– Верно, ты совершенно прав.
– Это вовсе не мои слова. Я цитировал.
– Ты совершенно прав, что я никогда не пойму эту твою поэзию.
Село они унюхали раньше, чем увидели.
– Чтоб их чума взяла, этих чужеземцев да понаехавших. Только понюхай! – простонал Лютик. – Смердит, будто тут две дивизии стоят!
Бард не слишком преувеличивал. Влажный лес дохнул на них волной валящего с ног смрада, особенно докучливого в тяжелом и парящем воздухе.
Большую часть года это была глушь, однако на время ярмарки превращалась она в цель различнейших паломничеств и пилигримств, в место воистину космополитическое и любого приветствующее раскрытыми объятиями. Сваливающаяся на здешние окрестности толпа народа должна была справлять физиологические потребности, а потому граничащий с селом кусок леса общими усилиями превращался в одно огромное отхожее место. Хотя Геральту случалось сражаться с риггерами и барахтаться в стоках, а мимику ведьмак контролировал превосходно, но и он не смог удержаться от гримасы. Лютик же отыскал где-то в глубинах своего скромного багажа пропитанный духами платок, которым и обернул себе половину лица по разбойничьей моде. Так-то они и въехали в пределы Чудовенки.
Некогда было это одно из многих сел на пограничье мира и дикости. Для обитателей село было в те поры безымянным, кое-кто полагал его абсолютным зажопьем, и даже формально, согласно записям в книгах феодальных господ, село оное носило название немногим лучшее, поскольку именовалось Верхним Миноговым. Имя же Чудовенка оно получило десяток лет тому, когда случилась в нем первая ярмарка чудес.
Произошло это попущением судьбы. Случай хотел, чтобы на эти восточные рубежи Севера, граничащие с Лирией, одновременно прибыли четыре изгнанные из Лирии же группы с подпорченной репутацией. Первой были странствующие фокусники и циркачи вместе со всей своей дикой и разношерстной компанией – бородатыми женщинами, двухголовыми карликами и даже человекозвериными гибридами. Ко второй принадлежали изгнанники из Капитула, маги-неудачники или ренегаты. Третьей группой были искатели кладов и артефактов, банда самозваных археологов, грабители подземелий, светлая полоса у которых позволила им отыскать некоторое число по-настоящему действующих предметов.
А последнюю группу, ключевую для инициирования ежегодного торгового праздника, представляла пара братьев из некогда богатой купеческой семьи. Эти учуяли барыш, предоставили капитал и озаботились слухами, сперва удостоверившись, что до долины не дотягиваются обычные нормы и правила. Конечно, маги Капитула были сами себе закон, равно как и богобоязненные жрецы многих религий. Но, как оказалось, на первую ярмарку, довольно еще вялую, не прибыл никто из магов или священников. На последующие, уже куда большие, – официально тоже никто. Однако совсем несложно было различать их среди прибывавших. А поскольку чародеи и жрецы барыш чуяли за лиги, то, едва лишь таковой унюхав, принялись инвестировать, высматривать оказии, продавать и покупать с истовой верой в черный рынок. И дела крутились, а Чудовенка процветала.
Село лежало над озером, издалека сверкало на подорожных многоцветьем красок и приветствовало гостей шумом и гомоном, если не обращать внимания на смрад из кустов. На поросшем камышом берегу раскладывались приезжие, шли гулянки, и было понятно, что многие контрагенты прибыли с опережением и не теряли времени зря.
По другую сторону озера вставала крутая каменная стена высотой в добрых сто футов. На вершине ее стоял разрушенный замок, с такого расстояния едва видимый, особенно если брать во внимание маскирующую его зелень, оплетавшую раскрошенные стены. Замок был свидетельством упадка упомянутых уже купцов-основателей. Прежде чем его успели достроить, он дотла сгорел вместе с обитателями, что устраивали внутри разнузданные празднества и оргии. Говорили о заговоре магов, о взрыве драконьего огня, о мстительных духах. Но что бы ни стояло за пожаром, на саму ярмарку оно не повлияло. Та пережила своих создателей и как раз разворачивалась перед Геральтом и Лютиком во всей красе.
– Вот такие рубежи – это я понимаю! – сказал Лютик, когда они проехали ограду и обнаружили лопающуюся по швам корчму. Засев с пивом на крыльце, приятели наблюдали за приливом человеческих и нечеловеческих толп.
Продавцы расставляли лотки вдоль мощеной аллейки, странно контрастирующей с виднеющимися на ее фоне сельскими хатами. Торговали здесь всем. Хотя большая часть безделушек была, несомненно, подделками, истинной магии попадалось так много, что медальон Геральта то и дело принимался подрагивать.
– Вот это я понимаю! – повторил Лютик, заглядывая на дно кружки. – Нет лучше долины Чудовенки, нет лучше недурной корчмы, услужливого хозяина и полного кошеля, который услужливость эту позволяет использовать!
О том, что пьет он за счет Геральта, поэт даже не заикнулся. А ведьмак смолчал.
– А помнишь, – продолжил совершенно этим не задетый Лютик, – наш предыдущий визит на край света? Середина лета, как и здесь. Чуда-небыли, дьяволы и Живия… Привезли мы оттуда несколько вещиц…
Он при этом гладил лютню и вот-вот уже собирался использовать ее; катализатором такового желания оказалась прохаживающаяся поблизости корчмы троица симпатичных девиц, при виде которых у Лютика аж глаза засветились. Однако запал поэта вдруг угас.
– Это они! – прошипел он во внезапном страхе. – Геральт! Те братья-идиоты!
Ведьмак оглянулся. Сквозь толпу шла троица юношей, загорелых и плечистых. Миновали они коновязь перед корчмой, миновали крыльцо и прячущегося под столом Лютика, а потом исчезли где-то в толпе.
– Эх, Лютик, Лютик, – покачал головой Геральт. – А я говорил. Я не твоя охрана.
– Да хватит тебе. Мы ведь каждый раз это проходим. Ведьмак нейтральный, ведьмак равнодушный, ведьмаки – не вышибалы и не эскорт, поскольку нет им дела до человеческих судеб. Знаешь, что я тебе скажу? Что такой нейтралитет, когда бьют друга – это говняный нейтралитет! И говняный друг.
– По правде, я должен был с тобой договориться изначально и следить за тобой с первого дня. Тогда бы ты не ринулся головой вперед в любовные битвы. И я мог бы теперь не переживать.
– Так ведь и не переживаешь. Видишь, они ушли себе. Впрочем, как я уже говорил, эти трусишки переполошатся уже от одной твоей мордуленции. Не то чтобы ты был уродливей половины этой толпы, однако… Они возвращаются! Геральт! Они в корчму идут! Не сиди так!
– А я все же посижу, – ответил ведьмак. – Попробую убедиться, насколько я уродлив.
Но все же Геральт смилостивился, дав аргументации трупно-бледного поэта себя убедить. Незамеченные троицей братьев, они сбежали с крыльца и вместе нырнули в самую густую толпу.
В лабиринте прилавков, повозок, фургонов и палаток не понять было, на чем остановить глаз. От воплей торговцев и торговок болели уши, от массы расхваливаемого товара разбегались глаза. Геральту пытались всучить талисманы от всеразличных болезней, разнообразнейшие фрагменты разнообразнейших чудовищ, большая часть из которых наверняка была препарирована, а также реликвии, якобы принадлежащие телам святых, чье количество позволяло предположить, что оные святые на руках имели не по пять, а по доброй сотне пальцев.
Волчий медальон непрестанно подрагивал, а значит, среди этой шелухи наверняка скрывались чародейские жемчужины. По ярмарке крутились и маги. Нескольких Геральт узнал. Был узнан и он. Как ни странно, это нисколько не портило ему настроения. При виде его почти никто не начинал кривиться слишком уж явно. Это слегка улучшило ведьмаку настроение.
Но даже совсем недурного пива купно с отсутствием антипатии не хватило, чтобы окончательно его развеселить; в какой-то миг он поднял голову и взглянул в синее небо. Оно было пустынным. Птичьи владения, лишенные хозяев.
Лютик, забыв о непосредственной угрозе, сделался слеп и к настроениям друга.
– Геральт, ты видел? – не умолкал он, стреляя глазами во все стороны. – Сапфирное вино! Самогон на сколопендроморфьих лапах! Чтоб его, нужно какого мецената найти, а то кошель пуст, а товары – искушают, ох, искушают! Эй, гляди-ка, какие тряпки… Что это? Бараний кожух? Но не с обычного барана, а с твари-людоеда из Маг Турга? О-о-о, а если насчет доспехов, то взгляни сюда! Что это? Доспех из чешуи морского сома? Теперь могу сказать, что я видел все – и при этом не слишком преувеличить, в чем ты меня, ведьмак, так часто обвиняешь… Геральт? О, боги, что оно так клювы дерет?
– Птицы, – медленно произнес Геральт. – Ужасно много птиц.
Он как раз приметил источник шума. Толпа проредилась – все убегали от какофонии карканья, щебета и писка. Перед бардом и ведьмаком открылся прилавок, один из тех, что посолидней. Истинная крепость со стенами и парапетами, выстроенными из клеток и клетушек. При этом птицы разнообразных мастей не сидели вежливо за проволокой и решетками, а, напротив, кидались, словно обезумевшие, устраивая адский бардак и соря перьями.
– Эгей! – кричал один из стражников ярмарки, которого можно было узнать по пристегнутому к кожанке отличительному знаку. – Чтой-то вы тут устроили? Немедля успокоить экспонаты! Эй, девка, кто тут главный?
Окликнутая девушка, светловолосая и одетая в простой полотняный наряд, имела все знаки работы около птиц – поцарапанные предплечья, загаженную одежду. Под взглядом стражника и ротозеев она стушевалась.
– Господин… Они сами начали, ну, сразу, не пойми с чего…
– Ты, давай, не объясняй-ка, а токмо принципала зови!
– Так нету его! Исчез три денька как, одну меня оставил…
– Верно! – вмешался кто-то из аудитории, предчувствуя интересное представление. – Слышал, как пару дней тому Птичник пил «Под Обомшелым Троллем» и болтал, что ждет его непростая путь-дорожка!
– Правда! – добавил кто-то еще. – И яйцо у него было! Яйцо показывал!
– Он с яйцами завсегда ходил!
– Бают, оне магичные какие-то!
– Еще драка приключилась, когда люди Ловчей Птичника схватить пытались!
– Тихо! – рявкнул стражник, но лавина голосов уже засыпала его.
Сквозь толпу протолкался лысый и толстый господинчик в жреческих одеждах.
– Не птицы се, а токмо демонский помет! – заверещал. – Одержание на них сошло! Я в том разбираюся, я с одержимцами дела-то поимел! Слушайте, человеки, что вам скажу!
– Говори, говори!
– Многовато тут безбожия! День цельный хожу меж знаками ереси и святотатства! Чудесами се зовете, но чудеса – богам принадлежат! Вот и скажу вам: вся сия Чудовенка – одно лишь лже-чудо, а я – конец сему положу!
Толпа угрожающе засвистела в ответ. Жрец скоренько откорректировал содержание своей речи и вернулся к теме демонов – куда более безопасной и увлекательной:
– Беритеся за оружье, у кого что есть, да бейте сию проклятую стаю! И поспешите, пока демоний не вышел из птичьей формы, да не собрался в истинное да жуткое свое обличье!
– Господин! – заплакала девушка. – Так не можно…
– Как не можно, коли можно! Станешь мне тута рассказывать, что позволительно, а что нет, словно ты богам ровня! А сие – уже богохульство! Беритеся за птичек, добрые люди, и чем быстрее, тем лучшее, а ты, девка, со мной пойдешь, на этот, как его, на суд божий!
Стражник, похоже, собирался было принять сторону девушки, но арифметику знал достаточно, чтобы отступить перед численным превосходством разгневанной толпы. Кто-то там еще апеллировал к умеренности, кто-то – к рассудительности, но без толку.
Геральт и Лютик завязли в тесноте, не в силах уйти. Геральт сражался с мыслями, а мысли эти все были о сраженье же. Потом все же привычные для толпы возбужденность и глупость достигли зенита, и из оравы выступила четверка сподвижников святого дела, дирижируемых жрецом. Выглядели они изрядно под хмельком, и, может, потому так чесалось у них приняться за дело. В руках сжимали ножи.
Девушка встала между ними и клетками, заслонила те собственным телом.
Птицы бились, суета все ширилась.
Геральт бывал уже в подобных ситуациях. Видел самосуды. Всегда сопровождала их одна и та же дилемма. Потом он принял решение.
Протолкался локтями сквозь толпу, пролез между ротозеями, шагнул вперед, к четверке поножовщиков. В людской ораве было не дотянуться до подвешенного за спиной меча. Да он сейчас от этого и сам решил отказаться. Слишком уж чесались кулаки.
Стоящий сбоку жрец был, оказывается, начеку.
– Дьяволово семя! – завыл он. – Ведьмин полюбовник! Монстр беловолосый, мерзкий кровопийца! Взять его, люди!
«С этим “кровопийцей” он перебрал», – подумалось Геральту. А потом ведьмак перестал думать. Дилемма превратилась в «бить или не быть». Четверка раззадоренных мужчин повернулась к нему с оружием.
– Отступите, – сказал он спокойно, растянув губы в практикуемой многие годы ухмылке. – Бросьте ножи. И валите на хрен, пока я не разозлился.
Но этих он не убедил бы даже всей гаммой паскудных ухмылок. Эти тоже умели считать. Четверо на одного, плюс две дюжины зрителей – и они согласно решили, что близится оказия сорвать аплодисменты.
Встали полукругом. Миг, и Геральт уже оценил всю четверку. Хромец – наверняка бывший военный. Потом – силач с написанной на лице жаждой драки. Претендент на звание фехтмейстера, державший нож, словно меч. И карманный воришка, человек низкий и крысоватый, перебрасывающий оружие из руки в руку.
– Последний шанс, – предупредил ведьмак.
– Бей дьявола!.. – надрывался жрец. – Бей, кто в богов верит!
Как видно, вера в народе оставалась сильна, поскольку вся стая без рассуждений бросилась на Геральта.
В словах жреца содержалось зерно истины: в этот момент Геральт и правда напоминал дьявола. Одетый в черное и дьявольски быстрый, он без проблем ушел от первых неловких уколов и тычков. Развернул противников, пнул хромца в здоровое колено, пока тот падал – наотлет влупил его прямо в зубы. Силач заворчал, вслепую метнул нож и выбрал кулаки. Плохо выбрал. Геральт ушел из-под «крюка», вырвался из попытки захвата и сам ударил крепыша в горло. Тот забулькал, опрокинулся навзничь. Фехтмейстер занял опустевшее место.
Будь у Геральта рефлексы человеческие, удар ножом его бы достал. А так-то, естественно, – не достал. После тычка фехтмейстер споткнулся о хромца, комично замахал руками и тяжело плюхнулся на задницу.
У карманника оказалось больше инстинкта самосохранения, но не меньше жажды крови. И все же он не рисковал: обошел Геральта и бросился на него сзади. Даже нечеловеческая ловкость ведьмака, даже полный контроль его сознания над полем боя не позволили бы ему уклониться.
Но уклонение не понадобилось. Карманник встретился – с размаху – с ведром, наполненным соскобленными птичьими отходами. Ведро от удара раскололось и окатило неудачливого убийцу с ног до головы, после чего тот со стоном свалился на землю.
Геральт отступил от этого достойного жалости зрелища.
– Спасибо, Лютик. Самое время.
Бард, который куда-то делся во время мордобоя, теперь сиял гордостью, распрямляя плечи, и вот-вот готов был начать раскланиваться перед зрителями. Удержал его клич побелевшего от злости жреца.
– Люди! – завывал боголюбивый муж. – Нешта дозволите случиться триумфу паршивцев в благословенном сем местечке?..
Геральт шагнул к нему – раз и другой. Лицо жреца сделалось салатного оттенка. Попытался он отступить, но неудачно: толпа блокировала дорогу к бегству.
– Еще одно слово, – предупредил ведьмак. – Один только еще «мерзавец» или «паршивец», и сделается здесь воистину мерзко и паршиво. Куда скверней, чем теперь.
– Мерзавец! Паршивец! Не станешь мне тут…
– Видишь, что я ношу за спиной? Видишь. А видишь, что за спиной у тебя самого?
Жрец непроизвольно оглянулся за спину.
Геральту не пришлось даже подходить, чтобы нанести удар, – он получил возможность пинка под зад. Влупленный с большим умением жрец полетел щучкой в расступившуюся толпу и нырнул прямо в величественную лужу навоза.
– Спасибочки вам, господин, – отозвалась опекунка лавки. – Спасибочки, но теперь стоит вам…
И тогда в игру вступила сила закона.
– Тихо! Отступить всем! Назад! – рычал стражник, ранее оттертый на край толпы. Крики тут бы не подействовали, когда бы не авторитет, поддержанный внезапно появившимися тремя его товарищами. – Где зачинщики? А подать их сюда!
– Сваливай, Лютик, – пробормотал Геральт краем рта. – Я как-нибудь выкручусь.
– Прости, но именно я тут эксперт по выкручиванию.