Я БРОСАЮ «Мерседес» в нескольких кварталах от «Max Overdrive Video». В другое время я бы начал переживать, что пришлось оставить великолепную машину, но Лос-Анджелес – это фактически автомобильный «шведский стол», у которого, имея такой замечательный нож, как у меня, просто невозможно остаться голодным.
Я хватаю клеенчатый тюк с оружием, сумку с одеждой и иду к магазину. Дверь закрыта, но я стучу по стеклу, и Аллегра меня впускает.
– Хренассе, – говорит она. – Шикарно выглядите.
– Спасибо.
Приятно получить комплимент от человеческой женщины. За одиннадцать прошедших лет несколько редких добрых слов пришлось услышать только от демонов, которые выглядели так, будто их только что стошнило змеей.
– Вы потеряли ключ?
– Забыл про него. Давно не пользовался.
– Где же вы жили, если не пользовались ключами?
Она смотрит на бибикающее нечто у себя в руке. Оно выглядит так, будто пульт от телевизора трахнул маленькую пишущую машинку, и от их союза родилось ублюдочное отродье. Она печатает что-то на крошечной клавиатурке большими пальцами и улыбается.
– С чем это ты играешься?
– Вы никогда такого не видели? Это блэкберри[32].
– Что-то вроде телефона? Но ты на нем печатаешь?
– Уже закончила. Кажется, вы пролежали в коме с семидесятых. Нет. Вы были похищены инопланетянами.
– Ты меня раскрыла. Клаату барада никто[33].
– Это из «День, когда Земля остановилась», верно? С детства люблю это кино.
– Я тоже. Так и зачем ты печатаешь на своем блэкберри-устройстве?
– Просто блэкберри. Как вы «Просто Старк». – Она разворачивает свой приборчик, чтобы я мог разглядеть его получше. – Вы можете говорить по нему или обмениваться текстовыми сообщениями. Это как электронная почта, только мгновенно. Вы же слыхали про электронную почту?
– Конечно. Но зачем вообще печатать? Можно же просто позвонить.
– Переписываться иногда веселее. Или как сейчас – если надо сообщить кому-то адрес, то надежнее послать его в письменном виде.
– А что на экране?
– Карта Гугл. Я посмотрела в ней адрес, чтобы Мишель не заблудилась. – Она щелкает кнопочкой, и изображение на маленьком экране меняется. – Видите, вы просто заходите в Сеть и вводите адрес.
– В этой штуке есть Интернет? Если бы у меня был свой Интернет, я мог бы найти в нем всякое, да? Имена, места, исторические факты?
– Во-первых, Интернет не может быть «своим». Это Паутина, она никому не принадлежит. Вы просто ею пользуетесь. И да – вы можете найти все, что захотите.
– И я тоже могу завести себе такое устройство?
Она смотрит на меня так, будто я действительно провел десять лет с марсианами:
– Ну разумеется. Просто надо разобраться, какое вам больше подойдет.
Она печатает еще несколько слов в блэкберри и прячет его в карман пальто.
– Спасибо, – говорю я.
– Не за что. Я ухожу на встречу с друзьями. Закроете за мной дверь?
– Конечно. Приятного вечера.
– До завтра.
«Давно не пользовался ключами». Как можно было такое ляпнуть? По одному ее взгляду стало сразу понятно: она считает меня или наглухо шизанутым, или только что откинувшимся уголовником. Хоть бы она не заинтересовалась тем, что я сделал с Касабяном. Кроме того, ей наверняка интересно, что же такое завернуто у меня в грязную клеенку. Придется начать запирать дверь на втором этаже. А потом что-то делать с ее подозрениями, но я пока не понимаю что и, честно говоря, не хочу сегодня об этом думать. Я тащу сумки и сверток наверх и бросаю на кровать. Завтра пойду выбирать себе блэкберри. Наличие Интернета, Паутины или чего там еще поможет догнать этот мир и не производить впечатление недавно приземлившегося марсианина.
Я подхожу к кладовке Касабяна и открываю дверь.
– Здравствуй, солнышко. Как спалось?
По телевизору идет рекламное шоу. Какой-то парень в поварском халате размахивает кухонной утварью.
– Ты когда-нибудь видел такие ножи? Пожалуй, возьму себе набор. Он только что резал ими жестяные банки и кирпичи.
– Когда начну питаться кирпичами, одолжу у тебя один. Появились какие-нибудь мысли в связи со вчерашним нашим разговором? Например, о том, где можно найти старых друзей?
Касабян не смотрит на меня, взгляд его прикован к телевизору.
– Представляешь, они никогда не ржавеют. Их даже точить не нужно. Они потрясающие. Почти волшебные.
– Сейчас ты не в том положении, чтобы выё…ваться.
Наконец он поднимает на меня глаза:
– Неужели? А вот мне кажется, я сейчас именно в том положении, когда могу, блин, делать все, что захочу. Хочешь убить меня? Давай! Моя жизнь никогда не была идеальной, но теперь у меня даже такой нет.
– Я все равно не верну тебе тело. Может, когда-нибудь, но точно не сейчас.
Он снова смотрит в телевизор:
– Уже познакомился с Аллегрой? Студентка-недотрога со сладкой узенькой щелкой. Не то чтобы я ее уже трахал, но Новый Год не за горами. Думаю взять шампанского, пару таблеточек рогипнола[34] и увидеть наконец природный цвет ее волос.
– Независимо от того, что ты там напридумывал, тебя только стошнит на собственные ботинки.
– Вообще-то у меня больше нет ног, мудило, – отвечает он, кивая на собственное тело. – Ой, я немножечко обидел серийного убийцу? Прошу прощения. Кого-то убил сегодня? Обезглавил кого-нибудь из старых друзей?
Узнаю такое поведение – открытое неповиновение, воспетое фильмами категории «Б». Я пытался так же вести себя в Аду. Трудно напугать того, кто думает, что ему больше нечего терять. Хитрость заключается в том, чтобы напомнить, что всегда есть что терять. Например, семью или друзей. Продемонстрировать будущие потери такому подонку, как Касабян, будет совершенно несложно.
Я беру его револьвер с кровати, заворачиваю в полотенце, взятое из ванной, и делаю три выстрела в направлении обезглавленного тела.
– Бл…ь, ты рехнулся? – кричит он. – Оно мне еще нужно!
– Всё целиком? Вообще-то у тебя два колена, две почки… Органов хватит с запасом.
– Бл…ь, мудак ты ё…ный!
– Будешь отвечать на вопросы? Или хочешь, чтобы я продолжил играть в Вильгельма Телля?
– Знаешь, почему Мейсону было так легко продать тебя, а остальным – пофиг?
– Почему?
– Да потому, что ты х…йло! – Он поднимает брови и смотрит на меня, ожидая реакции. Но я остаюсь совершенно спокойным. – Там, в Круге, ты был как Христос: всего лишь малолетний хулиган, но с непонятно откуда взявшейся силой. Ты был сильнее любого из нас, включая Мейсона. Но тебя это как-то заботило? Нет, черт возьми! Тебе все давалось легко. Другим приходилось пахать до одури, чтобы научиться делать самые простые заклинания. А ты даже не пытался притворяться, что изучаешь книги. Ты просто импровизировал что-то на ходу, и из твоей жопы вылетали ангелы! Ты не представляешь, как это нас бесило.
– Значит, вы отправили меня в Ад, потому что я оскорбил ваши чувства?
– Нет, потому что ты навредил Мейсону. Ты никогда не умел рассчитывать свои силы.
– Если я и доставил Мейсону неприятности, то только потому, что он их заслужил. Речь всегда заходила о том, что он собирается стать великим черным магом. Он не хотел учиться у магии. Не хотел даже получать от нее удовольствие. Он хотел стать гребаным Лексом Лютором[35]. Впрочем, я бы не причинил ему страданий, если бы знал, какой он нежный тепличный цветочек.
– Вот видишь! Ты до сих пор не угомонился. Потому-то Мейсон тебя и наказал – за всю херню, что ты натворил, и за твое показное волшебство! Ты мог лепить магию из воздуха, но настоящая сила в итоге досталась ему. А ты одиннадцать лет прокувыркался с демонами. Каждый вечер перед сном я вспоминаю выражение твоего лица в тот момент, когда они волокли твою жопу в Ад.
Не целясь, я делаю еще пару выстрелов в направлении тела.
– Прекрати! Перестань, черт тебя дери! Что ты хочешь узнать?
– То же, о чем говорил вчера. Где остальные члены Круга? – Я швыряю револьвер на кровать. Боже, как хочется курить! – Попробуем зайти с другой стороны. Если ты здесь, то где Джейн-Энн?
Если бы у Дональда Трампа и Злой Бастинды родился совместный ребенок, то это была бы Джейн-Энн. Внешне она похожа на библиотекаршу с деньгами и хорошим вкусом к одежде, но под костюмом от Версачи скрывается Годзилла с титьками. В магии она не настолько могущественна, как Мейсон, но гораздо сосредоточенней и безжалостней его. По-своему она страшней даже бешеного пса Паркера.
– Я не знаю. Слышал, у нее какой-то бизнес, связанный с кино.
– А как насчет Черри Мун?
Расколоти педофильскую пиньяту, и оттуда вместо конфет вывалится Черри Мун. Стервозная кукла, из той породы девушек, которые отнеслись к манге и аниме слишком серьезно. Они все мечтают вырасти в Сэйлор Мун, но только Черри использует для этого магические способности. Последний раз, когда я ее видел, она была одета под готическую Лолиту и излучала животный секс, но при этом выглядела как двенадцатилетняя нимфетка.
– Про нее я тоже ничего не знаю. Слышал, работает в каком-то спа-салоне или в пластической хирургии для богатых уродов.
– Рад узнать, что все используют свои новые возможности для таких достойных целей.
– Нам нужно питаться. Не то чтобы прямо сейчас, я в общем смысле…
– А где Ти Джей?
Услышав это имя, он закатывает глаза.
– Ё…аный хиппи. После того как тебя схватили Таящиеся, он несколько дней рыдал, как маленькая девчонка. Некоторые люди не созданы для реальной жизни.
«Таящиеся» – это скрытные магические или мистические уродцы, которых Саб Роза не считают за своих. Например, наяды – это Таящиеся. Или зомби с оборотнями. А вот полицейские под прикрытием хоть и скрытны и иногда уродцы, но не Таящиеся. Они просто гниды.
– Так и где он?
– Жрет землю на Вудлонском кладбище. Маленький педик повесился через неделю после того, как ты покинул нас. Наверное, не смог выкинуть монстров из своей головы.
Бедный глупый ребенок. Ти Джей был даже моложе меня. Тогда ему было примерно шестнадцать или семнадцать. Но в одном Касабян прав: некоторым людям не стоит видеть темную сторону магии или иметь дело с грязной стороной жизни. Ти Джей так и не смог влиться в нашу маленькую волчью стаю. В каком-то смысле я даже рад тому, что он ушел. На него охотиться мне бы совсем не хотелось.
– О Мейсоне и Паркере мы, кажется, уже поговорили. Мейсон исчез и прихватил Паркера с собой. Я правильно понял?
– Ага. И больше не спрашивай меня о них, потому что я ничего не знаю. Иногда Паркера видят в городе. Обычно сразу после этого обнаруживают какого-нибудь любознательного мага со сломанной шеей.
Мысль о том, что где-то бродит злобный пес Паркер на пару с косящим под Дарта Вейдера Мейсоном, чья башка набита Адскими заклинаниями, совсем не вдохновляет. К тому же эти двое могут отсиживаться где угодно – от Глендейла до Бутана.
– Ты уже посещал наш старый дом? Прелестно, не правда ли?
– Что с ним случилось?
– Не знаю. Может, Мейсон его забрал. Нашел внутри что-нибудь полезное?
– Внутри чего? Дома больше нет. Что там можно найти?
– Ах ты, хитрый сукин сын. Подвал-то никуда не делся. Ты же по-любому туда лазил. – Касабян смотрит на меня подозрительным взглядом. – Ты что, вправду подъехал и тут же свалил? Крутой парень, ничего не скажешь…
Красота. Теперь я должен зарыться, как лесной сурок, в подвал Мейсона – именно туда, где он провел обряд, переместивший меня в Нижний Мир. Ничего плохого этот план, кажется, не сулит…
Я разворачиваюсь, чтобы уйти, но Касабян кричит мне:
– Эй, сволочь! Я выложил тебе информацию. Дай хотя бы покурить.
– У меня кончились, поэтому страдать сегодня будем оба. Завтра притащу чего-нибудь.
Я выхожу из кладовой и перед тем, как закрыть дверь, говорю:
– Кстати, чуть не забыл. Я случайно припарковал твою машину в двухчасовой зоне и испугался, что ты получишь большой штраф. Поэтому решил избавиться от нее насовсем.
– Ты… что?
– Сладких снов!
Я СИЖУ на краю кровати и мечтаю о сигарете, но не могу заставить себя подняться и пойти искать магазин, который еще работает. От пуль, застрявших в груди, довольно больно – словно в меня стреляли совсем недавно. Думаю, какая-то из них царапает ребро. Я встаю и начинаю обыскивать комнату, открывая шкафы и роясь в куче пустых коробок из-под DVD. Наконец на дне коробки, заполненной порнухой с обдолбанными девками (даже думать не хочу, откуда он это взял), я обнаруживаю дешевую безымянную водку в пластиковой бутылке с завинчивающейся крышкой. В старших классах мы называли такое пойло «Адским дождем» в честь старого фильма ужасов. Теперь это кажется забавным, учитывая дальнейшие обстоятельства моей жизни. Я отвинчиваю крышку и делаю глоток. Водка обжигает пищевод. На вкус она как смесь «незамерзайки» с аккумуляторной кислотой.
Трудно в это поверить, но какая-то крошечная смешная частичка меня испытывает сострадание даже к такой свинье, как Касабян. Сначала провести полжизни, пресмыкаясь перед более умными и талантливыми магами, а потом оказаться выкинутым ими на улицу, как использованная малолетка, – такое действительно может ранить душу. Это как окончательное подтверждение самого худшего страха – о том, что ты действительно тот неудачник, которым всегда боялся стать.
Я же, с точки зрения Касабяна, был самым настоящим х…йлом – тут он не преувеличил. Пока он боролся в поте лица с какой-нибудь детской левитацией, а Мейсон навязчиво демонстрировал всем освоенное им заклинание одушевления или огненный взрыв, я торил свой путь в магии с такой же оскорбительной легкостью, с какой добивался всего остального.
Магия всегда давалась мне легко. На свой пятый день рождения я поднял нашего кота под потолок и сбросил на Тиффани Браун – рыжую девчонку, в которую был тогда влюблен. Тиффани шутки не поняла, и на этом мой первый роман закончился.
В двенадцать лет на уроке изобразительных искусств учитель дал нам задание слепить животных из глины. Я быстро выжал из мягкой массы нескольких маленьких жирных птичек, заставил их облететь комнату и вылететь в окно. После этого меня отстранили от занятий на неделю, хотя никто не мог толком объяснить за что.
Тогда я даже не понимал, что занимаюсь магией. Я просто умел делать всякие забавные штуки и смешить ими одноклассников.
Родители никогда не говорили об этом, но они знали, на что я способен. Заболев, я становился опасен. Я бил окна одним взглядом. Если меня лихорадило, то подо мной загоралась простыня. Я узнал, что у моих способностей есть название, когда отец подарил мне старую, обтянутую кожей книгу, озаглавленную «Краткая история и обзор магических искусств». Прочитав ее, я сразу понял, кто я такой. Не чародей и не волшебник – это все диснеевские штучки. Я – маг. Несколько лет спустя я узнал, что есть другие маги, и некоторые из них пригласили меня в свой тесный Круг. А потом попытались убить.
Я сижу на кровати Касабяна, пью его мерзкую водку и представляю себе Джейн-Энн, Черри, Паркера и Мейсона сидящими высоко над городом в одном из тех домов, что нависают над склоном холма на тонких паучьих лапах, дерзко бросая вызов землетрясениям. Каждый из них уверен, что выживет. Даже без магии выживет, потому что в этом и заключается их величайший талант. И скоро они окажутся на другом холме и будут смотреть на нас оттуда, как на неудачников. Они сильны, а мы слабы. Потому что мы никогда не решимся на то, что делали они, когда лезли на вершину.
И конечно же, они правы. Мы не будем ползать по дерьму, костям и трупам. В их понимании мы действительно слабые, как бы нам ни хотелось представить себя такими же хладнокровными, твердыми и решительными, как они.
С другой стороны, было бы забавно однажды ночью забраться на холм и привязать динамит к паучьим лапам, на которых стоят их дома. Мы бы скакали по крышам, как дети, скатывающиеся на санках с горы, а их яркие, конфетного цвета особняки рушились бы в море.