А теперь поздно. Теперь надо вести игру дальше. Добиться доверия наиба. Не врать. Всего лишь умолчать кое о чем.
Так, например, наместнику совершенно не нужно задумываться, что кровь ир-Дауда течет не только в мужчинах, но и в госпоже Наргис, прозванной Черной Невестой Харузы. Не стоит ему, пожалуй, знать и то, что весь последний год, пока Арвейд Раэн искал разгадку пророчества, за близнецами ир-Дауд очень внимательно приглядывали самые разные люди, от тайной храмовой стражи ир-Шамси до наемников самого целителя. Ансар, конечно же, понял, что с ним далеко не во всем откровенны. Но того, что он знает, вполне достаточно.
Рассвет огромной розовой кистью уже красил полоску над высокой стеной, окружающей постоялый двор. Один за другим стремительно исчезали светлячки крупных южных звезд. В конце концов осталась только одна, самая упорная. Сидя на теплых деревянных ступенях, отполированных тысячами шагов, Раэн долго смотрел на узенькую недлинную полоску кометы, переливающуюся то желтым, то белым, то голубоватым. Хвостатая Звезда, редкая гостья этого неба, только начала свой путь от одного края горизонта до другого. Но год закончится быстрее. Раэн почти ощущал, как утекает неуловимое драгоценное время…
ГЛАВА 4. Пери из золотой шкатулки
Харуза болтала, кричала, пела. Зазывала и умоляла, ругала и смеялась, грозила и шептала. Обрушивалась водопадом красок, звуков, запахов. Иногда весь город от шахского дворца до нищих кварталов казался Раэну неким организмом, пронизанным единой нервной системой… Мать городов, Хозяйка тысячи дворцов и одного базара, как не без лукавства именовали ее по всему континенту, многозначительно закатывая глаза и прищелкивая языком от невыразимого восхищения.
А если случался наивный, что удивлялся и спрашивал, почему базар – один, ему снисходительно объясняли: так вся столица – огромный базар, куда ни глянь. Перекресток морских и караванных путей, сердце огромной страны, бьющееся непрестанно, рассылая свежую кровь по всем уголкам шахства. Никогда не засыпающий город, где за должность базаргина, главного базарного смотрителя, борьба бывает яростнее, чем за шахский престол.
Ибо шах держит ответ за свой народ перед богами, и тяжел бывает этот ответ, а базаргин отвечает только перед шахом. Шах же хоть строг, но милостив, он прекрасно понимает, на чьих плечах держится его власть. Если шахский дворец – голова державы, то базар Харузы – ее душа. И не один повелитель слетел с высокого золотого престола, не угодив душе своего шахства. Потому что базар всегда знает правду. И как же он прекрасен!
Серые гранитные плиты, которыми были выложены все площади и улицы для торговли, услужливо и радушно стелились под сандалии. Одна за другой накатывали волны запахов и звуков, перекликались то гортанные, то певучие, то шипящие голоса. Специи, рыба, духи, кожа… Переливы ярких тканей и блеск лошадиной шерсти, жемчуг, сандал, расписная глина!
Раэн шел, никуда не торопясь, наслаждаясь неповторимой суматохой харузского базара. Со всех сторон окликали торговцы, обещая неслыханную скидку и необыкновенное счастье, если светлейший господин обратит взор именно к их прилавку. Сам базар так расползся гигантским спрутом, что и за три дня не обойдешь. Поэтому Раэн шел напрямик, разве что выбирая самые спокойные ряды: ювелиров, алхимиков, продавцов дорогих тканей, благовоний и лечебных снадобий. Торговцы здесь были серьезными и степенными, никто не хватал за рукав, не кидался наперерез, умоляя отведать совершенно бесплатно и купить, только если понравится.
В рядах зельеделов его, кстати, знали многие. Раскланивались, желали здоровья и благополучия, провожали взглядом. Раэн кланялся в ответ, с парой мастеров перекинулся словечком, одному оставил заказ на мелочевку, которую лень было готовить самому. Увидев новое лицо, приглядывался, запоминал. Вынырнув из тишины и благолепия на большую, наполненную гомоном площадь, остановился у жаровни лепешечника, указал на ломти жирной ягнятины, вымоченной в гранатовом вине, тонко нарезанной и отбитой, наперченной и переложенной душистыми листьями дерева хен для защиты от мух. Поднял три пальца.
Лепешечник, расплывшись в улыбке, подхватил указанное количество ломтей, шлепнул на сковороду с кипящим маслом, а сам принялся рубить свежую зелень. Через несколько минут, выудив сочащееся жиром мясо, ловко уложил его на еще теплые тонкие лепешки, пересыпал зеленью, плотно свернул и пожелал удовольствия щедрому господину. Раэн, оценив намек – ах, Харуза! – бросил на тарелку серебряную монету и пошел дальше, не слушая восхвалений и благодарностей, раздававшихся за спиной.
На другом конце площади гомонили особенно сильно. Временами оттуда раздавался дружный всплеск возгласов и детский визг. С наслаждением жуя истекающее пряным соком мясо, Раэн подошел поближе. Визги и крики окружали палатку фокусника, дававшего представление на маленьком пятачке у самого края площади. Фокусник тоже был знаком. Невысокий тощий парнишка в богато расшитом золотом халате и пышной чалме извлекал из магического жезла шелковые ленты, рассыпал розы и мотыльков. И только другой чародей мог бы заметить, что золото и каменья на халате – такая же иллюзия, как цветы и бабочки. Народ послушно ахал, но расставаться с деньгами не торопился, в глиняной миске перед рыночным чародеем лежала жалкая горсточка меди.
Протолкавшись поближе, Раэн поймал взгляд фокусника, озорно ему подмигнул. Тот, радостно блеснув глазами, привычно подхватил игру. Отложил жезл на маленький, покрытый фальшивой, как и халат, парчой столик, сделал многозначительную паузу. Вынырнувшая из палатки девчушка лет пяти ударила в кожаный барабан больше ее самой. Пока рыночный чародей торжественно вещал, что только сегодня почтенной публике дозволено увидеть великое волшебство, пришедшее из глубины времен, Раэн приготовился. Дожевал промасленную лепешку, поднес к жирным губам пальцы, делая вид, что вытирает рот.
Юный чародей закончил нести немыслимую чушь про легендарных магов страны Хамтур, поделившихся с ним своим искусством, – не иначе, как с того света! – подхватил жезл, начертил им в воздухе что-то немыслимо сложное, замахал свободной рукой… Раэн беззвучно проговорил несложное заклинание, действующее как спусковой механизм для только что придуманной иллюзии.
С конца жезла сорвался сноп разноцветного пламени, рассыпал вспышки искр. Под аханье зрителей пламя сменилось огромным розовым бутоном, тот на глазах раскрылся, и из сердцевины цветка вылетел крошечный птенец. Стремительно вырос, обернулся гигантским, сияющим всеми цветами радуги фениксом, как их рисуют на стенах храмов, сделал круг над взвывшей от восторга толпой, едва не касаясь макушек длинным хвостом, и рассыпался кучей крошечных розочек, что исчезли, не долетев до земли.
Зрители топали ногами, хлопали себя ладонями по плечам, вопили и пищали, смотря по возрасту. Раэн усмехнулся и снова подмигнул расплывшемуся в счастливой улыбке фокуснику. Девчонка уже обходила зрителей с миской, требовательно заглядывая в глаза. На этот раз монеты сыпались частым дождем, серебро и медь вперемешку, – Харуза умела ценить редкое зрелище.
Покопавшись в кошельке, Раэн вытащил золотой, перехватил смуглую ручку и сунул монету. Девчушка, бросив взгляд на невиданную редкость, рванула к фокуснику, отдала золотой ему и вернулась к зрителям, старательно протягивая миску каждому. Раэн снова улыбнулся в ответ на просящий взгляд чародея, кивнул и стал пробиваться через толпу.
Придется показать пару новых фокусов. Это, конечно, не настоящее обучение, но для рыночного чародея – редкая возможность! Раэн несколько раз предлагал ему денег на гильдейский взнос. Просто так, в подарок. И только тогда узнал, что известный всему рынку фокусник Марей – на самом деле девушка. Худая некрасивая девчушка, прикрывающаяся личиной мальчика и от гильдии магов, что не потерпела бы у себя женщину, и от Ночной семьи – та бы как раз приняла ее с радостью. Знания Марей хватала на лету, талант мага у нее был небольшой, но крепкий. Но женщина-маг – не для Востока, а в жрицы или воровки Марей не хотела, вот и пряталась.
Дальше уже не было ничего интересного. Обычные продуктовые ряды, где его за серьезного покупателя не считали, понимая, что чужестранец в дорогой одежде покупать круги золотисто-копченого и жемчужно-белого сыра станет вряд ли. И связки сушеной хурмы ему тоже без надобности. Таким, как он, готовят слуги. Так что эту часть Раэн миновал быстро, пересек еще пару площадей, где торговали шалями и платками, и наконец вышел за границу базара.
Здесь все еще тянулись ряды, но купцов было куда меньше: мало кто хотел давать стражникам взятки за негласное позволение торговать где угодно. Пусть защита стражи на базаре была больше для вида, но торговцы, не способные заплатить за нее, оказывались вообще вне закона. Их могла взять под крыло разве что Ночная семья, которая тоже требовала свою долю. Поэтому за пределами базара, торговали только самые бедные, либо, наоборот, жадные. Или отчаянные.
Здесь у него и попытались срезать кошелек. Пристальный взгляд сверлил спину уже давно, и Раэн был настороже. Оказалось – не зря. Благообразный мужчина средних лет, одетый как небогатый купец, споткнулся о неровную мостовую – это не рынок, здесь вместо плит была грубая кладка из булыжников – схватился за его рукав и принялся многословно извиняться.
Раэн вежливо покивал, вытащил прямо из воздуха собственный кошелек, проведя им перед носом незадачливого вора, поцокал языком при виде обрезанной тесемки. Глядя в ошалевшие глаза, посетовал, что ворья нынче развелось – честному человеку по базару не пройти. И не сходит ли уважаемый за стражей, а то бедному чужеземцу и заплутать недолго? Уважаемый судорожно закивал, обещал сейчас же привести стражу и исчез быстро, словно его самого заколдовали.
Раэн вздохнул. Этот, похоже, в свое время так и не набрал денег на взнос в гильдию магов. Или не захотел. Конечно, чародею не почуять чужой силы – позор. Но не сдавать же и правда страже? Сдерут денег и отпустят. Хотя могут и пальцы отрубить в назидание остальным, если не заплатит. Не то чтобы жаль, скорее противно. Да и с Ночной семьей ссориться из-за такого пустяка совершенно не с руки. Только почему этот дурак раньше не рассмотрел в нем чародея, если так долго приглядывался? Совсем слаб? Да и взгляд был неправильным. Не чувствовалось в нем магии, обычная слежка. Наверное, вдвоем работают, вот напарник и промахнулся, выследил не того.
Оставив позади центр, он прошел тихими улочками к восточной стороне, самой благоприятной и ценимой, где располагались окруженные высокими каменными или кирпичными заборами дворцы знати.
Вопреки гуляющим по остальной части шахства сказкам и легендам, крыши здесь не были позолоченными. И высокородные красавицы, жаждущие влюбиться в первого встречного, навстречу не попадались. Иногда мимо проплывали на крепких плечах носильщиков легкие бамбуковые паланкины с расшитыми занавесками. Возможно, красавицы прятались именно там? Скорее их отцы. Раэн снова заулыбался. Настроение было неприлично хорошим без всякого на то основания. Заботы, кровь, смерти – все это осталось в степи. Иллюзия, конечно. Такая же, как золото на заплатанном халате мальчишки-чародея. Только куда опаснее. И все равно – как же здесь славно!
Свернув в очередной переулок, он остановился перед высокими воротами с тамгой ир-Даудов. На бронзовой ярко начищенной бляхе, привинченной к полированной темной древесине, красовались перекрещенные стрелы в круге – память о близнецах-основателях рода. Наверное, близнецы у ир-Даудов – это наследственное. Если Наргис похожа на брата не только внешне, но и характером…
Раэн содрогнулся. Только второго Надира в юбке ему и не хватает. Почему девушка до сих пор не замужем, в двадцать-то лет? Предстоятель Кадир говорил о проклятии, назвав Наргис Черной Невестой, однако добавил, что сам в слухи не верит. Впрочем, и Надир не женат, хотя с его вкусами это неудивительно… Раэн постучал в ворота тяжелым бронзовым кольцом. Или удивительно? Вкусы – личное дело каждого, а род продолжать надо. Особенно, если ты последний мужчина в нем. Ох, темнит наиб. Не хуже самого Раэна. Что-то он знает. Но не зельем правды же его поить? Неизвестно, что спрашивать.
Усатая физиономия выглянула в окошечко на воротах, осведомилась, что нужно уважаемому? Раэн протянул руку, показал кольцо на пальце. Усатый, придирчиво рассмотрев перстень, загремел засовом, открывая калитку, почтительно поклонился.
… Провожатый шагал впереди, время от времени бдительно оглядываясь, словно Раэн мог потерять его из виду. Или отстать. Или нарочно скрыться в зарослях буйно цветущих кустов. Мощенная разноцветными кирпичами дорожка прихотливо петляла, огибая то стриженое миртовое деревце, то гранитную глыбу, оплетенную мохнатой лианой, то засохший древесный ствол, увешанный плетеными корзинками, из которых свисало что-то бело-голубое, похожее на водоросли. Похоже, кто-то собирал садовые редкости со всего континента. Пестрые попугайчики галдели в глициниях, выпархивали из кустов, а однажды прямо перед Раэном с ветки на ветку перелетела пара обезьянок, возмущенно цокоча и взвизгивая.
Поворот, еще один, и еще… Раэн уже заподозрил, что его водят кругами, не может обычный городской сад раскинуться на таком пространстве, но внутреннее чутье подтверждало – может! Шли они все-таки вперед, хоть и медленно. Вот уже показались в просветах между деревьями полукруглые черепичные крыши, утопая в плюще, затянувшем стены. Вот дорожка стала куда шире и прямее. Блеснула на солнце гладь пруда – истинная роскошь для Харузы, не избалованной родниками. На воде томно покачивались белые лотосы с нежно-розовыми серединками, так что Раэн невольно помедлил на горбатом деревянном мостике, засмотревшись. И чуть не уткнулся в спину остановившегося стража.
– Прощения прошу, почтенный целитель…
В голосе привратника звучало смущение. Он неловко топтался посреди мостика, не идя дальше и мешая пройти Раэну.
– За что, уважаемый?
– Госпожа там. На прогулке. Неловко оно выходит, почтенный…
– Отчего же? – усмехнулся Раэн. – Я ведь все равно к ней иду.
– Так-то оно так, да неловко. Без позволения, без ее ведома…
Раэн вздохнул. Действительно, не по традиции. Гостю следует ждать, когда высокородная госпожа, извещенная о нем, соизволит выйти к посланцу дядюшки. Или его позовет к себе. А может, велит просто взять у него письмо, не удостоив чести увидеться. Встреча с незнакомцем в саду не для церемонного Востока. Но раз уж так вышло, не упускать же случай взглянуть, как прогуливаются харузские красавицы? Она ведь близняшка Надира – непременно должна быть красивой.
– Вот что, уважаемый. Я постою здесь, а вы доложите госпоже.
Раэн шагнул к перилам и оперся о них, показывая, что не рвется вперед, рукав задел какую-то бечевку, тут же звякнул колокольчик. Громко плеснула вода – мелькнул серебристый хвост крупной рыбины. Надо же, дрессированная… Усатый неуверенно оглянулся на него, и, поколебавшись, рысью припустил вперед. Раэн лениво поднял голову, глянул.
Охранник был уже шагах в пяти. А в семи – она. Сияющая. Облитая солнцем, как золотом, пронизанная им. Деревья кончились, перед Раэном расстилалась целая поляна роз, посреди которых стояла… Наргис, да! Не без труда он вспомнил, что это – имя. Ее имя. Покатал на языке, пробуя, прислушался, как в первый раз. Имя ложилось холодком первого звука, длилось открыто и ясно, раскатисто дрожало, грея тихим рокотом, и уходило в шелест окружающих ее роз. Он шагнул вперед. И еще. Забыв, что собирался ждать, что нельзя, не положено ему, лекарю, только по названию – почтенному, а так – бродяге и чужестранцу. Забыв обо всем, кроме ее имени, золотого света, отблесками дрожащего на смуглой коже, и одуряющего запаха роз. А если бы помнил – то даже не подумал остановиться.
Она стояла возле огромного старого куста. Мелкие кроваво-красные бутоны, сильнее облепившие нижние ветви, тяжестью пригнули их к земле, отчего куст напоминал фонтан крови, бьющий из рассеченной артерии. Она же стояла почти на цыпочках, срезая верхнюю ветку, вытянувшись, как язык белоснежного пламени. Платье. Всего лишь белое платье из блестящего чинского шелка, узкое, до земли, облегающее ровные округлые плечи, совершенной формы грудь, изысканную амфору бедер. Черная корона подобранных кос, изгиб шеи, алые блики на белом шелке, тревожные, словно кровь на снегу…