– Не дури, Ник, – сказала девушка и, схватив меня за полосатый шарф, который я всегда ношу на шее, рванула вверх. Просто взлетела как ракета! У нее все получается лучше, чем у меня. Вот зачем я ее создавал. Открытое окно башни было на уровне девятого этажа, если не десятого. Снизу раздался недовольный вой придурковатых мобов. Вдогонку полетели дубины. Вжух – и мы уже сидим на широком подоконнике. Это что же получается? Те, кто умеет летать, вообще не испытывает проблем с кактусами, что ли?
– Вот именно, – ответила Айлин, – тебе нужно учиться летать. Следующей ночью вместо очередной попытки прорваться куда-либо или набить кому-нибудь морду, будешь прыгать с небоскребов в своей песочнице.
– Еще чего, – хмыкнул я, – ты меня чуть не задушила, между прочим.
– Хорошо, что у тебя был этот шарф, иначе мне бы пришлось схватить тебя за волосы. А это очень больно.
– Я бы тебе не позволил! А от шарфа отстань – его мне отец подарил.
– Да, прощальный подарок на твое шестилетие. Я помню это.
– Черт с ним. Смотри, тут широченная лестница.
– Спиралевидная, я не слепая, если что. Ну что, пойдем? – Мы спрыгнули с подоконника и оказались на высоких мраморных ступеньках. Решено было идти вверх, но уже через несколько минут я понял, что ничего не меняется. Мы снова оказались у открытого окна. Это ловушка сознания. Все равно, куда ты идешь – вверх или вниз, ты один фиг оказываешься в той же точке. Пространственная петля. Я уже натыкался на такое один раз в подвалах своей школы и тогда просто проснулся, в этот же раз нам поможет только выход в окно. Или нет?
– Мы должны пройти сквозь стену, – сказала Айлин, – я знаю, что ты не любишь этого делать, но деваться некуда. Я уже чувствую, что скоро зазвонит будильник и начнется обход. Так что соберись. Я пошла.
Девушка щелкнула пальцами, и тяжелые доспехи исчезли. Она стояла в одном легком белом платьице, и ветер развевал ее длинные белоснежные волосы.
– Да погоди ты! – Но Айлин уже сделала шаг и исчезла в каменной кладке стены. Черт! Зачем она так делает? Могла бы взять меня за руку и рывком протащить, но нет! Она хочет, чтобы я сам пробился сквозь эту стену. Наверное, таким образом она пытается меня научить этому нехитрому трюку. Ладно, как там было в книжках умных сказано – представьте, что нет никакой стены. Представил, но она никуда не делась. Только цвет чуток изменила – с белого на серый, чтобы показать свою нарочитую неприступность. Ладно, не помогают мне такие представления. Буду прорываться с боем. Если не можешь пройти сквозь стену – сломай ее! Этот закон и в нашем мире работает! Я разбежался от подоконника и с громким криком «Кия» влетел в стену. Кирпичи стали полупрозрачными. Я тут же ощутил их холод. Вокруг было темно – я же внутри стены, но где-то брезжит яркий голубой свет. Что это? О нет! Я стал терять концентрацию, и кирпичи вокруг меня снова начали обретать плотность. Я окажусь замурованным внутри башни! Отличная перспектива, ничего не скажешь. Я рванулся вперед и вытянул руку. Айлин! Вытащи меня отсюда!
– А волшебное слово?
– Пожалуйста, – протянул я, чувствуя, что начинаю барахтаться в камнях, как в желе.
– То-то же. – Крепкая рука схватила мою ладонь и вырвала меня целиком из стены. – Завтра помимо полетов будешь учиться и сквозь стены ходить.
– Да фигня! Она редко нам нужна. Только энергию на это тратить. Стоп, где мы? Что за зал? Почему тут так пусто?
Мы оказались посреди круглой комнаты без окон или дверей. Не стояло никаких стульев или столов. На стенах не висели картины. Тут было абсолютно пусто. Будто кто-то собирался сделать ремонт, но забыл и остановился в самом начале работ.
– И куда дальше? – спросила Айлин.
– Э-э-э, не знаю, – я растерянно озирался по сторонам, – я думал, что тут должно быть нечто особенное, раз это место так хорошо охраняют, но как видишь, тут просто ничего нет. Это обманка!
– Да, ты не любишь, когда тебя обманывают.
– Ненавижу просто! Но ведь так не должно быть! Зачем другие игроки так стремятся к этой башне? Почему рыцари пытались нам помешать?
– Может быть, дело в банальном незнании? – Айлин сотворила себе небольшой стульчик, села на него и стала расчесывать волосы каменным гребнем. Это я его ей подарил. Малахитовый. Мой подарок ей пришелся по вкусу.
– Понапридумывали себе черт знает что и носятся с этим, – продолжила девушка, – а это все иллюзия. Пустота.
– Да так не бывает! Кто-то же построил эту башню, поставил охрану! Неспроста же это все.
– Ну, может быть, тут было что-то раньше, а потом это забрали, а кактусы и не в курсе, что предмет уже украден. Это как охранять пустой ангар. Что, неправдоподобно звучит?
– Не знаю, – признался я, – ерунда какая-то! Ненавижу такие дурацкие игры!
Я со злостью ударил ногой по полу. Послышалось низкое гудение. Это еще что такое, а? Тысяча чертей! Пол под нашими ногами исчез, и мы вместе со стулом полетели вниз. Там внизу горел голубой свет, и я чувствовал, что он дает мне приток новых сил! Это источник света, да?
– Наверное! – ответила мне Айлин, хватая меня за руку и прижимая к себе. Я смутился, потому что мы таких близких контактов никогда себе не позволяли. Мне всего шестнадцать лет, а Айлин около двадцати пяти.
– Мне двадцать шесть, – поправила девушка, но и это было неправдой. На самом деле ей всего три месяца. Она тульпа, и я создал ее, чтобы она помогала мне исследовать мир сновидений, в который меня выбивает почти каждую ночь. – Айлин!
– Я все знаю, Ник! Держись! Мы разобьемся об это пламя вместе!
В ушах свистел ветер, голубые языки огня взметались прямо рядом с нами, но я не чувствовал никакого жара, только какое-то странное чувство удовлетворения растекалось по всему моему телу. Я прижался к Айлин покрепче и положил руку ей на талию.
– Совсем, что ли? – спросила она и тут же оттолкнула меня. Я схватился за ее руку, но она резко разжала пальцы, и я полетел вниз уже в одиночестве. Тульпа исчезла. Бросила меня! Черт, она у меня с характером, конечно, но это я сам виноват. Сам такую создал, а она потом еще давай меняться. Все! Я распростер руки, перевернулся на живот и рухнул прямо в голубое пламя. Не понимая, что происходит, я стал дергаться и мять руками окружающее пространство, которое внезапно стало мягким на ощупь. Лишь затем до меня дошло, что я проснулся и изо всех сил сжимаю одеяло. Я вернулся. В палате еще темно. До утреннего обхода еще десять минут, но я уже открыл глаза. Скоро придет медсестра и принесет мне утку. Сам я, увы, пока не ходок. Все из-за глупой аварии и серьезной травмы, из-за которой я прикован к чертовой кровати уже почти три месяца, но я отчаянно верил, что скоро это все закончится. Я обязательно встану на ноги. Иначе просто не может быть.
За три месяца до этого…
Глава 2
Роковая жертва
– Коля, ты в магазин пойдешь или нет? – недовольно спросила мать, заглядывая в мою комнату.
– Да там уже темно, мам.
– А ты что, темноты боишься, что ли? Хлеба надо купить, да пакет молока и ряженки.
– Я боюсь не темноты, а того, что живет в ней, – философски ответил я. – Может быть, уже завтра с утра загляну?
– Ты же спишь до обеда, а потом подпрыгиваешь как ошпаренный и несешься на уроки, даже не завтракая.
– Вторая смена – она такая, мам, – попытался отмазаться я.
– Ничего не знаю. Брось свой ноутбук. Опять в стрелялки играешь, да?
– Нет, я их не сильно люблю. Говорил же тебе. Я только по файтингам крутой специалист.
– Угу, тоже мне, крутой нашелся. Вот деньги, сдачу вернешь. – Мама вошла в комнату, включила свет и положила на стол рядом со мной скомканную пятихатку. – Возьми рюкзак, пакет не покупай.
– Опять мелочишься? – спросил я и, поставив игру на паузу, отодвинулся от стола.
– А как же мне не мелочиться, Коля! – возмутилась она. – Ты у меня не работаешь, я – водительница троллейбуса. Отец твой пропащий последний раз алименты знаешь когда присылал? Когда тебе десять лет было, а теперь он официально безработный. Бомжует небось. И ты таким же станешь, если будешь только в игрушки свои играть. Мне звонила Людмила Сергеевна.
Классуха. Вот же черт…
– У тебя опять проблемы с математикой и геометрией. Максимум тебе поставят тройки, и то только потому, что учителям тебя жаль. А окончательный балл будет низким. И как ты сдашь ЕГЭ? И куда ты поступишь, а? – Опять она за свое взялась. Вот бесит уже реально. Каждый вечер несет одно и то же.
– Я в Питер поеду. Поступлю в Институт философии.
– Куда, Коля? – Мать устало села на мою кровать. – Ты в своем уме? Тебе же не десять лет, а шестнадцать. Ты головой должен думать. Какая еще философия? Умничать будешь и языком молоть? У нас за такое только депутатам платят, Коля, но чтобы им стать, не философом нужно быть, а богатеем. Загубишь ты свою жизнь. Одно хорошо – Глеб скоро освободится.
– Этот зэк? – Я тяжело вздохнул. Мама снова не в себе. Опять вспомнила про этого придурка. И ведь она – взрослый человек. Все должна понимать, не маленькая же, да и не первый это случай.
– Он заключенный, Коля, а не зэк.
– А какая разница? Ему десять лет дали, за убийство.
– Он не виноват, его подставили.
– Ага, это он тебе так говорит. Хорошо, что ты хоть на свиданки к нему не ездишь. – Я отлично помнил фотки этого Глеба. Низкий лоб, выпуклые, как у гориллы, надбровные дуги, маленькая челюсть и широченные губы-лепехи. Взгляд хитрый, глазки маленькие. Сразу видно, что он тупой и свободы не видел с малых лет, но вот моей матери везет на таких. Три года назад ей названивал с зоны какой-то дядя Женя – еще тот упырь. Его, правда, так и не выпустили, но мама его активно подогревала. Клала ему деньги на телефон, отправляла посылки с гостинцами. Она мне забывала связь оплачивать, зато Жене – никогда. А теперь вот появился Глеб.
– Дурак ты, Коля, – мама скрестила руки на груди, – он меня любит.
– Да у него таких, как ты, еще штуки две или три, письма тебе пишет целый коллектив уголовников, а ты ведешься на все эти сопли и романтику. Самой уже сорок.
– Замолкни! Иди в магазин, я сказала! – Мама перешла на повышенные нотки, и я понял, что дальше с ней разговор бесполезен. Она просто несчастный человек, потерявший многое и не видящий никаких перспектив.
– Убедишься еще, – сказал я, надевая штаны и носки, – если он и выйдет, то будет только бухать да вещи из квартиры тащить.
– Что ты такое говоришь?
– У Мишки Коновалова отец такой же упырь, – заметил я, – полгода бухает дома, а потом ограбит кого-нибудь на улице и получает очередной срок. У него уже ходок пять или шесть. У них же там сознание меняется. Многие ломаются. Им уже не нужна наша свобода, они в тюрьме свободнее нас живут. Тянет их туда. Мишка сам мне так говорил.
– Иди отсюда, – зло прошипела мать. Да, хуже глупой и влюбленной женщины противника в споре не найти. Она просто ослеплена своими мыслями о хорошей жизни. Вот-вот мужчина ее мечты, который так ее любит в своих СМС, прискачет к ней на белом коне, устроится на высокооплачиваемую работу – и тогда-то все точно станет хорошо. Не станет. Не верю. Да, я молодой, да, я многого не знаю, но свое мнение об этом сером и унылом мире у меня уже есть. Тут вообще что-то хорошее редкое бывает. Живем мы как нищие. У меня всего две пары кроссовок, трое джинсов и две куртки – одна зимняя, другая – ветровка. Телефон у меня старенький, пожеванный годами «Самсунг». Даже не «Сяоми», за что меня частенько троллят одноклассники. Мать тоже не может себе позволить ничего из того, что хочет. Денег нет. Совсем. Но мы держимся. И таких, как мы, наверное, полстраны. На матери еще три кредита висит. За холодильник, телевизор и мой ноутбук. От смешной зарплаты в сорок тысяч в Москве не остается ничего. Хорошо, что хоть квартира своя, от отца осталась. Почему он ушел? Мать говорит, что он был каким-то ученым, с которым она познакомилась совершенно случайно на блошином рынке. Она там искала куртку, а он – какие-то лампочки. Они поговорили о погоде, Пушкине и третьем законе термодинамики, вследствие чего и вспыхнул роман.
Папа был со странностями. Мама обвиняла его в увлечении всякой эзотерикой. Он очень любил читать всякие сложные книжки, до которых я не успел добраться – мать продала и выкинула большую часть из них, оставив мне только полку с русской фантастикой, трудами Ленина и страдающими классическими писателями. Почему родители расстались, когда я пошел в первый класс? Причина кроется в некой женщине с именем Оксана. Мама ее иначе как ведьмой никогда и не называла. Отец познакомился с ней при каких-то загадочных обстоятельствах. Говорил мне, что увидел ее во сне. Странно, но я запомнил этот разговор. Оксана встретила моего отца потом в реальности – приехала за ним на белом «Гелендвагене». Это уже со слов матери. И увезла отца из семьи навсегда. Так что вряд ли он сейчас бомжует. Мать ему просто завидует. Живет, небось, уже за границей и не парится. Обидно, что он забыл про меня, но что тут поделать? Может быть, он еще вернется за мной и заберет из этого персонального отделения ада, но это вряд ли. Я верил в такое лет до двенадцати, но ничего не менялось. Папа не приезжал за мной, мама потихоньку сходила с ума от одиночества, а я… А что я? Учился, рубился в разные игры. Так уж получилось, что находить общий язык со сверстниками мне никак не удавалось. Это еще с детского сада началось. Когда ко мне кто-то подходил и звал поиграть, в моей голове случался странный ступор, да такой, что я аж заикаться начинал. Многие думали, что я заика, но это было не так. Я нормально общался, но только с мамой и ее родственниками. У папы тоже были родители. Они жили в Мурманске и никогда меня к себе не приглашали. Мама говорила, что они тоже странные. У нас, похоже, нормальных в семье вообще нет.
В школе я не показывал никаких блестящих результатов. Мне там было банально скучно. Однотипные уроки, постные лица учителей, туповатые одноклассники. Хорошо, что они ко мне не приставали, хотя этому было одно очень хорошее объяснение. Я просто их бил. Да. Меня даже к психологу водили несколько раз и заставляли пить успокоительное. Я жил в постоянном молчании, но только не с самим собой, а когда меня задевали посторонние люди, я пускал в ход кулаки, и для меня не существовало никаких правил. Мне было плевать на все дворовые законы – не бить в лицо, по яйцам, не добивать лежачих, не драться с помощью подручных предметов против безоружных. Меня очень легко спровоцировать на драку – достаточно было одного удара, чтобы я совершенно молча пошел в атаку. И мне совершенно плевать, кто стоит передо мной – одноклассник или дылда из класса постарше. В восьмом классе местный школьный авторитет «Градус» даже пытался приблизить меня к себе и таскать меня на всякие драки, но это оказалось бессмысленным. Я не хотел участвовать ни в чем таком. В итоге на меня забили. Все. Я получил прозвище «маньяк», и меня как отброса посадили на самую заднюю парту в полном одиночестве. А я это изгнание воспринял как настоящий подарок судьбы. Ведь больше не надо ни с кем разговаривать, спрашивать про домашку или ржать над не смешными мемасиками на мобилке.
Самое же забавное было в том, что я потом плохо помнил сами моменты драки. Как я там бил и кого. Обычно меня стаскивали с лежащего противника, которому я продолжал активно размешивать лицо в кашу, а потом рассказывали да показывали ролики, снятые на камеру телефона. Одно такое видео даже наделало немного шуму в «ВКонтакте». Я даже комментарии почитал о жестокости в школах, с трудом вспоминая, кого это я бил и за что. В общем, я понимал, что со мной что-то не так. Я асоциален, в принципе добр и миролюбив, но если меня тронуть – мало никому не покажется. Да, конечно, меня тоже били, но обычно вмногером. Я успевал максимум уложить двоих или троих, после чего меня валили с ног и избивали до потери сознания. Так было раза три или четыре. Я даже записался в секцию кикбоксинга, чтобы на автомате вырубать не двоих, а всех, но потом понял, что сделал ошибку. Отходил два года, и до меня дошло, что качаю совершенно не тот скилл. Кто-то агрессивный внутри меня использовал все приемы и устраивал побоища, поэтому я должен был учиться совсем иному – самоконтролю и сдерживанию эмоций. Я думал начать ходить на йогу, но там все занятия были платными, а я не мог себе этого позволить. Поэтому принялся читать всякие восточные книжки и медитировать. Честно признаюсь, что это помогло, но не сильно. Я по-прежнему заикался, когда пытался разговаривать с людьми, и не было ни одного, кого я мог бы назвать своим другом. Да, иногда появлялись ребята, которые хорошо ко мне относились, но у всех был свой шкурный интерес. За одного – толстого Тимофея – нужно было просто заступаться, так как его гнобили всем классом, курносая Ольга хотела, чтобы я помогал ей с русским языком и сочинениями. Это не дружба, а херня какая-то.