========== Интро. Античные беседы за кусочком халвы ==========
Вообще-то, у меня не фиолетовые глаза. И не зеленые. Так, карие. И золотистых искорок в них нет.
И волосы у меня не рыжие, не золотистые, и нет в них ни малейшего сходства с крылом ворона, если только крылья у ворона не стали со временем такими вот невнятно-русыми.
В общем, на роль героини приключений я как-то категорически не подхожу.
Пятый размер груди, опять же, отсутствует. И фигура — не песочные часы, а «средний молодой бегемотик». И характер — не ехидно-блондиночный, а тяжелый, именно что тяжелый, мужской — пристукну, не встанете…
Да у меня даже образование неканоническое! На кого учатся нынешние героини приключенческих романов, которых с такой частотой выкидывает в иные миры, к рыцарям и волшебникам? Если учатся… ну, на экономиста там, юриста, дизайнера…ах, куча у нас возвышенных профессий. Я же обучаюсь на специальности «Машиностроение» в машиностроительном же Питерском университете.
А еще у героинь почему-то не бывает семьи — сиротки, знаете ли, сплошь. А у меня семья есть: папа, мама, ажно двое братьев — старший и младший.
Короче, ни под какие каноны приключений я не подхожу и со всей своей индивидуальностью (или тараканами?) я была самым нормальным, здравомыслящим человеком — пока этот подлец, посланник богов Гермес, не обнаружился в моей комнате, пожирающим мою же собственную халву.
Зашла – ан, сидит и лопает.
Лопоухий такой мужик двадцати с небольшим с виду. Рыжий. И ручкой машет – мол, проходи, чего встала, место найдется!
Сначала мне показалось, что я ошиблась квартирой. Сессия в «машинке» — вещь страшная, сессия на четвертом курсе — вдвойне, а у преподавателей, к тому же было тараканов гораздо, гораздо больше, чем у меня, а потому к третьему экзамену я города могла спутать — не то что квартиры. А этот, понимаете ли, еще и сидит так уверенно, ноги на стол у компьютера положил, халвой закусывает…
Моей халвой. Я ее, кстати, час назад купила, дабы торжественно сожрать ночью во время сеанса зубрежки (под матан хорошо идет!). Раз халва моя — значит, квартира тоже моя, а вот мужик — не мой, то есть…
Бабах!
Собственная дверь отвесила мне пинок, от которого я влетела в мою же комнату. Дверь между тем захлопнулась. То есть, больше похоже было, что задраилась или запаялась, потому что даже сдвинуть ручку вниз я не смогла.
Потом мы с мужиком секунд пять разглядывали друг друга молча. Я думала о том, что на помощь, наверное, звать все-таки не буду. Потому что просто так двери не захлопываются с такой силой, а я человек подкованный, книжки читаю и «Шоу экстрасенсов» смотрю.
А еще потому, что такой хитрой рожи у человека попросту не может быть. Ну, если только не выводить это в течение сотен поколений путем тщательного генетического отбора.
Ну, еще я повнимательнее рассмотрела ноги на столе. Копыта, конечно, жутко грязные, но вот обувь на них — живая. С трепещущими крылышками.
То, что думал смакующий мою халвичку гость, — он озвучил тут же.
— Фуй, страшная какая, — и отправил себе прямо пальцами в рот еще кусочек. — Еще и в обхвате — как дуб додонский. И что это он тебя выбрал — за имя, что ли? Тоже мне, сходство, да Парис бы от тебя в Тартар спрятался! Только б раз взглянул…
— У меня этаж — пятый, — ответила я. — И настроение плохое.
Намек он понял и даже сочувственно покивал. Но халвой делиться желания не изъявил.
— Гермий, — представился и покачал одной ногой. Крылышки у сандалий лениво и приветственно помахали. — Не нужно ли чего? Воды… нюхательной соли…
— Ружье, — сказала я, — с хорошим боем. И чтоб патроны разрывные.
Одарил снисходительной улыбкой – ох, мол, дети малые. И представился еще раз.
— Гермес, Меркурий. Вестник богов. Покровитель торговли, красноречия и…
— Воров, — подсказала я. Мифы я тоже читаю, хоть и плохо и редко.
— Ты не изумлена, м-м… прекрасная дева?
Если бы он с таким скепсисом не произносил свое «прекрасная» («дева» у него получилось и вовсе похабно) — наверное, удивилась бы. И если бы не сравнил меня по объему с дубом.
И если бы явился в столпе пламени, а не начал наше знакомство с кощунственного уничтожения моей халвы.
Вообще, когда ты в бешенстве — удивляться уже трудно.
— Ну, я не ожидала гостей. Не прибрано у меня тут, понимаете, — в бардаке моей комнаты черт ногу сломит, так что я приуменьшила. — Так что я прям в священном трепете…
— А-а, ничего, ты не видела, что у нас творится, — отмахнулся посланник богов и продолжил поедание халвы. По-моему, он сюда явился больше к ней, чем ко мне.
— И что же такого творится?
Он немного поразмыслил.
— Ну-у, Зевс лупцует Геру. Гера строит козни за спиной Зевса вместе с Посейдоном, Афина опять поцапалась с Аресом — бьет бедолагу, аж мне жалко, Арес срывает злость на Аполлоне, никто не понял, почему, Афродита…
— Тоже кого-то бьет?
— А ей и бить не надо, — Гермия передернуло, он заел ощущения куском халвы. — Просто строит глазки всем подряд, но Гефест уже ревнует, когда Гефест ревнует — он вспыхивает, как его горн, потому Гестия уже перестала поддерживать в очаге нормальный огонь и поссорилась с Деметрой, а Деметра заехала сгоряча Дионису неурожаем и приложила оскорблением, что он, мол, сатир… хм, а что же там сделал Дионис? А-а, он ушел в запой, это ж Дионис.
Он немного задумался и добавил:
— В общем, все как всегда… зато в таком количестве!
— А вы… ты, — этого лопоухого нельзя было называть на «вы», — значит, не при деле и заявился ко мне. Отдохнуть, халвы поесть?
— Не все ж нектар хлестать да амброзией закусывать, — с достоинством отозвались мне. — Но на самом деле я к тебе послан с небольшим поручением. Гонец мне нужен.
Я немного подумала и дала ответ, который, я уверена, дал бы любой студент четвертого курса моей специальности в мае месяце.
— Свали в Тартар, — сказала я грамотно. — У меня сессия!
Бог побледнел.
По-моему, он все-таки сообразил, что со мной будет трудно.
— Вот как… смертная? Отказываешься? А не думала ли ты, что у нас есть средства заставить тебя? Человеческая жизнь столь хрупка…
И этот, что ли, какой-то дряни по телеку насмотрелся…
— И что вы со мной сделаете? Убьете?
Он вздохнул. Потом произнес так, будто очень хотел соврать, да попросту не мог.
— Съем всю твою халву. А потом кэ-эк тресну тебя своим жезлом!
Оный жезл мне тут же продемонстрировали. В точности тот кадуцей, которым его изображают на вазах в Эрмитаже.
Только гадюки вокруг него настоящие. Крупные, с недовольными физиономиями.
— И что будет? Они меня ужалят?
— Шишка будет, — ответил Гермий и огорченно закряхтел. – Ну, ладно. Пусть деньги. Золото. Много. Работать не будешь вовек…
— Спасибо, но… вы уж без меня как-нибудь.
Потому что здоровье дороже. Наверное, Эврисфей тоже сказал когда-то Гераклу – мол, только и делов, что кой-куда сгонять…
Гермес испустил тяжелый вздох. Скучный он какой-то стал. И халву жевал без малейшего запала.
— Нельзя без тебя. Он на тебя указал.
— Оракул?
— Его жертвенный нож.
— Чей?
— Того, к кому мы тебя посылаем.
— А к кому это вы — посылаете? И куда, не соизволите просветить?
— Куда — мы и сами не знаем. Могли бы сами — нашли б, да вот огорчение — не видим мы этого старого…
Тут последовало очень тихое и очень эмоциональное греческое ругательство.
— Кого?
— Моего дядю…
И как не переломать ноги в этой божественной генеалогии? Я мифы читала, да, но не так ведь внимательно, а у богов еще была традиция жениться на собственных сестрах, племянницах (и иногда даже на бабушках!). В общем, я даже не в курсе была, кто папа Гермия, а уж об остальном…
— Которого?
— Старшего, — с таким видом, будто у него зубы заболели. — Старшего Кронида.
Ну, про Крона, который глотал собственных детишек, я худо-бедно слышала. И были у него три сына, и третий был дурак, то есть, совсем не дурак, а просто Зевс…
— Зевс? — осторожно поинтересовалась я.
Мотание головой показывало: «Если бы!» Угу, Зевс был младшеньким, потому его и не проглотили — не успели. Остановимся на тех, кто побывал в утробе папашки.
— Посейдон? — да нет, Посейдон чего-то там бурлит, а Зевс лупцует, и… вот правильно — правильно лупцует, а этот рыжий гад правильно головою мотает, потому как — сессия, галлюцинация, не поеду!!!
И сама головой замотала, помнится. Да как! У меня потом три дня спина побаливала, а шея хрустела…
— А где у вас тут бюро находок? — просюсюкал Гермес тоненьким голосом. — А то у нас, знаете ли, Аид потерялся.
========== Античные беседы за кусочком халвы 2 ==========
«Ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля, в мрачное царство Аида», — издеваясь, отдавался гекзаметром в ушах чей-то гаденький голосок. Там вообще, много чего отдавалось. И насчет Стикса, и про Харона, и про Цербера трехголового, и все крутились отрывки каких-то голливудских фильмов, но главное — именно вот это. Насчет мрачного царства мрачного бога.
А эта рыжая галлюцинация, понимаете ли, развалилась на моем любимом кресле, смотрит хитро и сочувственно… халву жрет. Совсем оборзели галлюцинации. И сессия.
В попытке защититься от жутких подземных миссий я вооружилась мухобойкой. Ручка мухобойки удачно торчала из горы конспектов на этажерке.
Гермий скептически приподнял бровь.
— От незваного, крылатого и любящего сладкое, — отрезала я и с намеком помахала мухобойкой (при этом подумала, что надо будет пристроить на этажерку что-нибудь потяжелее. Например, топор как символ моей принадлежности к русской нации). — Не поеду. За деньги не поеду, за бессмертие не поеду, за всякое другое вообще-то тоже не поеду. Вот.
Даже трижды не поеду, учитывая, чем там заканчивалось с большими героическими миссиями: то корабль на кого рухнет, то плащ отравленный наденется…
Гермий мечтательно вглядывался в потолок, смакуя халву по щепотке. На лице у него отражалось неприличное прямо наслаждение.
— Вот прямо амброзия, эх-эх. Божественная пища. Знаешь, у наших она теперь только по большим праздникам: вымерли, понимаешь, те, кто готовить умел. Но вот еще сколько-то осталось. Полезная вещь амброзия, а для смертных… для смертных — прямо целительная. Прямо любую болезнь… с одного глоточка, представляешь? Только вот, говорю, мало ее осталось. Чтобы за просто так-то раздавать.
Я подавила мысль о том, что топор-то все-таки надо было пристроить на этажерку (орехи хорошо колоть… ну, не знаю, апельсины, может, резать).
Вторую мысль — о затхлых больничных коридорах, профессионально-участливых глазах врачей («Ну, вы же понимаете, тут уж сколько осталось, столько осталось, а мы продлим, как можем»), восковом лице отца — давить пришлось дольше.
Я села на тахту (гость ее проигнорировал, с нее нельзя было забросить ноги на стол). Покрутила в пальцах мухобойку.
Наверное, Гермий это принял за знак рассказывать, поскольку за следующие полчаса осчастливил меня ой, как многим.
Выходило, что нынче боги Олимпа перешли в партизанско-подпольный режим жизни (никаких громких оргий, развязывания войн, делания детей кому ни попадя направо-налево). Смирно жили маленькой, но могучей кучкой, за счет нескольких сект, да людской памяти (тут Гермий хихикнул в сторону пару слов про Голливуд и фанфики). Способности кой-какие сохранились (мне торжественно продемонстрировали грязную ногу в крылатой сандалии), но размах не тот, что раньше, да и вообще, труба пониже, дым пожиже. Укрывательство от смертных и адептов христианства (которые, согласно Гермию, шныряют поблизости от олимпийцев, нервно вскрикивая «Партизанен?») обеспечивали кой-какие реликвии, оставшиеся со старых времен. Да-да, трезубец, стрелы-молнии и все такое. Но вот копье Ареса и молот Гефеста уже сперли. И Дионис тоже тирса не досчитался. И если так пойдет и дальше — скоро всем желающим представится занятная картинка…
— Ну, а на этой волне, понимаешь, пошло-поехало… Все друг друга подозревают, опять же. Зевс решил, что Гера хочет его свергнуть, это не особенно далеко от истины, кстати сказать. Дионис вот запил.
— Это ты уже говорил.
Гермий широким жестом обозначил, что такое повторить никогда не будет лишним. Я вообразила себе нрав олимпийской семейки (не худо известный по мифам), вычла несколько веков божественной фрустрации, помножила на всеобщую подозрительность и бесконечные запасы алкоголя у Диониса… Венцом формулы в моем сознании стал белый пушной зверь. Совершенно не греческий.
Передернувшись, я отжала у посланца богов часть халвы. Гермий отдал, но покосился так, будто у него отнимали последнюю радость в жизни.
— Ну, а шлем-невидимка был только у одного. Как и жезл царя подземного мира, заставляющий что смертных, что бессмертных говорить правду.
В ответ я осчастливила Гермия нехорошим русским эвфемизмом. То есть, теперь мне еще нужно ловить нечто мало того что мрачное, злобное и всякое такое, так еще невидимое?