эредин. — Вы что, думали, что отпустите его, потом пригласите, и он придет?
— Валар дали ему шанс на раскаяние, но он не воспользовался им.
— Никто бы не воспользовался, — уверенно сказал Эредин.
— Как бы то ни было, Саурон бежал в Средиземье, закрепился в Мордоре на юго-востоке и начал строить крепость Барад-Дур. Обманув эльфов, он обучил их искусству и магии, с помощью которых были созданы девятнадцать великих колец, трое для эльфов, семь для гномов, девять были отданы людям. Но было выковано еще одно кольцо, в которое была вложена душа майа — кольцо всевластья. Уничтожив его, уничтожишь и Саурона, который может возродиться, пока жива часть его души.
— А девятнадцать колец других? — спросил Эредин. — Они тоже уничтожатся?
— Потеряют силу, — поправил Арагорн.
— У кого эти кольца?
— У великих эльфов, родоначальников великих гномьих кланов и…
— И девяти великих людей, как это я не догадался, — перебил Эредин.
— Нет. У назгулов, которые когда-то были людьми, — Арагорн внимательно посмотрел на него. — Саурон совратил их властью.
— Это было просто, не так ли? — оскалился Иорвет и отошел в сторону воды, принялся выбивать трубку.
Внезапная догадка Гэндальфа насчет пароля прервала их беседу. Эредин перекинул через перевязь свернутый плащ с притороченным к нему коронованным шлемом, поднялся на ноги и в тот же миг шлепнулся на землю, увлекаемый щупальцем в мутную кипящую воду Зеркального озера.
***
Цири чуть не плакала, чувствуя позорную слабость в руках и ногах. Она роняла даже чашки, а колени подкашивались через пару шагов. Осаждающие за стенами крепости, как ей казалось, ведут себя бодрее, хотя тоже вымотаны, только Карантир лежит ничком на плаще, раскинув орелом по снегу свои черные волосы.
Авалак’х сказал, что он — его создание, но по сути дела у Карантира просто нет родителей. Есть тот, кто сделал его инструментом, и тот, кто инструмент использует. Еще на Тир на Лиа Цири видела, с какой тоской и обожанием Карантир провожает взглядом Эредина, как собирает любой знак внимания с его стороны, но Эредин ценит его лишь за способности.
Надо что-то делать. В замке все ползают как неживые от усталости и печали. Из Дикой Охоты некоторые эльфы убиты, сам Эредин пропал, но и в Каэр Морхене потери, и некому будет защищать от гончих, стреляя с башни и уравнивая шансы. Эльфов Дикой Охоты больше, чем защитников крепости. Карантир может отдохнуть, открыть портал, и на место Эредина встанет великан Имлерих, который, в отличие от своего короля, предпочитает убивать молча, не тратя время на долгое пространное объявление намерений, чем грешил Эредин и давал шанс от себя спастись.
В крепости не хватает чистой воды. Колодец, на который так рассчитывали защитники, разрушен, внутренний — завален из-за обрушенного Имлерихом каменного перехода на внешнюю стену, снег грязный, в весь чистый уже заботливо собран, растоплен и употреблен. Весемир запрещает даже умываться. Наколдованная вода дает облегчение лишь ненадолго, потом жажда и зуд нападают с новой силой.
— Даже не думай, — сказал ей Геральт, когда Цири предложила перебраться через стену с той стороны, где сточный ров и нет рыцарей Охоты, пробраться к реке, набрать воды и вернуться. Если ей спустят веревку, то никто и не заметит, что кто-то выходил из крепости.
Авалак’х пытается открыть портал прямо в озеро, чтоб хлынула вода, но его сил хватает только на слабые искры.
— Я даже не могу выйти за стену, это какой-то метр, — тоскливо говорит эльф и разочарованно смотрит на свои руки. Цири сидит рядом с ним, подавленная обстоятельствами. Все из-за нее. Эредин пришел сюда из-за нее. Геральт морщится от боли, когда встает, Эскель и Ламберт спят почти сутками, восстанавливая силы, Трисс и Йен, примирившись, обсуждают наименее энергозатратные способы оборон. Держать купол над всем замком они больше не смогут. Несмотря на то, что Даэнис вытягивала силы в основном из Цири и Карантира, остальным тоже досталось. Цири не может больше находиться в крепости, где все буквально кричит о ее вине. Несмотря на прямой запрет она выбирается из замка по тому пути, по какому планировала, и спускается к реке, впадающей в озеро.
Несмотря на холод, река не замерзла у берега, и Цири с удовольствием напивается из горсти, потом набирает в припасенные бурдюки. Все тело ломит, силы кончаются, несмотря на дарованную водой свежесть, и Цири присаживается у воды на бревно переждать слабость.
Карантир, словно не увидев ее, спустился к воде в том же месте, присел, стягивая перчатку и опуская ладонь в ледяную воду. Он был без шлема, только в доспехах, черные волосы, волнистые после заплетенной косы, рассыпались по спине. Он пил, встав на колени у воды, и Цири подумала, что если встанет, бесшумно подойдет и столкнет его, то латы мгновенно утянут его на дно. Она хотела встать, но не смогла.
Карантир перевернулся, сел и вопросительно посмотрел на нее.
— Я сяду с тобой, тут холодно, — категорично заявил он и устроился на бревне рядом. По тому, как его шатало, Цири поняла, что он тоже без сил.
— Что дальше, — тихо сказала Цири.
— Я открою портал и верну Эредина, — также негромко ответил Карантир.
— И продолжишь разорять с ним миры, — завершила Цири.
— Я служу своему королю, — Карантир не смотрел на нее.
— Зачем? — просто спросила она.
— Я был создан для этого, — сразу же сказал он.
— А я была создана для трона Цинтры и Нильфгаарда, — сказала Цири. — Но это мне не мешает быть не принцессой, а ведьмачкой. То есть, мешает, конечно, да и ты со своими дружками все портишь, но мало ли кто для чего был создан.
— Ты была рождена с Предназначением, — снисходительно пояснил Карантир, наконец поворачиваясь к ней. — Не Цинтре, не Нильфгаарду, а ведьмаку. И стала ведьмачкой. Так что все правильно. Все по правилам.
— Неужели ты знаешь мою историю? — едко спросила Цири. — Настолько нет личной жизни? Или никто не хочет связываться с бездушным инструментом?
Как ни странно, Карантир разулыбался, глядя на нее. Он был красив, как все эльфы, но в отличие от прочих, улыбка ему шла; когда улыбались Эредин или Авалак’х, они становились похожи на хищных зверей, оставаясь прекрасными лишь в состоянии покоя. Карантир чем-то походил на Кагыра, только на щеках появились ямочки от улыбки, да и волнистые волосы придавали вид более молодой и задорный. Почему-то он напомнил Цири Лютика, хотя более непохожих надо еще поискать.