— А ну стой, – тихим рыком я шикнул на Хагрида, который медленно доставал арбалет из-за спины, плавно дергая за ремень.
— Не уберег… – подвывал лесник в такт медленной поступи опасной хищницы.
— Хагрид, мать твою за ногу да через хребет Хвостороги, не трожь арбалет!
— Чего? – с побелевшим лицом и глазами, расширенными в ужасе, промямлил лесник.
— Быстро сел на землю! Живо, оглобля волосатая! – и, подав пример, сам бухнулся на задницу.
Увидев, что и великан повторил за мной, я тут же стрельнул в него глазами и, поймав его взгляд, сказал:
— Делай, как я, и ни звука.
Резко поднеся ладонь ко рту, я изо всех сил укусил себя, отодрав пласт кожи и проследив за тем, как Хагрид сделает то же самое, лег на спину, расставив руки.
— Гарри, я не понимаю… – тихо шептал паникующий здоровяк.
— А ну заткнулся, и не шевелись, как подойдет, вообще не дыши, понял?!
— Да-а, – промямлил здоровяк и начал сопеть потише.
Что я делаю? Я и не знаю, но все мое естество кричит, что так правильно, я был расслаблен и в то же время напряжен как тетива лука, натянутая ловким стрелком. Я был готов сорваться в полет паники, словно та самая стрела, улетев в свой последний путь.
Тихие шаги и тяжелое дыхание приблизились ко мне, через пару секунд я ощутил горячее дыхание у себя возле щеки и открыл глаза. Они встретились с багровыми омутами адской бездны, в которых все же читалась жизнь. Обнюхав меня, она подошла к левой руке и слизала кровь, шероховатый язык рвал рану и сдирал кожу, но я молчал, содрогаясь от волн боли. Пару минут пытки – и она отошла от ладони, что горела диким пламенем, но я все еще лежал без движения, боясь спровоцировать хищницу. Через пару минут я услышал тихое клокочущее мурчание огромной кошки и медленно сел. Покрутив глазами, я увидел бледного Хагрида, что так же сидел, не отрывая взгляда от разлегшейся рядом хищницы: она прилегла на бок, тяжело дыша, её надутый живот резко сокращался, а она тихо подвывала.
— Хагрид, ты у котов роды принимал? – хриплым голосом спросил я у застывшего в ступоре великана: он со страхом и разгорающимся обожанием смотрел на опасное существо, что могло разорвать необученного мага и огромную также необученную гору мяса за пару секунд.
— Не-е, только у фестралов.
— Снимай пальто, да поживей.
— Зачем?
— Снимай говорю! – прорычал я и, подойдя к великану, начал ему помогать. Стащив тяжелое пальто, я медленно под внимательным взглядом достал палочку: – Реласио.
Из кончика палочки полилась струя кипятка, пропитывая исходящей паром водой огромное и мешковатое пальто. Тут же ударив себя по лбу, я подскочил к нему и начал рыться в кармашках, обжигая руки:
— Где же чертовы перчатки? Хагрид, где перчатки из драконьей кожи, ну те, которыми ты хвалился?!
— Лиловый, такой с вышитой зеленой нитью биркой.
Найдя чертов кармашек, я вытащил огромные перчатки – постаревшие и местами облупившиеся от времени, но все же из драконьей кожи.
— А теперь слушай внимательно, слушаешь? – и, подтянув за бороду непонимающего, что происходит, великана, придвинул его к себе, чтобы наши глаза встретились:
— Сейчас ты идешь к дому, берешь огромный таз и много-много бинтов, также мне все равно где, но ты найдешь упитанного бычка и ведешь сюда. Понял?
На что он лишь закивал головой и, выцарапав мои пальцы из косматой бороды, спросил:
— А как же я тебя оставлю, она же может съесть тебя, опасно…
Стукнув его костяшками пальцев по лбу, я прошипел:
— Котята мы её теперь, не убьет. Да и хрен знает, когда родит, видишь, как завывает и мурчит? Ничего мне не будет, а теперь давай, живо.
— А может ты пойдешь, а я останусь?
Треснув его еще раз:
— Дубина, я леса не знаю, заплутаю, да и где я тебе быка найду?
— Верно говоришь, – задумался великан и тут же спохватившись шепнул: – Сейчас вернусь.
Он бросил на меня последний взгляд и гоночным болидом размером с танк побежал, вламываясь в редкий лесок, перепрыгивая коряги огромными прыжками. Мантикора удивленно всхрапнула, на что я посмотрел ей в глаза:
— Скоро вернется, вот увидишь…
Подойдя к ней сзади, перепрыгивая и уворачиваясь от качающегося костяного хвоста с жалом-наконечником, я подстелил ей горячий от кипятка плащ и медленно переложил ей ноги на него, что было очень трудно. Она лишь порыкивала, но позволила мне это сделать, всего лишь пару раз откинув меня на три метра своим хвостом. Сплевывая кровь из разбитой губы, я начал рвать на себе мантию, позже обматывая рассеченную переднюю лапу: след от когтей гиппогрифа был глубок и обильно кровоточил, пусть я и уверен, что она зализывала рану.
Закончив, я сел прямо перед её мордой и, положив руку на шероховатые пластины маски-лица, гипнотизировал её взглядом, изредка отлучаясь снова «прокипятить» пальто. Сидел я так пару часов, а может и больше – все слилось в неопределенную череду воспоминаний, пока я не услышал грузной поступи бегущего лесника. За ним тащилась замотанная в плащ-палатку огромная туша быка. Лесник перебросил веревку через плечо и пер как бур не разбирая дороги. Его глаза горели азартом, а лицо, не скрытое растительностью, пылало огнем, градинки пота катились по его лбу, а из горла вырывался хрип. Подбежав к нам и увидев, что со мной все в порядке, он осел наземь и начал часто дышать:
— Ты… Это… Молодец… И я молодец… Успел…
С протяжным воем мантикора начала содрогаться, царапая передними лапами землю, схватки начались…
========== Глава 13 ==========
— Лезут! Лезут, родимые! – голосил лесник, в то время как мантикора выла и рычала, отстукивая скрученным хвостом по земле.
— Да не лезут, рождаются они, – устало прохрипел я.
Роды длились больше четырех часов, и за это время я успел изрядно продрогнуть, успел полетать, поваляться на земле и даже слегка истечь кровью из рассаженной брови – при попытке обезопасить новорожденных от дикой хвостовой пляски мне взбрело в голову попробовать смотать хвост кольцами, как я не раз проделывал с Зеброй. Полет был недолгим, а посадка и вовсе не мягкой – думал, расшибусь об толстый древесный столб, для обхвата которого потребовалось бы пятнадцать маленьких Гарри Поттеров. Итого: у меня рассаженная бровь, а дереву хоть бы хны, но с мрачной решимостью я повторил задуманное, и теперь все нормально. Хагрид приплясывал рядом с расстеленным пальто, на котором лежало трое маленьких и стремноватых котят: они были пока слепыми, слизь покрывала их тельца, а маленькие крылышки словно у летучей мыши подергивались вместе с тонким хвостиком, на котором еще не выросло жало.
— Хагрид, ты это, принеси, пожалуйста, поесть и хоть какую-нибудь теплую одежду.
— Да! Хорошо, Гарри, я еще сгоняю в Лондон, камеру куплю, это надо запечатлеть. Да ты подумай… – весело щебетал великан на бегу, несясь словно носорог, да еще и подвыпивший.
Привалившись к боку мантикоры, я устало закрыл глаза и заснул тревожным сном, пару раз просыпаясь от того, что хищница начинала вылизывать котят. Или правильно назвать их мантикорятами?..
Три дня мы неустанно просидели рядом с молодой мамой. Хагрид успел пару раз сфотографировать грязного и всклокоченного меня рядом с огромной хищницей, также я пару раз щелкнул его и, напоследок поставив фото-агрегат, а огромную штуку размером с чемодан да еще и с дикой вспышкой – которую мы выкинули подальше под одобрительный рык молодой мамы, – щелкнулись вместе. Мантикора – Хагрид нежно называл ее «Кисонькой» – успела оприходовать половину бычка, и мы стали думать, что делать дальше.
— Смотри, в заповедник она не пойдет – сожрет всех за милую душу, а то и сама погибнет вместе с котятами. В лесу её оставлять не вариант: кентавры охотиться будут – ты говорил, для них это дело принципа…
Тихий рык мантикоры совпал с легким перестуком копыт.
— Вы правы, молодой человек, мы не можем оставить её здесь. Это наша земля. Говоривший был кентавром, нижняя часть туловища была лошадиной – черного цвета с редкими серыми яблоками на крупе, а верхняя была похожа на человеческий торс, но более грубый, серый, словно выточенный из камня, лицо с покатым лбом и заостренными ушами, длинные волосы, заплетенные в косы, перевитые перьями и полосками кожи, и огромные темные омуты глаз.
— Фиренц, – приветливо начал Хагрид, закрывая телом лежащую мантикору, она была все еще истощена родами и предпочитала лишний раз не двигаться. – Как хорошо тебя встретить, ты понимаешь…
— Довольно, Хагрид, звезды сказали нам об огромной опасности, что приближается, но я знаю, что это не она, – он постучал передним копытом по земле и махнул мне рукой, подзывая к себе: – Ты, Гарри Поттер, пойдем со мной, я покажу дорогу к её дому. Она должна уйти через три дня, как детеныши окрепнут.
Получив одобрительный кивок от полувеликана, я последовал за кентавром, что в полной тишине провел меня через дебри леса, помечая под моим пристальным взглядом деревья с помощью стрелы. За его спиной был огромный лук размахом в полтора метра.
— Вот то место, откуда она пришла полнолуние назад, – он указал руками на старые руины, скрытые жиденьким подлеском. Огромные каменные блоки и остатки колон блестели белым камнем в редких лучах солнца.
— Они ушли, оставив за собой лишь след своего величия, и только звезды поймут своих детей, что странствуют среди них.
Я пораженно смотрел на руины Сидов – я был уверен, что это могли построить только они, пусть все было разрушено под гнетом времен, но оно было завораживающе красиво и величественно.
— Видишь ту колонну? – он указал длинной стрелой на самую высокий остов среди остальных, на что я кивнул. Он смерил мои ноги изучающим взглядом и, кивнув самому себе, продолжил: – В полнолуние, двадцать девятого августа по вашему летоисчислению, ты проведешь мать с её детьми к той колоне – она сама найдет путь, за три шага от неё остановись. Как бы она ни умоляла тебя, как бы ни просила – не иди.
— Там Нирн? – с трепетом и опаской прошептал я.
— Да, молодой детеныш, путь на тропу туда ведет в мир мертвых и в то же время бессмертных. Хагрида с собой не бери – не выдержит он зова матери, сгинет на изумрудных тропах. Рано ему еще отправляться тропою звезд, рано…
Мы стояли в молчании пару минут, думая каждый о своем, но он отмер и коснулся моего плеча:
— Мы еще встретимся, Гарри Поттер, а пока пойдем, я проведу тебя обратно…
Завтра мне отправляться в Лондон, чтобы сесть на поезд в Хогвартс, пусть я и в километре от него. Но это традиция, а нарушать их у меня пока нет никакого желания. Сверяясь с рецептом, я закапал по одной капле зелья в глаза и сидел на остывающих ступеньках, смотря со слезящимися покрасневшими белками глаз на ровный диск полной луны. Она укутывала мир своим серебряным светом, рождая переливы теней, что танцевали среди листвы, травы и замка, что горел редкими огнями в высоте башен. Из-за спины сквозь дверной проем с открытой нараспашку дверью лился пьяный храп Хагрида. Он сильно переживал о расставании с «Кисонькой», и я еле уломал его не идти со мной: Фиренц был прав, он бы не выдержал. Даже я чуть не сломался, когда она выла, зовя меня с собой, своего детеныша. Я рыдал, упав на колени, вцепившись побелевшими пальцами в острую траву, изрезая ладони в кровь, за моей спиной незримыми тенями стояли десятки кентавров, они провожали в путь опасного и в то же время такого родного мне существа. Но портал все же закрылся, она все время ждала у границы, изредка собирая легкими тычками разбегающихся котят. Услышав жалобный рык, я чуть не поддался, но налетел порыв ветра, что сбил меня с ног, повалив в высокую траву. Поднявшись, я больше её не увидел.
Я не помню, как добрался до поляны с плачущим великаном, не помню, как мы дошли домой. Я помню, как с мрачной решимостью напивался великан, и то, как я, подняв свою грязную мантию, которую в первую же ночь забросил в угол, вышел на улицу. Привычным жестом обхлопав карманы в поисках сигарет, я устало вздохнул и, наткнувшись на пробирку с переливающейся в лунном свете жидкостью, прочитал рецепт. Я всегда знал, что хожу под солнцем и луной не впервые, но все же ничего не мог вспомнить, я был Гарри, просто Гарри. Просидев всю ночь, ежась на холоде, что несла с собой наступающая осень, я зашел в дом, написал записку, оставив её на столе так, чтобы Хагрид её заметил, и, собрав вещи, направился в Хогсмид. Думаю, мадам Розмерта угостит меня чашечкой кофе или чая перед тем, как я отправлюсь в головокружительное и ненавистное мне путешествие по каминной сети. Сбросив грязную мантию, я в прыжке повесил её на крючок. Новую надевать не стал – еще успеется.
Я двинулся по тропе в сторону деревни. Остановившись на холме, бросил последний взгляд на замок:
— Мы еще увидимся, Хогвартс, это будет скоро…
========== глава 14 ==========
Изумрудный водоворот огня снова выплюнул меня из своего нутра, в этот раз я не кричал и успел сгруппироваться. После смачного приземления на старый и грязноватый паркет и оглушающего свиста пламени тишина была ошеломляющей. Поднявшись с пола, я осмотрел – как всегда – полутемное помещение и несколько заинтересованных лиц, что, заметив меня, тут же как ни в чем не бывало вернулись к своим делам. Подняв свою сумку, слетевшую при приземлении, я отряхнул руки и, осмотрев свои грязные от сажи штаны, тяжело вздохнул.
— Доброе утро, сэр.
— И Вам того же, мистер Поттер. Сегодня чудная погодка, не правда ли? – своим скрипучим голосом ответил Том.
— Да, неплохая, – осмотрев свою черную от сажи одежду: – хотя могло быть и лучше. Он лишь улыбнулся жуткой ухмылкой, ведь все его зубы были кривыми и желтовато-черными. Может ему пасту посоветовать? Хотя это все же плохая идея. Он достал черную кривоватую, как он сам, палочку:
— С Вашего позволения?
Я лишь кивнул. Легкий взмах – и я закрыл глаза от быстрого потока воздуха, что разметал мои волосы. Когда я снова взглянул на одежду, то увидел, что она намного чище, чем была секунду назад, пусть все же утратила свой лоск новых вещей и выглядела слегка поношенной.
— Полезные чары, нужно будет выучить.
— Обязательно выучите, Вы ведь в Хогвартс отправляетесь?
— Да, как раз через час, – ответил я, бросив быстрый взгляд на старинные часы, что висели над входом.
Попрощавшись с жутким барменом дважды жуткого заведения, я вышел на ярко освещенную улицу, что носила название Чаринг-Кросс-Роуд. Осень медленно наступала, тесня с захваченных позиций жаркое лето, солнце уже не было обжигающе ярким, но все же дарило тепло своих лучей. Сухой ветер гулял среди домов, неся за собой сухие листья, что уже начали осыпаться, голубое небо заполонили косяки мелких туч, что изредка закрывали солнце, погружая мир в тень. Поправив отремонтированные мной очки – время было, да и практика в заклинаниях хорошая, – я набросил лямку сумки на плечо и перевесил через неё смотанную мантию: все же днем жарковато. Щурясь на солнечные лучи, что слепили глаза через отражения стекол витрин магазинов и бутиков, я медленным шагом направился к вокзалу. Тихий гул машин, что медленно вальсировали среди улиц, гомон толпы мегаполиса, что стремились по своим делам кто куда, редкие завывания сирен и частые звуки гудков машин – пробки неистребимы.
Так я и шел улица за улицей, пересекая квартал, выходя прямо к вокзалу Кингс-Кросс. А я ведь был уже здесь. Так как мы часто мотались с дядей по его делам, я вел себя прилично — а ему было кому присесть на уши и поучать, мне-то его нотации как с гуся вода, вот так я и жил. Воспоминания о Тисовой улице поблекли, покрылись пылью, словно старый альбом с фотографиями, о котором уже и забыли. За этот месяц было столько впечатлений, что они погребли под собой все, что было раньше, все одиннадцать лет.
Перейдя дорогу по пешеходному переходу, я влился в толпу уезжающих. Пусть сегодня суббота, многие предпочитают остаться дома в кругу семьи, друзей или так любимого телевизора, но все же поток людей был широк и голосист. Протискиваясь среди тележек, тяжелых чемоданов и дамочек, что плавной походкой несутся вперед, мотыляя сумочками словно Брюс Ли нунчаками, я все же добрался до платформ девять и десять. На девятой сейчас стоял поезд глубокого голубого цвета, он был новым, я таких еще не видел. Люди бурным потоком загружались в вагоны, так как табло и голос диспетчера, что четко и с расстановкой вещал из рупоров системы оповещения, сообщали о скором отбытии поезда номер восемнадцать-Б маршрутом Лондон – Ливерпуль – Манчестер. Окинув взглядом толпу и посмотрев на часы, я присел на одну из множества лавочек и стал ждать. Дело в том, что до конца посадки на Хогвартс-Экспресс осталось десять минут. Со слов Хагрида я знаю, что мне нужно пройти через разделительный барьер между девятой и десятой платформой, чтобы попасть на платформу девять и три четверти – но проблема в том, что я не знаю, какой из трех разделительных барьеров между платформами и есть нужный мне. Все же я склоняюсь к центральному – это логично, но, пожив месяц в мире волшебников, я удостоверился, что логика не их конек, так что проход мог быть как у ближайшей ко мне, так и у дальней части платформы. Из начинающейся паники и разгорающейся злости меня вывела странная компания: пятеро детей разных возрастов и их мать. Не будем об их чувстве стиля, но они явно не городские. Во-вторых, их волосы были огненно-рыжего цвета кроме матери: её волосы были более мягкого оттенка. В-третьих, трое старших парней выглядели естественно – ну, так, как можно выглядеть с огромными чемоданами на тележках да еще и с совой у старшего. Мать тащила за руку мелкую девочку, одетую в платье, похожее на ночнушку, и высокие сапоги. Женщина все время оглядывалась в легкой панике, пытаясь выглядеть естественно, но у нее не очень-то и получалось – особенно едва различимый с такого расстояния шепот «Мерлин, сколько маглов…». Она разрывалась от того, чтобы не потерять мелкую девчушку, что порывалась вырвать руку и побежать к заинтересовавшим её вещам, и тем, чтобы держать под контролем двух близнецов, что пытались шутить и доставали, видимо, старшего брата – он был кучерявым, в отличие от всей семьи, и также носил очки, пытался держаться серьезно и строго, но было видно, как его все задолбало.