Если он сейчас начнет говорить мне что-нибудь о Едином — у меня голова треснет. А может — у него. От моего удара. Потому что он должен притворяться. Потому что я — несмотря на то, что на шее у меня крестик, подаренный мамой — отношусь к вере с большим сомнением. Но чтобы бог подземного мира…
— А вторая причина?
— Вторая – та, что Гермий тебе соврал.
Аид подхватил шлепанцы и, насвистывая какую-то однозначно нашу местную попсу, полез вверх по песчаному склону.
В общем-то, я даже не удивилась. Но нож начал неприятно греться, и догнать бывшего бога я все же решила. Тот к этому отнесся спокойно и несколько дурашливо: он так и двинул вперед к шоссе босиком, по пути под нос себе рассказывая что-то, похожее на сказку:
— Жила-была склочная семейка олимпийских божеств. Жила вполне себе неплохо: поклонение смертных, свары, войны, пиры, развлечения… А потом пришла новая вера. Внезапно, как задница кентавра на ежа. Странная вера. Погасившая старые алтари вера. Склочная семейка вся как одна ударилась в вопли: «Кризис! Где наши жертвы?! Где наше поклонение?!» Они даже пытались сражаться — через жрецов и правителей, убивая проповедников Нового. Потом поняли, что это сражение проиграно. Тут в семье начался раскол. Кто послабее бегали, паковали сундуки и голосили: «Скорее в Египет, может, там не достанут!» Кто посильнее — хмурился, ковал молнии и готовился к открытому бою. Второй Титаномахии. Мечи точились, чаши осушались, пелись грозные песни. Только вот в рядах семейки нашелся трус. Трус поднял из бездны старого титана Крона — дети сдали дедулю в местный дом престарелых еще во время первой Титаномахии. Деменция, шизофрения, делирий — в общем, там было много диагнозов. Безумному деду терять было нечего: вместе с трусом они сотворили временной котел. Они закрыли Олимп, Парнас, Афины… довольно многое, да. И время потекло как раньше — для всех остальных. И время раздвоилось и остановилось — для олимпийской семейки и тех, кто оказался в котле. Семейка пьет и веселится. Ей приносят жертвы. Воины сражаются со старыми боевыми кличами. Оружие и жезлы, силу которых Крон и трус положили на стенки котла, хранят этот мирок — и будут хранить, наверное, до скончания времен. А самое главное – то, что никто никогда не сможет его покинуть. Здорово, правда? Великие и всемогущие в пределах своего котла!
Я прислушивалась к звуку моих оживленно скрипящих мозгов. Мозги просили матана. Настойчиво.
— Постой, никто никогда не сможет покинуть… А это…
А это рыжее, которое сожрало мою халву — оно что же, классификации не поддается?
— А это интересно. То есть, не то, что Гермий вообще не должен был появляться в твоем мире. А то, что он появился так. Отыскал предсказанного гонца — внезапно не героя, а девушку…
Он остановился прямо посреди шоссе и смерил меня задумчивым взглядом. Я молчаливо вскипела, представляя, что сейчас начнется.
— … нет, с отличной фигурой и прекрасными глазами, конечно, но с какого ляда — девушку? Ну, разве что кто-то из наших оракулов посчитал тебя современной амазонкой.
Я честно попыталась посмотреть на себя как на современную амазонку. Воображение тихо ужаснулось.
— Всучил этот нож – нет, не доставай, убери подальше, не бери грех на душу… и не стал тебя провожать. Думаю, не мог быть в этом мире долгое время. А это значит… это это…
Тут последовал еще один монолог, из которого я мало что поняла. Что-то там о провидении, Олимпе, моей роли, жезлах, истончении слоя. Наверное, попадись нам полиция или «скорая» — моего спутника бы так и увезли, да и меня заодно. За выражение лица. Но машины на «Дороге жизни» были редковаты и только изредка издевательски бибикали.
Шлепающий босиком по шоссе античный бог рассеянно махал им рукой. Я мрачно шла следом и понимала, что мне попался экземпляр, с которым трудно разговаривать. Очень.
— Малака, — сочно приложила я, обнаружив в себе невиданные запасы греческого нехорошего.
— А?! — пораженно обернулся Аид и таки нарвался на мою заготовленную фразу:
— Может, ты все-таки просто вернешься… ну, к ним? И притащишь с собой этот твой жезл и этот твой шлем…
— Да нет, жезл у меня свистнули, — весело махнул он рукой.
— Что — тот самый неизвестный вор?!
— Не. С чемоданом на вокзале. И я же уже говорил насчет возвращения?
— Угу, — хмуро ответила я. — Я поняла насчет камушков. Слушай, а сейчас ты куда? В Петергоф посмотреть фонтаны? Или там… в Кунсткамеру?
Где тебе самое место. Ну, жаль, что не договорила. Потому что он так и смотрел на меня: улыбка с предвкушением, зелень в глазах, волосы торчком. И этот проклятый прищур, от которого становилось морозно.
— Да нет, я на кладбище. То есть, мы. Ты же меня проводишь, раз уж не хочешь рассказывать о храмах? Хочу кое-что проверить, и тут недалеко такой ма-а-а-аленький, симпатичненький погостик… Идешь?
Я тяжко вздохнула. Прикинула, что амброзия все же нужна. И обреченно поинтересовалась:
— Слушай, а ты как вообще стал царем подземного мира?
— Так сам решил! — немедленно отозвался Клим, который, возможно, Аид. — Просто, понимаешь, если бы я, да с моим характером, взялся за море, ну, или за небо…
— Ясно, — сказала я быстро, — не продолжай.
Комментарий к …и барьеры психологические
* насчет препода - тру стори. Правда, такое имело место в одном из Минских вузов)
** Клим-Аид, разумеется, судит по слову “кирие”, то есть, друг. Фамилия ласкает слух бывшего грека.
========== Разборки в хтонических декорациях ==========
— Слушай, как тебя, Клим…
Вечерело плавно и вкрадчиво. Часы показывали какое-то уж совершенно дикое, больше близкое к полуночи время, но небо только разбавило кобальт легкой дымкой сероватости: белые ночи, что ты тут сделаешь.
Мы бодро шлепали пешком в непонятном лично мне направлении, куда вряд ли вообще ходят автобусы.
Хотелось есть, спать, домой и прибить спутника. Спутник пока не согласился поднести даже этот свой античный нож, примерно раз в полчаса выдавал: «Да нет, тут недалеко! Что — смертные совсем пешком не ходят?» — таки купил мне мороженку в случайно встреченном магазине. А, да. И осчастливил меня нереальным количеством баек из жизни олимпийцев. Байки были как на подбор: «Подрались как-то Зевс с Посейдоном…» или «Вот ты знаешь, сколько олимпийцев нужно, чтобы вкрутить светильник?» или «Как-то Гермий кинул клич на лучшую хозяйку среди богинь…»
Странные это были какие-то байки. Боги в них не сидели на тронах, не дули щеки от избытка важности. Шутили, братались, жили взахлеб, играли в разное-всякое… Может, из-за этого-то я за ним и тащилась уже столько времени: пропустить такое не сможет даже законченный технарь.
Но на паузе я взбунтовалась.
— Слушай, а ты разве не можешь найти, кто у тебя прибрал этот жезл? Ну, чтобы раз-два, божественные силы, какая-нибудь магия? Или у тебя сил совсем-то и не осталось?
— Остались малость, — отозвался спутничек. Он уже опять влез в шлепки и с упоением рассматривал на мой взгляд совершенно одинаковые деревья и заборы. — Только, понимаешь, я ими не пользуюсь. Почти совсем. Иначе, боюсь, наши отношения совсем испоганятся, а они и без того-то не особо идеальны, сколько ни пытаюсь…
— С кем отношения? — вяло спросила она. У Аида явно была манера говорить так, будто я вижу сквозь череп, что у него там в голове написано. Даже если бы видела: похоже, в голове у него такое, что лучше и не смотреть.
Сейчас он невинно приподнял брови и коротко ткнул пальцем вверх.
— В последний век стало гораздо лучше. Как это у вас говорят? Терпение и труд, да! Сначала было… ха, вот Зевс было решил сбросить Прометея в Тартар. Так вот, титаны его раз за разом тоже так выкидывали. С воплями: «Твою же мать, уберите зануду!» Раньше я не мог притронуться… почти не мог смотреть. Руки горели, если брал в руки Библию. Ну, для бессмертного-то ничего, затягивается. С глазами было хуже: будто впервые взглянул на колесницу Гелиоса. Теперь вот только в храмы не могу войти: выбрасывает. Спиной вперед, ты себе вообрази! Я в Ватикане-то потому долго и не пробыл: это было… в общем, пинг-понг.
Он довольно живо изобразил рукой летающий между воображаемыми храмами мячик, и я содрогнулась. От души набрала воздуха в грудь для глобального вопроса:, а зачем это ему понадобилось жечь себе руки, сотни лет метаться между храмами и пытаться до кого-то докричаться, если он сам — из другого ведомства…
Но он уже спокойно продолжал:
— …а тут еще Гермий с этим котлом так невовремя. Не может же это быть просто так. Испытание? Шанс? Только вот не понимаю, почему и зачем здесь ты. Как проводник? Наставник? Как…
Я потрясла пальцами, стряхивая с них жгучее и уже не впервые возникающее желание кой-кого придушить. Кой-кого, вечно говорящего не пойми о чем и загадками. Ну, ничего, вот заткнется же он хоть на пятнадцать минут, а тогда уж я его распотрошу, я себе за последние часы нехилый список вопросов составила…
Тут я заметила в прозрачных сумерках впереди надгробия, заорала от счастья: «Погост!» — и рванула к кладбищу так, будто была упырем, а по пятам неслась стая крестьян с вилами.
Аид догнал меня не сразу, зато и хихикнул, что, мол, подозрительный энтузиазм.
Умолк почти сразу, у первых могил.
Кладбище было заброшенное, запустевшее, небольшое и старое. С глухим шумом древних, мрачных сосен. С черно-синими зловещими тенями от полурассыпавшихся обелисков. С шуршанием сов где-то над головами, на ветках.
— Терпеть не могу такие места, — признался Аид, передергиваясь.
Здрасьте вам в окно, он еще кладбищ боится?
— А что так? Я думала, твоя вотчина…
— Я от них меняюсь.
Наверное, это все тон, а может, вечная недосказанность слов. А может, это сумерки коснулись кожи морозными пальцами, разбежались мурашками по рукам. Сумерки сгущались, их было слишком много для белой ночи. Сумерки сливались в чернильные, ночные пятна, влажно шевелились возле каменных осыпавшихся гробниц.
Сумерки просяще тянули пальцы к тому, кто шел впереди меня и почему-то старался смотреть только на каменные, древние кресты — ни на что больше.
Кресты живые пятна старательно обползали.
— Так, — сказал он спокойно, — пришли. Теперь если вдруг придется бежать — ты дай мне руку, нас не увидят.
И шагнул к какому-то склепу, довольно крупному, наверное, чьему-то фамильному и века где-то девятнадцатого — на питерских кладбищах чего не встретишь!
— В каком смысле — придется бежать? — спросила я, старательно отводя взгляд от тени, в которой что-то, кажется, неявно копошилось. — От кого? И почему? И зачем мы тут вообще?
— За привычным средст…
Звук изнутри гробницы пропал. Я немного нервно решала, что будет лучше: влезть следом в неизвестность или стоять и уверять себя, что шевелящиеся тени — это нормально, а вон те моргающие из темноты глаза — это какая-то крайне крупная кошечка. На всякий случай подалась за особенно колоритный и почти не обвалившийся крест: там было как-то уютнее.
Ждать долго не пришлось: Аид вернулся. Рассеянно поискал взглядом меня (не нашел). Поднял лицо в небо, где сонно висела бледная луна. И пораженно вопросил:
— Господи, ты что — серьезно?!
Ответа по понятным причинам не было.
— Нет, я понимаю, я просил и все такое…, но вот так — сразу?! И без шлема? И… тут еще и смертная, то есть, мне еще и ее оберегать придется? В открытую? Против этого всего и без… Нет, ты не пойми неправильно, я не отказываюсь, я постараюсь, я в общем-то помню, как нужно…, но хоть на первый раз ты не мог бы как-то… подсобить, что ли?!
Ночь, наверное, не выдержала. Сломалась и ответила.
— Чё, совсем, трехнутый?! — сипло вопросила ночь. — Поцоны, глянь, кадрище!
После чего интеллигентная питерская белая ночь выпустила из себя четыре неинтеллигентные хари разной степени помятости. Хари, наверное, трудились в роли местной налоговой для покойничков. Налоговой перепало хорошо: запах водки и колбасы наполнил воздух.
Как-то даже настроил меня на лирически-обеденный лад.
Аида он настроил гораздо лучше: тот вздохнул с таким облегчением, что чуть не сдул ближайшую сосну. «Смертные…» — прослеживалось во вздохе.
К упомянутым смертным бывший подземный царь шагнул с улыбкой во все зубы и чуть ли не с распростертыми объятиями.
— Привет, ребята! Денег, семки, закурить?
Бдыщ!
Кулак главного (фэйс у него был наиболее железнобетонен и наименее интеллектуален) вылетел вперед как на пружинке, и моего спутника ощутимо шатнуло.
— Шлем где? — скучно спросил второй.
— А ва-а-вам срифмовать по-гречески или по-русски?
Бздыщ!
— Два раза по одной щеке, вы же даже не даете мне подставить леву…
Хрясь!
— …три раза…
— Где, спрашиваю?!
— Ребята, не стесняйтесь, у меня же не только щеки…
Шмяк!
— Аххх, приятно, что вы это заметили…
Я зажмурилась и вжалась в крест, но звуков отменить не могло — они шли и шли, шокирующе размеренные.
Бах, шмяк, хлоп.
Хлоп, шмяк, бах.
И один и тот же вопрос.
— Шлем есть? А если найду?!
И ответы, гораздо более разнообразные.
— Найдете — забирайте! Охх, напомнило пощечину Геры. Ауу, зачем же на ногу наступать?