Крик Ирокезова на секунду заглушил шум побоища. Битва остановилась. Ирокезов старший стоял на одной ноге, потирая другую с изумлением смотрел на грека, пригвожденного ужасом к песку.
— Ты кто такой? — тоном, не обещавшим ничего хорошего, спросил его Ирокезов младший поднимаясь с земли. — Кто тебя послал?
Поняв, что за этим последует, Фидипиид не стал ждать оглашения приговора, прочитанного в безжалостных сыновних глазах, и бросился в толпу, стараясь скрыться среди людей. Страх его, однако, был так велик, что все перепутав, он бросился в толпу персидских воинов. Ирокезов старший совсем по собачьи зарычал и бросился следом. Персы бросились в рассыпную. Войско обуяла паника. Фидипиид, охваченный страхом, бегал в рядах персидской армии, привлекая собой, как громоотвод молнию, Ирокезова старшего, а тот безжалостный, как угольный комбайн в забое, бегал за греком, оставляя за собой широкие как просека, свободные от всего живого полосы песка. Увидев это, греки воспрянули духом и бросились на врагов.
— Дави их братцы! — кричал Мильтидат. — Дави! Выдавливай! Так дави, чтоб назад не влезли!
Он махал мечом с такой скоростью, что временами, словно боевой вертолет, поднимался над Марафонской равниной.
И персы дрогнули, побежали…
Но Ирокезов не обращал внимания на поток людей, сквозь который пробивался. Сея смерть на своем пути, он гнался за увертливым греком. Поняв, что в толпе ему не спрятаться тот бросился в город.
Воин бежал с изумительной скоростью.
Ирокезов старший даже полюбовался легкостью его бега. Против всех уставных требований он бросил копье и щит и бежал налегке. Оглохший от грохота битвы Ирокезов бежал следом, взывая к нему:
— Как твое имя, мерзавец? Как тебя зовут?!!
Грек бежал быстро, но все же не быстрее звука. Рев Ирокезова настигал его, и тогда он оборачивался и жалобно кричал в ответ:
— Виктор я, Виктор…
Но Ирокезов старший не слышал, продолжая орать:
— Ну, попадись ты мне, собака! Как же тебя зовут?
В ответ грек сбросил панцирь и удвоил скорость.
Как не старался Ирокезов, расстояние между ним и греком не сокращалось. В конце третьего десятка километров Ирокезов впервые подумав о греке с уважением. Решив испытать ловкость своего соперника, он подхватил с земли камень, и швырнул в бегуна. Камень поднял впереди беглеца тучу пыли. И из нее вновь донесся полный ужаса голос:
— Виктор я, Виктор!!!
Ничего другого бедняга кричать уже не мог. Уворачиваясь от брошенных мощной рукой Ирокезова камней он сложным противоторпедным зигзагом бежал по равнине к городу…
Остановившись на холме, с доброй улыбкой Ирокезов старший смотрел ему вслед. Выкрикивая свое имя, грек вбежал в город. Пробежав по безлюдным улицам, он поспешил затеряться в толпе на площади. С криком: «Виктор — я» он добежал до неё и упал замертво. Сердце героя не выдержало нагрузки. Толпа горожан окружила тело героя. Люди в недоумении переглядывались, отыскивая объяснения случившемуся.
— Он кричал ВИКТОРИЯ! — провозгласил кто- то из сенаторов. — Победа! Радуйтесь, жители Марафона! Персы разбиты! Мы победили!
Глава 4
Из всех видов разбоя, Ирокезовы больше всего не любили разбой на воде.
На суше еще туда-сюда. Там у жертвы оставались хоть какие-то шансы убежать и спасти свою жизнь, когда её имущество переходило в чужие руки, но вода отнимала у неё и эту последнюю возможность. Именно поэтому Ирокезовы сразу согласились помочь жителям Крита, страдающих от набегов Санторинских пиратов паши Аль Мукейна.
Делегация жителей была не многочисленна, и подарки, что страдальцы привезли собой, не имели большой художественной ценности, но Ирокезовы не минуты не колеблясь, взялись помочь обиженным и вылетели на место. Кроме естественного желания помочь хорошим людям их подогревала затаённая обида. Год назад этот Аль Мукейн приказал высечь на одинокой скале две громадные буквы — И и Д, покрытые золотом, они привлекали всеобщее внимание. Слух о них разнесся по всему миру — мудрецы всех стран решали, что же хотел сказать этим Аль Мукейн? В Афинах и Милете мудрецы рвали друг другу бороды, взыскуя к истине, но ответа не находили, а сам паша хранил высокомерное молчание.
Ирокезовы лично для себя расшифровали это как недооценку пашой их умственных способностей. Такой вывод сулил неприятности всякому, а уж человеку, занимающемуся морским разбоем и вовсе обещал тьму неприятностей.
Прибыв на Крит, Ирокезовы спешно развернули военные действия. В течение 15-ти дневного патрулирования над прибрежными водами они уничтожили 37 кораблей паши Аль Мукейна, а потом лихим налетом на Санторин (налет сопровождался бомбардировкой) стерли гнездо пиратов с лица земли.
Сам паша был четвертован.
Расправившись с врагами, Ирокезовы четыре дня отдыхали на острове, внимая восторгам Критской делегации и производя опись попавших в их руки сокровищ. В числе прочих редкостей им достался ковер- самолет. Старый, вытертый, похожий больше на шкуру давно вымершего животного, он не внушал доверия Ирокезовым, привыкшим к надежному виду пороховых двигателей.
Впервые увидев его, Ирокезов младший спросил отца;
— Что это за дрянь, папенька?
Ирокезов старший прочитав папирус, приложенный к ковру, и объяснил;
— Средство передвижения. Видишь крылышки по бокам?
Ирокезов младший по молодости лет думал, что естественным можно считать только полет на пороховом двигателе, да птичий, и то с некоторыми оговорками.
— Какое это средство? Это, пожалуй, насмешка над естеством!
Чтоб побороть сомнения сына Ирокезов старший там же, в подвале устроил показательный полет- благо все инструкции были на знакомом о детства этрусском языке.
Повинуясь командам, ковер довольно резво носился по тесному помещению, уставленному сундуками, возя на себе обоих Ирокезовых. Вылетев из подвала, они более пристально рассмотрели его. Он действительно оказался не делом рук этрусских ткачей и волшебников, а шкурой крылатой лошади, некогда в изобилии водившейся на Пелопоннесе. Весь следующий день они приводили его в порядок — чинили, латали, чистили. На всякий случай Ирокезов — младший даже начистил его снизу сапожным кремом. Как не велико было желание испытать ковер в длительном атмосферном полете, осторожность взяла верх. Приведенный в порядок экспонат словно помолодел. Ирокезову старшему показалось даже, что в некоторых, ранее лысых местах выросла новая шерсть, а в том, что вся шерсть стада как- то по особенному блестеть сходились оба представителя семьи Ирокезовых. В этом они видели доброе предзнаменование.
Отправив восвояси Критскую делегацию, Ирокезовы взяв с собой корзину сушеных фиников, поднялись в воздух.
Ковер взмыл вверх, словно мог радоваться голубизне и чистоте средиземноморского неба. Большими кругами он ходил над островом, и вместе с солнечным светом на каменистую землю Санторина летела душевная песня Ирокезовых. Ковер двигался ощутимо медленнее порохового двигателя, но в глазах Ирокезовых это не было недостатком. Зато его не трясло, да и полет был абсолютно бесшумен.
— Эдак и к врагу подобраться можно? — спросил сын у отца, перебирая в уме открывающиеся перед ними перспективы.
— Ты сперва сопли подбери, — дружески посоветовал сыну Ирокезов старший. — Подбери, подбери, а то ковер запачкаешь.
Твердой рукой он отправил ковер прочь от острова. Отлетев миль на 30, они зависли над водой, нежась в прохладном ветерке, скользившем по поверхности воды.
— Костерок бы развести, — мечтательно сказал Ирокезов младший, оглядывая морское безлюдье.
— Дурак ты. Костер… И так жарко, — ответил потеющий отец.
— Да нет, рыбки бы нажарили, разъяснил сын свою странную мысль.
— Рыбки ему… Вон финики жри.
Искупавшись, семейство вылезло на ковер обсыхать. Еще немного они поблаженствовали в струях прохладного воздуха, но ветер постепенно стих. На ковер навалилась жара.
Подняв ковер повыше, Ирокезов младший скомандовал: «Вперед!» и резво рассекая воздух, ковер понесся на юг, но Ирокезову младшему до этого уже не было никакого дела — обдуваемый ветром он уснул безмятежным сном праведника.
Проснулись они от ощущения холода и сырости. Вокруг ковра ничего не было видно. Пространство, казалось, было наполнено киселем.
— Кажись, приплыли, батя?
— Приплыли, сынок, — пробурчало из тумана. — Вылезай. Царствие Небесное.
Ирокезов старший подвигал руками, пытаясь хоть что-нибудь узнать о внешнем мире. Кроме сырости в пальцы ничего не попало.
— Похоже, в облако попали?
— Похоже…
Ирокезов старший, досадуя на сына, спустил ковер вниз. Внизу, в пяти иди шести милях под ними, расстилалась земля, похожая на географическую карту. В лучах заходящего солнца были видны хорошо знакомые извивы Нила и опытный глаз Ирокезова старшего сразу распознал, что под ними Египет.
Это его озадачило, ведь заснул-то он над морем.
Они спускались вниз, и земля обретала рельефность. Постепенно появились дороги, дома, оазисы с мелкими озерами. Прямо под ними клубилось облако пыли. Спустившись пониже, они услышали грохот сражения.
— Дерутся, папенька, определенно дерутся. Давай пониже.
Ирокезовы повисли в сотне метров над землей и сквозь пыль наблюдали за побоищем.
Кто с кем дрался, для них не имело решительно никакого значения. Возможно, что внизу как раз сейчас решалась судьба какой-то цивилизации, что-то обращалось в прах, или что-то вставало из праха, но людям, пережившим рождение и гибель чуть не десятка цивилизаций, было наплевать на гибель еще одной.
Или на ее рождение.
Видя, что отец увлекся, сын шепотом начал спускать ковер все ниже и ниже. Побоище шло с переменным успехом и продолжалось бы еще долго, но случайность повернула его ход в сторону совершенно непредвиденную. Случайная стрела, пущенная без всякого умысла, попала в ковер-самолет. Он не смог заржать от боли — головы у него не было, но боль пробудила резвость. Ковер прыгнул в сторону, превысив при этом раза в три скорость звука. Он просто выпрыгнул из-под Ирокезовых. И сделал это так стремительно, что им пришлось пролететь оставшиеся метры самостоятельно. Но что такое несколько метров для Ирокезовых? А для всех остальных судьба повернулась своей худшей стороной. Ковер перешел звуковой барьер, и воздушный бич смел все живое в радиусе мили. Когда пыль рассеялась, Ирокезовы увидели тысяч пять неподвижных тел в полном вооружении.
— «Рать побитая лежит», — процитировал Ирокезов младший какого-то классика. Эти строки вполне соответствовали его лирическому настроению.
— Вроде как ничья? — поинтересовался Ирокезов старший мнением сына. Он был циником, и картина нимало не взволновала его. Больше всего его сейчас волновала мысль о ковре. Залетев в такую даль, ему не хотелось возвращаться домой пешком через весь Ближний Восток. Взобравшись на холм, они огляделись. Как всегда самое интересное оказалось у них за спиной.
— Смотри, папенька!
Ирокезов старший обернулся, но вместо ожидаемого ковра увидел большой оазис. Вокруг озера кучками стояли пальмы, закрывая собой великолепный дворец белого камня.
Не рассчитывая на гостеприимство, они пошли к нему, желая раздобыть себе комфорт и ужин хотя бы и силой.
К счастью для стражи её перед воротами не оказалось. Двор то же был пуст. Неся на лице недоумение, Ирокезовы вошли во дворец. Подумав, что стражники перепились и спят, Ирокезов младший решил избить начальника стражи за плохое несение караульной службы, но справедливому суду не суждено было состояться. Во втором зале они наткнулись на старика, бормотавшего что-то по-персидски. Увидев Ирокезовых, он бросился, было бежать, но был схвачен Ирокезовым младшим.
— Слушай, старик, это Египет? — на всякий случай спросил Ирокезов старший, будто Нила, пальм и оазисов было недостаточно для того, чтоб убедиться в этом самому.
Старик зарыдал в голос:
— Приходит конец великому Египту!
Ответ Ирокезова старшего не устроил. Даже обидел, можно сказать.
— Если не станешь отвечать на вопросы, то твой конец настанет несколько раньше.
Вид Ирокезовых внушал сразу два чувства — страх и уважение, поэтому старик быстро собрался с мыслями.
— Египет, уважаемые. Именно Египет.
— А кто тут хозяин?
— Фараон.
Ирокезовы расселись на богатом диване с чувством близким к полному умиротворению. Хозяина у дворца можно сказать не было — без сомнения Фараон лежал сейчас на песке, став жертвой резвости ковра- самолета. Напитков и еды во дворце тоже хватало — иначе какой же это дворец? А всякие неожиданности, например со стороны стражи…. Ирокезов младший встрепенулся, понадеявшись, что не пропала еще возможность подраться и навести порядок среди местной стражи.
— Послушай, старик, неужели ты тут один? Без охраны? Ведь война кругом, а на войне чуть что и все. Разнесут фараоново имущество.
Старик немного попричитал. Из присутствующих он был тут единственным, кому исход битвы еще внушал какие-то опасения.
— Фараон увел её с собой в последний и решительный бой, оставив нас без защиты…
— Кого это «нас»? — лениво поинтересовался Ирокезов младший. Поняв, что до начальника стражи ему уже не добраться он охладел к идее мести.
— Как это кого? — возмутился старец. — Нас! Меня, мудреца Сефрона и свой гарем!
Лучше бы он этого не говорил!
— Гарем? — у Ирокезовых так заблестели глаза, что старик попятился, закрывая спиной двери.
Понимая беспокойство старика, и удивляясь его проницательности, Ирокезов старший прищурив глаз сказал:
— Ты, отец, за фараона своего не бойся, ибо душа его….
Он посмотрел вверх, словно надеялся увидеть там фараонову душу, но вместо неё увидел на потолке изумительной красоты фреску- «Отряд амазонок в финской бане». Он крякнул и опустил глаза.
— А нас уважай. Мы — Ирокезовы!
Старик упал на пол, раздавленный выпавшим на его долю счастьем. Отец нахмурился. Будучи человеком сдержанным не любил он в других таких бурных проявлений чувств.
— Вставай, вставай. Я тебе не Фараон. Я таких штук не люблю.
Но старик упорно лежал на полу. Чувство восхищения прижимало его к земле.
— Назначаю тебя….
Ирокезов старший постучал пальцами по столешнице. Старик был вроде бы неплохой и обижать его мелкой должностью не хотелось.
— Назначаю тебя Сексуально-Уполномоченным…
Он значительно поднял палец.
— Подготовь-ка сегодня ночь разврата…. Сколько вдов от Фараона осталось?
— 506, высочайший!
— Очень хорошо, — одобрил его Ирокезов старший. — Люблю четные цифры.
Он повернулся к сыну, ожидая встретить в его взгляде понимание, но ошибся. Ирокезова младшего это устраивало не вполне.
— Эх, папенька, что ж кота-то в мешке брать? Посмотреть бы надо!
Ирокезов старший, задрав голову, посмотрел на потолок. Амазонки все парились.
— Посмотреть? Здравая мысль… Это можно.
Обернувшись к старику, приказал:
— Устрой-ка ты нам, братец, парад!
Старик хотел, было горестно взвыть, но вовремя вспомнил перед кем лежит. Тихонько постанывая, он отполз за дверь, а уж там, взвыв во весь голос, побежал исполнять приказание.
— Хороший старик.
— Д- а- а- а. И, главное, как обрадовался!
Ирокезовы спустились вниз, на первый этаж дворца. Накопленный опыт пребывания при дворах различных владык безошибочно вывел их к кухне.
Большая сводчатая зала благоухала запахами душистого перца и корицы. Сглотнув набежавшую в рот слюну, изрядно проголодавшийся сын воскликнул:
— Розарий!
Стоявший за его спиной отец пробурчал что-то о сосисочных кустах с колбасными бутонами, но без особого раздражения — к фараоновому обеду у них имелся зверский аппетит.
Они шли по залу, смахивая крышки с котлов и упиваясь запахами. Египетская кухня радовала разнообразием блюд. Были тут и паштеты из печени крокодила и фламинго, запеченными в пресном тесте и маринованный лотос и финики вареные в меду и свиные окорока, и… И чего там еще только не было! Оглядываясь по сторонам, они прикидывали с чего бы начать, и неизменно с чего-нибудь начали бы, если б в голову Ирокезова старшего не явилась неожиданная мысль, прервавшая так и не начавший гастрономический разврат.