– И что мне с ним делать?
– Пригодится в пути, – отозвался Марек с болью в лице.
– Оставь себе, – рявкнул Стейнер. – Мне от тебя ничего не нужно.
– Стейнер, мне жаль. – Голос отца дрогнул.
– Всё это я делаю не ради тебя, а ради Хьелль.
– Стейнер… – Марек выглядел подавленным, но в душе Стейнера уже не осталось места для жалости. Он круто развернулся и зашагал в конец пирса, подальше от солдат и полных отчаяния глаз отца. В ушах плескался шум Призрачного моря, тишину разрывали насмешливые крики чаек.
– Повернулся спиной к семье? – Рядом возникла выщербленная бронзовая маска, пугая хмурым выражением.
– Вам-то какое дело?
– Часто те, кого мы увозим, до последнего цепляются за прошлую жизнь. – Хигир оглянулся на толпу. – Ты не из таких.
Стейнер пожал плечами, глядя, как с корабля на воду спускают шлюпку.
– А ты – противоречивая натура, не правда ли? – добавил иерарх.
– Я бы скорее назвал себя простым парнем, если узнать поближе.
– В чём же это выражается?
Стейнер вплотную подошёл к Зоркому.
– Улыбаюсь, когда счастлив, и хмурюсь, когда зол. Я не прячусь за масками.
– Вскоре и ты изменишься. Думаю, тоже наденешь маску. – В словах иерарха почудилась насмешка.
– Она мне не нужна.
– Идём, дитя, – позвал Хигир. – Время отплывать.
– Я вам не дитя, – сквозь зубы прорычал Стейнер. – У меня есть имя.
В заливе гулял ветер, и казалось, что он подгоняет людей, по трое и четверо бредущих вдоль побережья, как хрупкие осенние листья. Стейнер в последний раз оглянулся в сторону пирса и увидел, что Вернер уводит Марека, и толпа расступается перед ними. В каменной пустоте, заполнившей душу, вдруг ярко вспыхнул гнев. Закапал мелкий дождь, и море вокруг зашелестело.
Ширинов куда-то исчез, и Стейнер, плечами растолкав угрюмых детей, сошёл с пирса и устроился в лодке под их сердитыми взглядами. Он отчаянно старался не потерять самообладания и, склонив голову, до боли стиснул кулаки.
В ушах эхом отдавались слова: Всё это я делаю не ради тебя, а ради Хьелль. Он готов на всё, чтобы сестра не попала в лапы Империи с её Зоркими.
Вода капала с носа и струилась по вискам.
Зато никто не увидит, если он заплачет.
Четверо сильных молодых солдат помогли иерархам сесть в лодку и забрались следом. Ширинов сперва разразился кашлем, а когда качка закончилась, тут же задремал.
На полпути к фрегату, покачиваясь на тёмно-зелёной воде, они разминулись с другой шлюпкой, которая шла к каменному пирсу, а на её носу бесстрашно стояла Ромола. Гребцы кисло посмотрели на иерархов и мрачно оглядели Стейнера.
– Ромола? – изумился тот.
– Виделись прежде? – распевно спросил Хигир.
Стейнер кивнул.
– Она работает на Империю? – спросил он, злясь, что ввязался в разговор с Зорким.
– В некотором роде.
– В том же роде, как и убийство детей? – с вызовом спросил Стейнер.
– Твоя смелость вскоре иссякнет. – Хигир подался вперёд. – Владибогдан меняет всех.
Все романтические представления о плавании на корабле, которыми Стейнер себя тешил, быстро растворились. Не успел он оглядеться, как уже оказался в заточении. Сидений здесь не было, только старые ящики, а ещё запах морской воды и темнота. От едкого холода спасались вытертыми покрывалами, которые кишели вшами, и дети с визгом их стряхивали. Трудно было сосчитать всех заключённых в этой мрачной темнице. Корабль стонал и скрипел, и непривычный к этому Стейнер старался согнать с лица тревогу. Качка никак не отразилась на похмелье, и юноша, устроившись между ящиков, закрыл глаза.
Первое Испытание проходило в десять лет, последнее – в шестнадцать, когда заканчивалась школа. Многие бросали занятия гораздо раньше, но всё равно проходили Испытание. Стейнер слышал истории, как хитрые родители отправляли детей в отдалённые деревни, где не было школ, подальше от хищных глаз Империи. Но все их усилия так или иначе шли прахом. Синод широко раскинул свои сети, и его служители рыскали по континенту, отправляясь на север и запад, пока наконец всех детей не собирали в Циндерфеле под охраной солдат.
Стейнеру вспомнилось, что вчера вечером сказал отец:
Правда в том, что детей на острове не казнят. Во всяком случае, мы так полагаем.
– Я ещё жив, – произнёс Стейнер вслух, ни к кому не обращаясь.
В ответ он услышал плач и, открыв глаза, увидел мальчика лет десяти, который, съёжившись, сидел на корточках. Светлые волосы выдавали уроженца Шанисронда, а испуганные глаза выделялись на фоне пухлых смуглых щек.
– Привет, – сказал Стейнер. – Возьми покрывало.
Мальчик покачал головой.
– Как тебя зовут?
– М-максим.
– Почему не хочешь принять покрывало?
Максим махнул рукой на груду ящиков, где на самодельном троне восседал белобрысый паренёк.
– Он не разрешает.
Стейнер поднялся и размял плечи. Он чувствовал на себе взгляды и вдруг осознал, что старше остальных минимум на пару лет и уж точно крупнее всех.
– Жди здесь, – велел он Максиму.
Мальчик кивнул, и его нижняя губа задрожала.
Стейнер пересёк темницу, переступая через жмущихся друг к другу детей, и остановился перед грудой ящиков. На самой вершине, подстелив дюжину покрывал, устроился парнишка с крайне заносчивым видом.
– И кто же у нас здесь? – Стейнер вопросительно вскинул бровь.
– Аурелиан Бревик… Мой отец – самый богатый человек в Хельвике, и скоро меня отпустят. – Мальчишка улыбнулся. – Отец договорится с имперцами, и я вернусь домой.
– Неужели, сын хельвикского толстосума?
– Разумеется. – Аурелиан брезгливо выпятил губу. – Это ошибка. У меня нет колдовской метки, как у этих оборванцев. Или как у тебя.
Сыну богача было около шестнадцати. У него был взгляд холоднее северного ветра, и одежда из выкрашенной в алый цвет овечьей кожи, красивая и дорогая. А тяжёлые ботинки казались новыми и крепкими.
– Не хочешь поделиться покрывалами? – предложил Стейнер.
– Пожалуй, нет, – ответил Аурелиан.
– Послушай-ка. – Молодой кузнец понизил голос. – Я мучаюсь от похмелья и только что потерял всех, кем дорожил. Мой запас терпения уже на исходе.
– У меня уже коленки трясутся, – фыркнул самопровозглашённый тиран.
Мальчишка встал, и улыбка сползла с его лица. Сидя на троне, он казался выше Стейнера. Теперь же они стояли лицом к лицу, но Аурелиан явно не собирался отступать. Деньги никогда не отступают.
– Ползи прочь, как и положено бедняку, и я прощу…
Договорить он не успел – Стейнер выбросил кулак, разбив ему нос и подбив глаз. Всхлипнув, Аурелиан рухнул навзничь с трона и прижал руку к лицу.
– Как ты посмел?
– Легко, – ответил Стейнер. – И посмею ещё, если не замолкнешь.
Он забрал с деревянного трона покрывала и стал раздавать тем, кто остался без них.
– Потряси. Стряхни вшей, – велел он одному. – Успокойся, утри слёзы, – сказал другому. – Возьми, – и протянул одеяло Максиму.
И вот уже пятнадцать лиц с мольбой обращаются к нему, почувствовав защитника и стараясь быть ближе.
– Фу, – плюнул Аурелиан, сидя в другом конце темницы, но на большее не отважился.
Стейнер устроился среди новых подопечных, потёр сбитые костяшки и прокашлялся.
– Ладно, хорош реветь. Знаю, весёлого мало, когда забирают от семьи. И понимаю, что вам страшно. Хель, я и сам боюсь.
Подошли ещё дети.
– Как нас убьют? – спросила до боли худая девочка не старше одиннадцати.
– Не знаю, – ответил Стейнер. Ему хотелось пообещать, что их вовсе не убьют, но грош цена таким обещаниям. – Знаю лишь, что нас везут на остров под названием Владибогдан. Нужно держаться вместе, действовать вместе, друг без друга пережить это не выйдет.
Непривычно, когда каждое твоё слово ловят на лету. Всю жизнь он был сыном кузнеца и братом чудной девчонки. Учителя в школе редко его замечали. Только Кристофин по-настоящему обратила на него внимание. Вспомнив о ней, юноша болезненно сморщился – больше они не увидятся. Он потряс головой и откашлялся.
– И чтобы такой глупости я больше не видел. – Он кивнул на Аурелиана. – Мы – всё, что у нас осталось.
Младшие дети устроились рядом со Стейнером, а старшие разбрелись по темнице, примкнув к остальным группам. Максим свернулся калачиком и, положив голову кузнецу на колени, уснул.
Когда Хьелль было пять-шесть лет, она вела себя так же. От воспоминаний у Стейнера навернулись слёзы – слёзы горечи и утраты.
– Почему же ты скрывала, Хьелль? – прошептал он.
Парень долго сидел, понурив голову, и терзался. Затем вдруг остро ощутил чужое присутствие и, вскинувшись, увидел Ромолу, которая выглядывала из-за угла. Сейчас она не улыбалась, как в Циндерфеле, и ничем не показывала, что узнала его.
Открытая вода Призрачного моря оказалась вовсе не такой безмятежной, как ожидал Стейнер. Волны бились о корпус, и корабль кренило и качало. Кое-кого из детей затошнило, и темницу наполнил явный запах рвоты.
– Спаси меня, Фрёйа. – Стейнер заткнул нос. – Надо же было вчера напиться.
Максим сонно приоткрыл глаза.
– А?
– Ничего. Но если стошнишь на меня, я выброшу тебя за борт.
Максим серьёзно кивнул, как бы говоря, что на месте Стейнера поступил бы так же. Затем мальчик теснее свернулся и вновь уснул.
– За сколько вообще фрегат проходит двадцать миль? – пробормотал юноша, и тут с верхней палубы спустился один из членов экипажа.
Это была суровая с виду женщина в чёрном платке и почти совсем выцветшей рубашке. Но больше всего Стейнеру приглянулись её штаны в широкую чёрно-белую полоску.
– Отличные штаны.
– Спасибо. Ты – Стейнер?
– У меня неприятности?
– Тебе виднее. – Морячка пожала плечами. – Капитан хочет тебя видеть. Иди за мной, и чтобы без фокусов. Мы уже в пяти милях от Циндерфела, вряд ли ты столько проплывёшь.
Стейнер склонил голову к плечу и задумался.
– Я не шучу, – сказала она. – Течение сильное и вернее всего тебя вынесет в Шанисронд. Но сперва рыба пару месяцев будет объедать твой труп.
Молодой кузнец бережно переложил спящего Максима.
– Я быстро, – пообещал он, когда мальчик захныкал.
– Не знала, что у тебя младший брат, – заметила морячка.
– Как и я.
Вслед за женщиной Стейнер взобрался на палубу. Ромола наверняка подслушивала, когда он говорил с детьми, и непременно доложила об этом иерархам. Только новой беседы с Хигиром и Шириновым ему не хватало – если вдруг они поймут, что колдовская метка чудесным образом испарилась, то вышвырнут его за борт. Страхи тяжело оплетали его, словно канат, намокший от тумана и морских брызг.
– Пришли, – сказала морячка. Она большим пальцем ткнула в сторону двери, но корабль вдруг накренился, и она была вынуждена схватиться за стену.
– Сколько ещё плыть? – спросил Стейнер.
– Ветер против нас, ворон и то летит быстрее.
– Какой он? – спросил Стейнер.
– Кто?
– Капитан. Какой он?
Морячка улыбнулась.
– Сам увидишь.
С этими словами она открыла дверь и втолкнула его в тёмный кабинет.
7
Стейнер
«Дорого обошлось Винтерквельду восстание. Многие погибли – как мужчины, так и женщины. Стоит отметить, что на зов революции отозвались не все – не встали против драконов спригганы, заполонившие леса, словно грибы. Вот почему они никогда не были и не станут частью Империи».
В каюте хранился целый арсенал любопытных вещиц, собранных со всего Винтерквельда. Здесь тебе и кружка с отчеканенным гербом Ваннеронда и костяной кинжал с рукоятью из кожи ящерицы, а на полу расстелен ковёр из шкуры яка. Два фонаря из цветного стекла заливали кабинет красным и синим светом. Но больше всего Стейнера очаровала музыка.
Сидя спиной к юноше, Ромола бренчала по струнам длинного инструмента с округлым корпусом. Спокойная мелодия передавала истинную глубину её печали. Каждая нота являла собой крошечное чудо; с каждым аккордом слышалась песнь грёз.
В Циндерфеле ни у кого не было денег на подобные изыски. Да что уж изыски – в студёные зимы людских грошей не хватало даже на еду. Музыка в Циндерфеле рождалась лишь из воодушевляющих песен, хлопков для поддержания ритма, топота и хриплых завываний. Инструменты – это нечто за гранью фантастики.
– Откуда взяла такую вещицу? – шёпотом спросил Стейнер.
Ромола оторвалась от игры и краем глаза посмотрела на парня.
– У бывшего возлюбленного. Это домра. – Грустная улыбка коснулась губ чужестранки, и она вздохнула. – Наши пути разошлись, когда я узнала, что он утаивает от меня правду.
Волна грусти нахлынула на Стейнера: он вспомнил о признании отца в кузнице и откровении Хьелль. Да ещё и Вернер своими тайнами насыпал соли на свежую рану.
– Понимаю… – сказал он.
– Я даже не попрощалась, – добавила Ромола, глядя в тёмный угол кабины. – Схватила кошелёк и домру и ушла без оглядки.
– Мне жаль, – посочувствовал Стейнер. – Трудно, когда…
– Вся наша жизнь – это партия в карты с большими и малыми ставками. – Ромола склонила голову набок. – Никогда не знаешь, чем всё обернётся.
Стейнер понимающе кивнул. Карты были ему не по нраву, но чувства морячки знакомы хорошо.
– Когда я встречусь с капитаном? – Его мысли вернулись к каменному причалу, где на прощание он одарил семью гневными взглядами.
Ромола не смогла скрыть веселья.
– Капитана? Неужто парнишка Стейнер ожидал увидеть здоровенного мужчину с длинной бородой и попугаем на плече?
Чужестранка встала и сделала реверанс.
– Ты?
– Боюсь, деревянной ногой я тебя тоже не порадую. – Она расплылась почти в насмешливой улыбке.
– Погоди, но ты ведь рассказчица?
– Ага. По выходным. – Ромола осторожно положила домру на кровать. – Иногда приятно сойти на берег. В каждом городе я провожу одну ночь вне каюты корабля. Какой смысл в плавании, если нельзя посмотреть на мир?
– Да разве в Циндерфеле есть на что смотреть?
– О! Хоть в чем-то мы солидарны. – Прищурившись, капитан села и откинулась на спинку, закинув ногу на колено.
– Чего не сказала при встрече, что ты – капитан корабля? – Стейнер сузил глаза. Появилось ощущение, что его обвели вокруг пальца. Хотя… какая теперь разница.
– В чём смысл? Люди вряд ли отблагодарят за то, что я привела имперцев к их берегам.
– Раз уж обмолвилась, объясни, зачем ты привезла Ширинова и Хигира в Циндерфел?
– А в чём, думаешь, цель людских деяний? – пожала плечами Ромола. – Деньги. Они даровали мне прекрасную репутацию в Империи.
Сжав кулаки, Стейнер отчаянно пытался придумать ответ.
– Ты благородно поступил в трюме с детьми, – заметила капитан.
– А ты уж, наверное, успела доложить Ширинову и Хигиру.
– Ошибаешься. Я не имею привычки болтать впустую. – Ромола налила себе стакан вина. – Но тебе следует быть осторожнее с нелестными высказываниями в сторону Империи. Людей и не за такое убивали.
Стейнер кивнул. Трудно спорить с истиной.
– Но как же тогда рассказчица выжила в Сольминдренской империи? Если Ширинов услышит, как ты рассказываешь сказки о драконах и…
– Они в Империи запрещены, а не в Обожжённых республиках. Это одна из причин, по которой я променяла воды Пепельного залива на Холодеющий океан.
– Получается, ты отказалась от жизни пирата, чтобы стать наёмницей Империи?
– Как же ты молод, – улыбнулась Ромола. – Молодым всё вокруг кажется чёрно-белым. Подожди несколько лет, потом всё поймёшь.
Стейнер огляделся, приметив рамку с иллюстрацией чёрной птицы.
– Резная фигура на носу корабля – это ворон? – полюбопытствовал юноша, стремясь сменить тему разговора.
Ромола кивнула.
– Имя корабля – «Надежда Дозорного». Остаётся надеяться на благосклонность Фрейны. Хотелось бы, чтобы она сберегла нас от несчастий. – Капитан сунула руку под кресло и вытащила увесистый мешок. – Возьми. Мой старый знакомый настоял, чтобы я взяла его на борт.