Огорошенный таким напором, Кожин смущенно промолчал. Дав Юлии Кранке перейти в наступление.
— Эти ваши экс-пер-ты, — протянула она с выражением высокомерия, — на улицы Гродницы даже кончиком пальца ноги не ступали. Это вам на всякий случай… если вы прослушали, что говорил полковник. Не-е-ет… они предпочли отсиживаться в кабине коптера. Или в передвижной лаборатории, дронами управляя. Много ли оттуда можно увидеть? А если вам двоим, господа, во время вашей веселой прогулки по городу встретится кто-нибудь выживший… но нуждающийся в помощи? Что вы сделаете? Пристрелите его из табеля, чтобы не мучился?
— Ну, первую помощь оказывать я умею, — возразил Андрей, но как-то неуклюже и смущенно. — Да и в полиции, уверен, этому учат.
— А если этот выживший не попадется вам на глаза? — не сдавалась Кранке. — Будет тихо умирать у себя дома, пока вы мимо проходите? Сможете вы его обнаружить… без меня?
Кожин глубоко вдохнул и выдохнул. Это помогало успокоиться и снять раздражение.
— Ладно. Будь по-вашему, — проговорил он затем, не уточняя, каким способом Юлия Кранке могла бы обнаружить пострадавших там, где их не замечают другие.
— Спасибо, — улыбнулась женщина, правда, улыбка все равно напоминала ироническую гримасу и не была столь же располагающей, как у лейтенанта Пакова. — Надеюсь, мы сработаемся.
После чего все трое, осторожно переступая по дощатым мосткам, пошли в направлении Гродницы.
4
Вблизи город выглядел еще более странно… и зловеще. Как знакомые предметы в кошмарных снах, искаженные до пугающей неестественности. Правда, на этот раз, похоже, кошмар происходил наяву.
Первое, что бросилось в глаза — отсутствие всяческих красок. Сплошные оттенки серого, куда бы ни падал взгляд первых за полвека, пожаловавших в Гродницу, людей. Пепельно-серый, свинцово-серый, белесо-серый. Зрелище напоминало древние фильмы начала двадцатого века, и по сей день востребованные хотя бы кучкой эстетов.
К серости присоединялось безмолвие. В Гроднице не то, что неслышно было хотя бы лая бродячей собаки или чириканья птицы. Даже пролетавшая мимо муха не осмелилась под аккомпанемент собственного жужжания посетить городок. И едва ли то было заслугой полицейских кордонов.
— Гродница, отчет с места происшествия, часть первая, — проговорил Андрей Кожин, переведя коммуникатор в режим звукозаписи, когда гнетущая тишина стала его раздражать. — Город вернулся в целости… относительной. Пребывание в гравитационном коллапсе, похоже, не нанесло его постройкам и объектам инфраструктуры заметного ущерба. Что, отчасти, опровергает принятые представления о действии гравитационного оружия… в частности, о его разрушительном эффекте.
В то же, хоть Гродница и не лежала в руинах, но выглядела запущенной. Как, собственно, и любое человеческое поселение, надолго покинутое людьми.
Дома стояли с обшарпанными стенами, мутными стеклами в окнах, кое-где даже покосившиеся. Покрытие мостовых и тротуаров было сплошь в трещинах и выбоинах. По обочинам ржавели фонарные столбы и машины с выцветшей и облупившейся краской — обычные, во времена «гравитационной войны» еще не умевшие летать. И наверняка не оборудованные реакторами.
Типичный город-призрак. Точнее, Гродница сошла бы за типичный город-призрак, если б не вездесущая серость. И если забыть, что на полвека городок куда-то исчезал, чтобы сегодняшним утром вернуться вновь.
Куда-то исчезал. Но выглядел так, будто все время находился на этом месте. Или где угодно, но на Земле. Просто из него куда-то девались все люди. А также звери, птицы и насекомые.
Подойдя к одной из древних машин, Андрей провел пальцем по пятну ржавчины на капоте. Подушечка пальца вполне ожидаемо окрасилась в бурый цвет. Хотя нет, не в бурый — в очень-темно-серый, почти черный. В здешнем странном освещении ржавчина выглядела именно так.
Тем не менее, ржавчина была, и свидетельствовала о наличии кислорода в том неведомом месте, где в течение десятилетий пребывала Гродница. Это немудрящее умозаключение Кожин не преминул включить в запись отчета. Затем добавив:
— Складывается впечатление, что Гродницу не в гравитационный коллапс затянуло, как принято считать, а перенесло в неизвестное место с природными условиями, близкими к земным. И с аналогичным ходом времени. Только так можно объяснить процессы разложения материалов, включая окисление металла… а также эрозию дорожного покрытия. С другой стороны это предположение плохо состыкуется с другим наблюдаемым фактом — а именно, отсутствием не только выживших людей, но и любых других живых организмов. Очевидно, ничего живое предполагаемый перенос и пребывание в неустановленном месте не пережило.
Остановив запись, Андрей с минуту просто помолчал, собираясь с мыслями. Гибель жителей городка требовала объяснения, найти которое было трудно, предварительно исключив радиацию, ядовитые газы или геомагнитные аномалии. И гравитацию, кстати, тоже. Ведь если бы жителей Гродницы размазало резко усилившимся гравитационным полем, то и от построек камня на камне бы не осталось. А так… оставалось предположить, пожалуй, одно.
Подойдя к небольшому газончику, где среди бесцветной засохшей травы торчали три облетевших куста, похожие на обглоданные кости, Кожин надел перчатки и, наклонившись, зачерпнул пальцами немного земли. Которую затем переложил в припасенный для таких случаев маленький пластиковый контейнер.
— Взят образец почвы с места происшествия, — прокомментировал Андрей, возобновив запись. Если в неустановленном месте, из которого вернулась Гродница, выпадали, к примеру, ядовитые осадки, или держалась неблагоприятная для жизни температура, то это непременно должно было сказаться на состоянии почвы.
Да, те же ядовитые осадки означали бы, что и воздух «где-то там» ядовит. Тогда как в толике чужой атмосферы, что должна была прибыть вместе с городком, эксперты ничего подобного не обнаружили. Но как еще объяснить превращение Гродницы в безжизненный город-призрак, Кожин не представлял.
Конечно, оставались еще чужеродные бактерии, опасные для любого живого организма, от травинки до человека. Но это предположение Андрей усиленно от себя гнал. И не только потому, что неприятно было осознавать: сунулся в смертельно зараженную местность, не приняв мер предосторожности — хуже сопливого курсанта. Вдобавок, Кожин утешал себя тем доводом, что, делая заключение об отсутствии «биологической активности», эксперты имели в виду, в том числе микроорганизмы.
«Правда, биологическая активность не отсутствует, — ехидно напомнил Андрею внутренний голос. — Она просто… не обнаружена».
Так некстати!
Оставалось надеяться, что если неведомая бактерия столь опасна, то и проявить себя она должна вскорости. Тогда как Кожин вроде никаких признаков недомогания не чувствовал.
Но… как насчет остальных?
Андрей оглянулся на своих спутников, державшихся неподалеку.
С лица лейтенанта Пакова успело сойти дружелюбное благодушие, уступив место бдительности и деловитой сосредоточенности. Осторожно переступая, полицейский чуть ли не ежесекундно оглядывался по сторонам, уставившись то на ближайший дом, то на перекресток, то вглядываясь куда-то в конец улицы. Кожину он напомнил не то собаку-ищейку, готовящуюся взять след, не то опять-таки собаку, но игрушечную. Из тех, которыми украшают приборные панели аэромобилей.
Что до Юлии Кранке, то она застыла посреди улицы, нахохлившись и сунув руки в карманы джинсов. Лицо ее, побледневшее и успевшее осунуться, выражало просто-таки безысходную тоску — пуще, чем на похоронах.
— Проблемы? — окликнул Андрей даму из Европейского центра катастроф.
— Ничего, — ответила та слабым голосом, с таким ответом вязавшимся плохо. — Просто… неприятные флюиды.
«Жидкости и газы?» — захотелось съязвить Кожину. Как человека, по работе знакомого с естественнонаучной терминологией, его раздражало, когда люди необразованные (или с неподходящим образованием) обращались с этой терминологией слишком вольно.
Но Андрей воздержался. Вместо шпильки в адрес госпожи Кранке предложив:
— Надо заглянуть в один из домов.
* * *
Дом, выбранный Кожиным, когда-то смотрелся приятно, даже мило в своей провинциальности. Два этажа, белые стены, четырехскатная черепичная крыша; небольшое крыльцо, ведущее на открытую террасу. Только вот побелка успела во многих местах облезть, штукатурка — отпасть, открывая потемневшую обрешетку. Осыпалась и часть черепицы. А ступеньки крыльца жалобно заскрипели, когда на них, впервые за полсотни лет, ступила нога человека.
К добру или к худу, но в этом провинциальном городке люди, похоже, не страдали мнительностью — запирать двери здесь было не принято. Во всяком случае, данная конкретная дверь поддалась, стоило Кожину потянуть за ручку.
Дом встретил Андрея и его спутников сумрачными помещениями, висевшим в воздухе запахом пыли, да и самой пылью — густо покрывавшей и пол, и каждый предмет мебели.
— Как в пещере, — прокомментировал Марьян Паков. — Или… как в склепе.
А Кожин, рефлекторно зажимая нос одной рукой, другой, так же неосознанно, пошарил по стене в поисках выключателя. Соответствующую кнопку он даже нащупал… вот только реакции от нее не добился. Точнее, реакция была ожидаемой. Ведь утянув Гродницу неведомо куда, дьявольское оружие Альянса заодно отключило ее от источников электроснабжения.
— Да будет свет, — молвил Паков, бросив на Андрея сочувственный взгляд. Он не издевался: секунду спустя свет и впрямь появился. Родившись из табельного фонарика лейтенанта полиции.
— Спасибо, — Кожин кивнул и снова включил запись. — Гродница, отчет с места происшествия, часть вторая. Нахожусь в… одном из местных жилищ.
Спохватившись, он выскочил наружу и осмотрелся в поисках таблички с номером дома и названием улицы — отчетность требовала конкретики. Найдя желаемое, Андрей вернулся в дом и продолжил, пока луч фонаря Пакова шарил по стенам и мебели:
— Судя по всему, дом заброшен, причем длительное время. На вещах большое количество пыли. Однако признаков спешного сбора и бегства не обнаружено… вещи вроде на своих местах. Отсутствуют и любые признаки жизни…
— Как это? — внезапно возразил Паков, и голос его прозвучал чуть ли не с обидой. — А это что, по-вашему, пан шеф?
Луч фонаря высветил скопление паутины в темном углу. Оживившись, Андрей направился туда, остановив запись. Шутка ли: если пыль и ржавчина были порождены взаимодействием с воздухом, то паутину кто-то должен был соткать. А это уже опровергало предположение об отсутствии в Гроднице всякой жизни. Как и о неспособности живых организмов выжить за пределами привычного мира.
Вот только никаких признаков хозяина паутины ни зоркий глаз Кожина, ни яркий свет фонаря Пакова не обнаружил. Да и сама паутина выглядела брошенной, под стать дому и городу — сухая, ломкая. Было заметно, что ее давно не использовали.
Внести впечатления от обнаруженной паутины и ее осмотра в запись отчета Андрей не успел. Внимание его и Марьяна Пакова отвлекла Юлия Кранке. Своим дыханием, сделавшимся прерывистым и неприлично громким.
Выглядела женщина не лучше. Лицо ее, побледневшее и покрытое потом, было искажено мученической гримасой. Глава вытаращены, а пальцы судорожно сцеплены.
— Госпожа Кранке, — подчеркнуто-строгим тоном обратился к ней Кожин. — Если у вас астма… или что-то в этом роде, вам следовало, как минимум, предупредить об этом меня и лейтенанта Пакова. Но еще лучше было бы вообще не соваться в это место, имея такие проблемы со здоровьем. Нянчиться с вами тут некому, вы понимаете?
Затем добавил, немного смягчившись:
— Или, хотя бы, могли бы не заходить в заброшенный дом. Воздух здесь действительно, неприятный. А для таких, как вы — даже небезопасный. Спертый, пыльный. Вредные флюиды, как вы сами изволили выразиться.
Юлия Кранке выставила перед собой ладони, словно пытаясь остановить таким способом поток увещеваний.
— Не в том дело, — молвила она, когда Андрей замолчал. — Просто… понимаете: в момент, когда сработало… это оружие, жители Гродницы успели осознать, что это… конец. Конец всему… для них. И ужас оказался безмерным… буквально пропитал эти стены. Аура такая плохая… у этого места.
Услышав последнюю фразу, Кожин вздрогнул, будто за спиной у него грохнул выстрел или громко хлопнула дверь.
— Плохая — что? — переспросил он, не скрывая раздражения.
«Аура», «карма» и другие подобные слова вызывали у сотрудника отдела «Т» почти физическое отвращение.
— И поясните в таком случае, специалистом какого профиля вы, госпожа Кранке, в этом своем Европейском центре катастроф являетесь? — послал Андрей вдогонку еще один вопрос. — Колдуньей? Медиумом? Гадалкой?
— Экстрасенс, — сухо и с достоинством ответила Кранке, вроде совладав с собой. — Хотя ваши коллеги из средневековой инквизиции, агент Кожин, наверняка посчитали бы меня колдуньей.
Андрей не сказал, что и для него, и для его настоящих коллег, что колдун, что экстрасенс или медиум считались сортами одной и той же малоприятной субстанции. То есть шарлатанами, греющими руки на людских суевериях.
Обычно для борьбы с подобными «специалистами» хватало сил полиции. Но на памяти Кожина был, как минимум, один случай, когда полубезумный, но раскрученный в СМИ ясновидец обратил на себя внимание даже Глобальной Безопасности. Причем еще и Восточноевропейского управления.
Был ли тот тип безумным или нет, но его вещания с телеэкрана едва не привели к катастрофе. Когда однажды ясновидец заявил, что конец света ожидается в ближайшее воскресенье, причем гибель человечество ожидает мучительная. И, что важно, с неопределенными перспективами в загробной жизни. А потому, чтоб и мук агонии избежать, и заранее зарезервировать место в раю, всем желающим было предложено уйти из жизни заранее и самостоятельно.
Ясновидец первым показал пример, приняв яд прямо в студии ток-шоу, заодно наплевав на сценарий телевизионного действа. И… что тогда началось! Нет, не на шоу, а в последующие дни. Когда готовых поддержать почин горе-пророка оказалось неожиданно много.
Пришлось поднять голос авторитетным ученым — заявить, что никаких доказательств и даже признаков приближения глобальной катастрофы нет. Не остались в стороне и религиозные лидеры, как один объявившие «откровения» ясновидца дичайшей ересью. Ну а сотрудники управления вместе с полицией до конца недели бегали по городам и весям, отыскивая и накрывая новоиспеченные «клубы самоубийц». И, конечно, блокировали сетевые ресурсы, распространявшие прощальное выступление ясновидца да подбивавшие народ на досрочное расставание с жизнью.
Более чем достаточный повод, чтобы возненавидеть всю колдовскую братию. Но признаваться в том Кожин не стал.
— И да, — истолковав его молчание, как слабость, подвела черту под разговором Юлия Кранке. — Именно эта моя способность и помогает мне находить пострадавших. Или вы знаете лучший способ? Ну там, по уровню радиации? Или по геомагнитному фону? А хотите знать, сколько жизней было спасено, благодаря… моему дару? Хотя бы примерную цифру?
— Обойдусь, — отмахнулся Андрей. — В любом случае, если вам нехорошо в этом доме… думаю, будет лучше, если вы подождете на улице. Будь здесь кто-то живой, вы бы уже обнаружили. Не так ли?
Против последнего довода возразить госпоже Кранке было нечего. Послушно (на удивление послушно!) и молча она покинула дом — враз поникнув и отбросив боевой пыл. Даже плечи женщины опустились, отчего она стала казаться еще ниже ростом. Видимо, признать свою ненужность ей было не приятней, чем находиться в доме с «плохой аурой».
А Кожин и Паков, заглянув еще в пару комнат и не найдя там тоже ничего, кроме пыли и запустения, решили обследовать второй этаж.
— А ведь что-то в этом есть, — проговорил Паков, когда они оба поднимались по лестнице. — Ну, я про ту даму. «Экстрасенс» переводится как «сверхчувствительный». Ну, с обостренными чувствами. Это как… ну, есть вот люди… про них говорят — «толстокожие». А другие, значит, с тонкой кожей. У некоторых так вообще как будто кожи нет… они те еще неженки. Как принцесса на горошине… знаете эту сказку? Или как у Беранже: «Сердце его — как лютня. Чуть тронешь — и отзовется».