– Вот и замечательно, – обрадовался магистр-управляющий и денег мне предлагать не стал. Вместо этого вернул документы о назначении. – Держите, Филипп… О, тысяча извинений! Рудольф, конечно же Рудольф!
По спине у меня побежали мурашки, я через силу улыбнулся и уточнил:
– Купальни в городе имеются?
– Спрашиваете! – фыркнул толстячок. – Одна из городских достопримечательностей! Здание, как говорят, еще староимперской постройки. Всякое воссияние просвещенные люди после церковной службы направляют свои стопы именно в термы, а никак не в кабаки. В кабаки и ресторации идут уже после. Местная традиция. Все! Встречаемся завтра в два часа пополудни. Заеду за вами на квартиру.
Я кивнул, надеясь, что термы работают и в будний вечер, а то в Ольсе времени посетить купальни у меня не нашлось. Сполоснулся в бадье, но разве так просто болотную грязь смоешь?
Как выяснилось немного позже, кучер вез магистр-управляющего домой. Жил тот в милом двухэтажном особняке в тихом и спокойном районе, именовавшемся на фирланский манер Стюгор. Его тенистые улицы патрулировала нанятая местными толстосумами охрана, а с остальным городом соединяли только два моста. Один был перекинут через Ливу, второй – через ее не столь полноводный приток.
В гости Джервас Кирг меня не пригласил и велел кучеру ехать в Старый город, где кто-то из шапочных знакомых магистра сдавал квартиры лекторам и состоятельным школярам. Напоследок толстяк потребовал снять служебный перстень, и я выполнил его распоряжение, оставив на руке лишь серебряную печатку лиценциата тайных искусств с золотой накладкой герба Кальвортского университета.
Первым делом кучер отвез меня к лавке портного. Вышколенные подмастерья очень быстро сняли все необходимые мерки, и я решил не скупердяйничать и заказать сразу два комплекта одежды, причем один попросил подогнать из готового платья. Портной в ответ страдальчески закатил глаза, но все же взялся исполнить этот заказ к завтрашнему полудню. А вот сроки пошива он не назвал даже приблизительно и предложил явиться на первую примерку ближе к концу седмицы.
Во флигеле напротив располагался башмачник, он взялся стачать пару туфель, а после этого кучер доставил меня к доходному дому, претенциозно именовавшемуся Княжеским двориком. Внутренний двор там и в самом деле имелся, но совсем небольшой, сырой и тесный, да и само здание на резиденцию сиятельного аристократа тоже нисколько не походило. Впрочем, предложенная хозяином квартирка на мансардном этаже приглянулась мне с первого взгляда.
Единственная комната со скошенным потолком и огромным камином была светлой и просторной, окно выходило не во двор, а на улицу. На полу лежала медвежья шкура, а стоявшая у стены кровать была куда шире, нежели требовалось одному человеку. Подумалось даже, что раньше это уютное гнездышко сдавали для романтических встреч, но высказывать это предположение вслух я не стал и внес арендную плату за седмицу вперед. Сумма вышла немалая, и оставалось надеяться, что долго мое нелегальное положение не продлится и впоследствии Вселенская комиссия возьмет оплату служебного жилья на себя.
Чернявый живчик с хитрыми бусинками глаз вручил связку ключей и отправился восвояси, позвякивая зажатыми в кулаке серебряными монетами. Вид у него был предовольный.
Я подступил к обитому железными полосами сундуку, в котором вполне мог уместиться взрослый человек, убрал в него футляр с пистолями и большую часть денег, наискось уложил мушкет. Затем опустил крышку, запер массивным навесным замком и прошелся по комнате. Оценил камин, на полке которого лежали всякие милые безделушки, встал у окна. Вид из мансарды открывался на море крыш с коричневой и блекло-оранжевой черепицей, слуховыми оконцами и закопченными печными трубами; вдалеке между домами будто бы даже проглядывала гладь реки, но могло и показаться.
Окончательно стемнеть на улице еще не успело, поэтому я спустился на первый этаж и постучался в квартиру хозяина. Тот бегло говорил на североимперском и доступно объяснил, как пройти к городским термам, а вот после вопроса об аптеке явственно замялся.
– Ближайшая прямо по улице, магистр, – сообщил он после долгой паузы, – но не советую идти напрямик. По пути будет квартал мясников, за порядком там присматривают подмастерья, а они школяров не жалуют. Уже смеркается, боюсь, могут не разобраться и поколотить.
– Куда еще вечерами лучше не ходить? – с усмешкой поинтересовался я.
Как выяснилось, таких мест в Рёгенмаре имелось с избытком. В Стюгоре чужаков гоняла частная охрана, а в Нистадде, населенном городской беднотой, грабители могли обобрать до нитки даже при свете дня. Старый город в этом отношении оказался вполне безопасен, поскольку службу там несли и квартальные городовые, и цеховая стража. Но не обошлось и без ложки дегтя: отношения между бюргерами и школярами оставляли желать лучшего; стычки и драки на этой почве случались по нескольку раз на дню.
Под конец беседы я вручил хозяину медный фердинг и попросил принести в комнату дров, а сам отправился на поиски аптеки. Мудрым советом пренебрегать не стал и немного покрутился по округе, зато и добрался до заведения с вывеской в форме ступки и пестика без приключений.
Морщинистый лекарь поначалу неплохо понимал меня, осмотрел загноившиеся ссадины на запястьях и продал баночку с каким-то травяным бальзамом, но стоило только поинтересоваться корнем мандрагоры, моментально позабыл североимперский. Вопрос о зелье, используемом ведьмами и алхимиками, напугал старика так сильно, что больше из него не удалось вытянуть ни единого внятного слова.
Плюнув, я двинулся прямиком к набережной Ливы. На улице быстро темнело, всюду подмастерья и приказчики закрывались ставни лавок и уносили с улиц раскладные прилавки. Люди разбредались по трактирам и кабакам; кое-где прямо под навесами жарили на открытом огне свиные ребрышки, варили в пузатых чанах рыбную похлебку и подогревали глёг.
От запаха еды рот наполнился слюной; я купил лепешку с мясной нарезкой и отправился на поиски терм. Под вечер похолодало, потянуло стылостью, задул свежий ветерок. Меня начало знобить, но долго блуждать в поисках купален не пришлось. Уже минут через десять я вышел на высокий берег Ливы и увидел приземистое здание терм, фасад которого был облицован потемневшим за века мрамором.
На входе пришлось раскошелиться на не столь уж и скромный сбор, да еще доплатить за право воспользоваться одной из малых купален. Одежду и вещи принял на хранение служитель гардероба; оставлять на его попечение я не стал лишь магический жезл и кошель. В одной рубахе прошлепал босыми ступнями по неожиданно теплому мраморному полу, спустился в термы и сразу оказался окутан теплым влажным воздухом. В затянутом клубами пара зале хватало явившихся сюда по окончании рабочего дня горожан; кто-то намыливался на лавках, кто-то плескался в общих ваннах.
Смотритель принял резной деревянный жетон, выдал кусок мыла и разрешил пройти в малые купальни. Там тоже хватало посетителей, но в одном из помещений со сводчатым потолком отыскалась пустая ванна в форме восьмиконечной звезды. На лучах вода едва доходила до середины щиколотки, дальше глубина постепенно увеличивалась и в центре человека скрывало с головой.
Я стянул рубаху, осмотрел тело и вполголоса помянул святые небеса. По животу расползлись фиолетово-черные пятна синяков, запястья и лодыжки были окольцованы полосами воспаленной кожи. С шеей, судя по ощущениям, дела обстояли ничуть не лучшим образом, да еще отбитые внутренности беспрестанно ныли, даром что кровь из мочи пропала уже на второй день после побоев.
Миг я стоял в ванне, затем улегся на удобное каменное ложе и по шею погрузился в теплую воду. Накатила блаженная расслабленность и умиротворение, как-то даже меньше стала саднить ободранная веревками кожа. Но счастье мимолетно, не стал исключением и сегодняшний день.
Послышались шаги, шорох одежды, плеск. Я повернул голову и с немалым раздражением проследил, как в воду по соседству опускается костлявый старик, ничуть не дряхлый, скорее, высушенный временем. Был он абсолютно лыс и гладко выбрит, лишь над глазами нависали мохнатые седые брови. Лицо показалось хищным и не понравилось с первого взгляда.
Захотелось с головой погрузиться под воду, да еще старик посмотрел на меня, улыбнулся и вдруг произнес:
– Не должно пенять мирянину, что не знает он дороги в храм, если прежде пастырь не проложил тропинку к его дому.
Мне будто крепкую затрещину отвесили. Я не был силен в теологии, но одно из наиболее известных высказываний Герхарда-чудотворца узнал и лишь невероятным усилием воли удержал руку под водой, когда та непроизвольно дернулась за колдовским жезлом.
Стало страшно. Как-то враз накатило понимание, что сейчас я никто и ничто. Филипп Олеандр вон Черен, магистр Вселенской комиссии по этике, не явился к месту службы, вместо него Рёгенмар посетил некий Рудольф Нуаре, смерть которого в купальнях легко спишут на банальный несчастный случай. Достаточно лишь подойти сейчас сзади, навалиться и погрузить голову под воду.
Я не обернулся, лишь вопросительно улыбнулся в ответ:
– Брат…
– Бруно, – представился старик. – Волею небес дознаватель здешней миссии ордена Герхарда-чудотворца.
Я нервно сглотнул, но внешне никак не выказал неуверенности и страха. Брат Стеффен – паршивая овца, завербованная Кабинетом бдительности. Не могут же на барона аус Баргена работать все без исключения герхардианцы! Да и в любом случае вот так с ходу меня топить никто не станет. Начнут с расспросов.
И я не ошибся.
– Меня интересуют обстоятельства гибели брата Стеффена, – сразу обозначил свой интерес дознаватель.
– И разговор не терпит отлагательств?
Старик ответил холодным взглядом, но вновь цитировать священное писание не стал.
– Вы не торопились с визитом к нам, магистр, – сказал он. – Прошу вас проявить понимание и ответить на несколько вопросов. В знак уважения к погибшим братьям.
Я не выдержал и оглянулся, а дабы дознаватель не истолковал мою обеспокоенность превратно, пояснил:
– Интересы службы требуют от меня какое-то время не афишировать принадлежность к Вселенской комиссии по этике. На людях лучше обойтись без имен.
Брат Бруно кивнул и отметил:
– Тогда вам тем более не нужен официальный вызов.
Я испустил горестный вздох:
– Разве орден не получил копию моих показаний?
– Получил, – не стал отрицать старик. – Но хотелось бы услышать обо всем из первых уст.
Упорствовать и дальше не имело никакого смысла, и я поведал свою версию событий, по возможности не особо вдаваясь при этом в детали. Дознаватель герхардианцев выслушал меня, не перебивая, задал несколько уточняющих вопросов, потом прикрыл глаза и произнес:
– Брат Стеффен получил болт в голову и невольно столкнул брата Каса в воду. Тот был в кольчуге и не смог выплыть. – Старик вдруг приподнялся и посмотрел на меня: – А что делали в этот момент вы?
– Налегал на шест, загоняя плот в камыши.
– Видели стрелка?
Я покачал головой. Едва ли хоть кто-то из пустившихся в бега одержимых будет захвачен живым, но в любом случае слишком уж подробные показания позже могут выйти мне боком. А так – мало ли кто выстрелил в нас на болотах?
– Магистр… кхм… Филипп…
– Рудольф, с вашего позволения, – поправил я старика.
Тот фыркнул и предпочел не называть меня по имени вовсе.
– Нас немного удивил болт, убивший брата Стеффена. Это один из наших собственных болтов.
– В самом деле? – Я беспечно пожал плечами, пусть этот жест и укрыла вода. – Мы долго обстреливали друг друга, болты могли перемешаться. Да и унесли с собой не все арбалеты, что-то бросили в кузнице.
Дознаватель кивнул.
– Это многое объясняет, – признал он и задумался, потом сполоснул лицо водой. – Непонятно только, откуда взялись обломки камыша под курткой брата Стеффена. Такое впечатление, что его волокли по земле.
Мне откровенно не понравилось направление, которое принимала беседа, но после недолгих колебаний я решил до поры до времени на этом внимание не заострять. Тем более, что даже не пришлось ничего выдумывать.
– Так я и тащил его. По плоту. Тот был засыпан обломками сухого камыша, листьями и грязью. Всю зиму под открытым небом простоял как-никак.
– Ах вот оно что! – понимающе протянул старик. – А ваша шея? Вас связывали? Неужели попали в плен к одержимым?
Я развернулся всем корпусом, оперся на локоть и уставился на собеседника.
– Брат Бруно, вы меня в чем-то подозреваете?
– Что вы! Что вы! – округлил глаза въедливый старикан в несомненно притворном изумлении. – И в мыслях такого не было. Но гибель ловчего – это событие чрезвычайное, мы должны быть уверены, что достойно ответим на все вопросы гроссмейстера.
– Нет, одержимые меня не захватили. Пытались, но сумел отбиться. Живот – их работа. Все остальные… повреждения получены позднее и к делу отношения не имеют. – Я покачал головой. – При всем уважении, брат Бруно, но ордена не касается, каким образом я получаю удовольствие в постели. Мне надо было расслабиться после случившегося, и я расслабился. Это все.
Смутить дознавателя не удалось. Он несколько раз с невозмутимым видом кивнул и выбрался из ванны. Невесть откуда взявшийся рядом брат без промедления накинул на худые стариковские плечи простыню.
– Если возникнут вопросы, надеюсь, вы не откажетесь уделить нам время?
– Ни в коем случае, брат Бурно. Ни в коем случае.
Дознаватель ушел, но даже после этого я не дал волю эмоциям. Какое-то время еще лежал в теплой воде, затем встал и смазал бальзамом размякшие ссадины, а после прямо на мокрое тело натянул рубаху и отправился на поиски цирюльника. Настроение испортилось безвозвратно.
Глава 2
Хозяин принести дров не позабыл и полученный фердинг отработал сполна, сложив в углу комнаты небольшую поленницу. По возвращении я первым делом растопил камин, но за ночь мансарда изрядно выстыла, и поутру теплое шерстяное одеяло пришлось как нельзя кстати; без него бы точно продрог.
Выбираться из постели никоим образом не хотелось, но дел на первую половину дня набралось преизрядное количество; пришлось умываться холодной водой, ежиться и спешно одеваться.
Целебный бальзам подействовал на ссадины наилучшим образом, они заметно подсохли и болели куда меньше прежнего. Я вновь обработал раны, стараясь не перепачкать при этом манжеты сорочки, затем отпер сундук. И дальше хранить у себя мушкет брата Гила было чересчур опрометчиво. Вещица эта редкая и приметная, а обвинение в воровстве чревато серьезными неприятностями даже для магистра Вселенской комиссии. Особенно если дело происходит за пределами империи, а владелец… утраченного имущества пользуется в этих краях немалым влиянием.
Вчера беседа с братом Бруно не понравилась мне до чрезвычайности, но по здравом размышлении я решил ей большого значения не придавать. Ни одна из подмеченных дознавателем нестыковок сама по себе ничего не значила, каждой из них имелось множество вполне разумных объяснений. Ни свидетельских показаний, ни прямых улик против меня не было, а странности…
На столь хлипком фундаменте не сумеет выстроить дело даже Кабинет бдительности, если вдруг события начнут развиваться по самому скверному для меня сценарию. Опасаться совершенно нечего!
Только вот мушкет… Я с обреченным вздохом повесил чехол со штуцером на плечо, накинул сверху плащ, взял шляпу и покинул доходный дом через черный ход. Если за вчерашними расспросами брата Бруно все же скрывается нечто большее, нежели стремление прояснить озвученные странности, за мной вполне могли установить наблюдение. И пусть ничем противозаконным я заниматься сейчас не собирался, но и афишировать свои знакомства не хотел.
Внимательно оглядевшись, я выскользнул из переулка и сразу юркнул в соседний проходной двор. Оттуда свернул в темный проход меж домами, где отчаянно воняло застарелой мочой, и уже через минуту очутился на соседней улице, которая вскоре и привела меня на уже знакомую набережную Ливы.
У реки, несмотря на ранний час, оказалось многолюдно. Ехали телеги и кареты, шумными компаниями шествовали школяры, спешили по своим делам не слишком-то приветливые обыватели. Тут же под пронзительный свист, крики и улюлюканье кого-то всем миром били; среди взбудораженной толпы мелькали зеленые мундиры квартальных надзирателей, но воспрепятствовать расправе стражи порядка при всем своем отнюдь не показном усердии не могли.