Мы с Галей ничуть не жаловались, что все как-то по кучкам расползлись, даже Сергей мой то возле машины крутился, то возле мангала — Аленка оживала и разговаривалась, только оставшись с нами наедине. И честно признаюсь (пользуясь тем, что Олег отказался даже одним глазом прочитать то, что я с его слов записываю), что так уютно, как с ней, мне даже рядом с собственным сыном никогда не было. Уж насколько мне всегда Дара нравилась, но это вообще было чудо, а не ребенок!
Красавицы из нее не получилось, но при одном взгляде на нее хотелось улыбнуться и оградить ее руками, чтобы этот нежный, неброский одуванчик ветром не сдуло. Обаяния в ней было ничуть не меньше, чем у Дары, но без ее напористости и уверенности в себе. Она словно тенью за Дарой пряталась и той же тенью следовала за ней повсюду. За ней и за Игорем, в обществе которых она всегда молчала, восторженно глядя на них снизу вверх. Но в молчании ее никогда не чувствовалось отстраненности Игоря — она внимательно слушала их, впитывая, как губка, каждое их слово.
С другой стороны, нельзя было ее и Дариным хвостиком назвать — как часто случается с младшими детьми в семье, которые с самого рождения словно на привязи у старших братьев и сестер оказываются. Несмотря на невооруженному глазу заметную близость между ними…. а может, как раз благодаря ей, она всегда чувствовала, когда можно за Дарой следом увязываться, а когда нет. И в такие моменты она не надувалась и не куксилась где-то в стороне — одиночество явно претило ей. Когда Дара была занята, Аленка забиралась под крыло к Тоше или Гале, но и там больше помалкивала, с тем же любопытством прислушиваясь к разговору взрослых.
Со всеми, кроме своей семьи, она была невероятно, совершенно не по нашей современной жизни, застенчивой. Разговорить ее было совсем не просто — о себе она лишь на прямые вопросы отвечала, и то односложно, явно предпочитая, чтобы Галя о ней рассказывала. Даже меня, проведя в моей группе все детсадовские годы, она в число близких людей так и не включила. Среди других детей она, в отличие от Дары с Игорем, ничем особенным не выделялась, с равной приветливостью и добродушием играя со всеми и не требуя ни защиты, ни повышенного внимания.
А вот училась она, пожалуй, даже лучше Дары с Игорем — наверно, они ей помогали. Но и знаниями своими она блеснуть не стремилась (и в школе тоже, как Галя мне в то время рассказывала), никогда не тяня вверх руку и терпеливо дожидаясь, пока ее спросят. Среди одногодков близких друзей у нее так и не появилось — вся ее привязанность с младенчества на Даре сосредоточилась — но умение ладить со всеми людьми у обеих явно в крови было. Причем, если на Дару окружающие вечно взирали с немым обожанием, то Аленка вызывала у них покровительственные чувства — обидеть ее даже самым неуправляемым мальчишкам в голову не приходило.
Одним словом, в то время я не то, что ничего не заподозрила — я даже радовалась, что Дара с Игорем к взрослым потянулись, дав мне возможность возобновить общение с Аленкой после того, как она покинула садик и пошла в школу. Сейчас же, после рассказа Олега, я несколько раз Марину допрашивала с пристрастием — она мне всеми святыми поклялась, что ни словом, ни взглядом не проговорилась Даре о ее… Тьфу, язык прямо не поворачивается того паразита ее отцом назвать! И, надо признать, поступила она намного умнее меня: вместо помпезных речей выдавала Даре раз за разом прямой и подробный доклад о знакомстве и взаимном увлечении ее родителей, которые у нас на глазах происходили. Исключив из описания одну лишь деталь — непродолжительное присутствие рядом с Галей того сердцееда пакостного.
Дара успокоилась. Олег еще говорит, что он как раз в то время начал основы генетики по биологии изучать, что дало ему возможность самым, что ни на есть, научным способом доказать ей, что внешнее несходство с родителями отнюдь ни о чем не говорит. Дара мгновенно загорелась этой идеей и на какое-то время по уши ушла в генетические задачи, а потом начала настойчиво расспрашивать Тошу и Галю о своих бабушках и дедушках.
Могу себе только представить, как им тогда нелегко было — тема родителей, хоть и по-разному, но для обоих тяжелой была. У Гали они хоть и не погибли, как у Тоши, но отец ее начал ездить на заработки, когда они с сестрой еще маленькими были, и однажды так с них и не вернулся. Письмом сообщил, чтобы больше его не ждали, и с тех пор как в воду канул.
А у матери ее отношения с Тошей с самого первого дня не сложились. С Дарой она им немного помогла, но они за это время столько критики в свой адрес — по любому поводу — выслушали, что Аленку потом растить предпочли самостоятельно. И с тех пор, как Дара пошла в садик, видели девочки свою единственную бабушку считанные разы в год — та определенно предпочитала семью своей младшей дочери, которую постоянно ставила им в пример.
Галя с Тошей рассказали девочкам историю своих семей, Тоша даже нашел фотографии своих родителей в молодости, и Дару, с ее редкой чуткостью и обостренным чувством справедливости, этот рассказ только еще больше сблизил с родителями. Игорь тоже, по-моему, где-то в то же время узнал о гибели родителей Анатолия — Олег говорит, что они часто об этом вспоминали, пытаясь представить себе, каково было их отцам остаться в молодости без самых близких людей. Они решили, что именно эти тяжелые воспоминания те и скрывали от них все это время, стараясь не омрачать ими их детство и не дать им почувствовать недостаток заботы и внимания. И завоеванная ими, наконец, откровенность родителей вызвала у Дары с Игорем ответную волну любви и сочувствия, начисто смывшую колючие ростки подозрительности.
Столкнувшись с трагическими примерами из детства и юности Тоши и Анатолия, Дара с Игорем как-то совсем иначе, по-взрослому, глянули не только на семейные, но и на дружеские связи. Они с самого детства неразлучными были, но, по словам Олега, где-то в то время они начали осознанно планы на будущее строить — так, чтобы и в нем друг друга из вида не потерять. И взяли такое же слово с Олега, который уже вплотную подошел к поступлению.
Я, кстати, считаю, что нам-то уж точно не стоит удивляться тому, что они до сих пор друг за дружку горой стоят — мы сами, собственным примером, им показали, что люди могут всю жизнь дружить, невзирая на всякие разногласия и несходство характеров. Я даже думаю, что в то время, уже выходя из чисто детского видения мира исключительно в черно-белых красках, они особо заинтересовались этим человеческим умением одновременно ценить и критиковать своих друзей. По крайней мере, сблизились они тогда не только со своими родителями, но и с Мариной, вечно находящейся в оппозиции ко всем и вся.
Когда, после рассказа Олега, я обратилась к ней — для составления полной картины — за подтверждением его слов, она призналась мне (довольно, правда, неохотно), что даже в самом начале, когда Дара расспрашивала ее о прошлом, одной только этой темой они не ограничивались. Собственно говоря, мне совсем не трудно в это поверить — зная Марину и ее одержимость идеями справедливости, противления злу и воздаяния каждому по заслугам.
Высказывания ее, видно, отложились в памяти Дары, а та уж, вне всякого сомнения, с Игорем ими поделилась, и вскоре они опять начали регулярно встречаться с ней — не еженедельно, как в младшей школе, но и куда чаще, чем в предшествующие ей годы. Кто из них явился инициатором таких встреч, Олег точно не знает, но я не исключаю, что это был Игорь — я вообще не представляю, как ему, ходячему детектору лжи, среди людей живется. Скрывать свою реакцию на вранье он уже давно научился, но очень вероятно, что ему захотелось узнать, нельзя ли как-то научиться еще и защищаться от него. Да и Марина, после ее весьма доброжелательного, в целом, рассказа о знакомстве как Дариных, так и его родителей, уже не вызывала у него прежней настороженности.
Хотя началось все с чистой случайности — это Олег точно помнит. Как-то днем была сильная гроза, и они втроем оказались перед выбором — либо пережидать ее, опаздывая на тренировку, либо все же бежать в бассейн, рискуя вымокнуть по дороге до нитки. Как нетрудно догадаться, выбрали они третий вариант — Игорь позвонил Анатолию, чтобы тот не приезжал за ними, поскольку после дождя они поедут прямо домой.
Я думаю, в любой другой день Анатолий согласился бы, но спорт всегда был для него самым, что ни на есть, святым делом. И, хотя сам он в тот день работал за городом и помочь им ничем не мог, он твердо заявил Игорю, что ни о каких прогулах даже речи быть не может и сейчас кто-нибудь их подвезет в бассейн. Ближе всех оказалась Марина — или Максим, поскольку приехали они вдвоем.
Дело было осенью, дожди зарядили уже чуть ли не ежедневно, и Марина предложила ребятам в случае очередного потопа звонить прямо ей, на что эти конспираторы с готовностью согласились. Олег в то время уже только в бассейн и на французский с ними ходил — перед поступлением у него других дополнительных занятий хватало — и они, похоже, задались целью заполнить образовавшуюся брешь в своей компании другим, оказавшимся вдруг очень интересным, собеседником.
Марина клянется, что все их разговоры носили общий, философский характер — о человеческой природе, о вечной борьбе и сосуществовании добра и зла, об умении своими руками создавать свою судьбу, принимать решения и нести за них ответственность. И возмущается любыми упреками за это в свой адрес. Откуда лично я делаю один, единственно возможный вывод — она как не имела, так и до сих пор не имеет ни малейшего понятия о воспитании детей. Не слыша от нее ни слова о влиянии всех наших решений на окружающих и нашей ответственности не только за себя, но и за других, Дара с Игорем тут же приложили эти общие разговоры к себе лично и вынесли из них — как показали последующие события — лишь слепое преклонение перед самостоятельностью и твердое намерение построить свою общую судьбу, невзирая, прямо говоря, ни на кого вокруг.
Справедливости ради, правда, нужно признать, что катализатором претворения внушенных им Мариной идей в жизнь стало открытие ими самой упорно и тщательно хранимой всеми нами тайны происхождения Дары — а с их точки зрения, нашего вранья. И кто, спрашивается, нам всем виноват, если, ведя с ними праведные разговоры, мы постоянно делали самим себе скидки в следовании своим же собственным словам — и показались им однажды банальными лицемерами?
Кстати, Олега в курсе этих познавательных бесед они почему-то не держали — то ли им время нужно было для обдумывания революционных идей, то ли они не хотели отвлекать его от подготовки к поступлению. Лишь спустя некоторое время они случайно проболтались ему, что временами начали даже пропускать свои занятия в театральной и художественной студии. Олег особого внимания на это не обратил — с искусством свое будущее они связывать не собирались, а он к тому времени уже твердо уверовал, что серьезное отношение и железная дисциплина требуются лишь в том, что понадобится для будущей профессии. И уж, конечно, никого из взрослых он в известность об этом не поставил.
Игорь с Дарой тоже о своем самовольстве, насколько я поняла, помалкивали — теперь уж и не знаю, то ли выговора избежать хотели, то ли свои встречи с Мариной тщательно скрывали. Она тоже, следуя их примеру, на эту тему не распространялась — чтобы избежать очередной стычки с Анатолием, надо понимать. Хотя, может, я и ошибаюсь — честно говоря, я в то время вообще ничего вокруг не замечала. До сих пор не знаю, кто из-за поступления Олега больше волновался — он или мы с Сергеем.
Но, как бы там ни было, никаких острых разговоров в тот год-полтора у нас не возникало, и мы жили мирно и спокойно…. нет, мое семейство жило как раз напряженно и целеустремленно, но в целом это был период оптимистичного оживления, радужных надежд и устремления всех помыслов в будущее. Так широченная река движется вперед могучим, но плавным потоком, и разглядеть, что в каком-то месте она вдруг обрушивается водопадом вниз, удается, когда справится с ее течением и пристать к берегу уже невозможно.
Вот так однажды и произошло неминуемое. Дара нашла среди документов родителей их брачное свидетельство и свою метрику. Уж каким образом у Тоши ума не хватило удочерить ее официально или хотя бы документы понадежнее спрятать, ума не приложу. Наверно, чем упорнее хранят такие тайны, тем скорее они в самый неподходящий момент наружу выходят.
Когда Дара об этом узнала, тоже, по-моему, никто точно не знает. Где-то между днем рождения Игоря, который прошел в атмосфере всеобщего довольства и согласия, и Новым Годом, когда кота уже окончательно из мешка выпустили. Пока только первого, правда.
Я практически уверена, что какое-то время Дара носила это открытие в себе — прямых столкновений с кем бы то ни было она с самого младенчества и старалась, и умела избегать. Да и ударом оно для нее оказалось, скорее всего, нешуточным — это ее-то, покоряющую всех вокруг с первого взгляда, бросили? Если и поделилась она им с кем-то, то только с Игорем, но не станешь же их об этом спрашивать. Да и неважно это уже.
Олег тоже обо всем одновременно с нами с Сергеем узнал — к тому времени он уже благополучно поступил в университет и с Дарой и Игорем общался редко, с удовольствием окунувшись в студенческую жизнь. И не стану скрывать, что известие это и на его отношении к нам с Сергеем сказалось — вспомнил он мою ему отповедь и тут же бросился с почти уже взрослой стороны баррикады назад на Дарину с Игорем. И так по сей день на ней и остался, нарочито поддерживая их во всех их поступках.
Но до бесконечности этот секрет полишинеля оставаться таковым, конечно, не мог. Даре потребовалось подтверждение — не само по себе, как показали последующие события, а для того, чтобы уже в открытую заняться дальнейшими изысканиями своей предыстории. У нее самой в то время сомнений уже, похоже, не оставалось. Марина говорит, что Дара всего лишь однажды — абсолютно между прочим, в совершенно постороннем разговоре — задала ей прямой и недвусмысленный вопрос о Тоше. Марина также коротко и однозначно посоветовала ей обратиться с этим вопросом к нему.
Игорь своих родителей ни о чем подобном, я думаю, не спрашивал — я ни секунды не сомневаюсь, что о таком Татьяна мне бы рассказала. Ему, правда, и завуалированного вопроса хватило бы — любая заминка в ответе тут же указала бы ему, где собака зарыта.
Разговаривал с Дарой, насколько я поняла, Тоша. И у меня, честно говоря, прямо мороз по коже идет, когда я представляю себе этот разговор. Глядя в глаза ребенку, с которого он с первых дней жизни пылинки сдувал, подтвердить, что он не является его отцом, что его отец бросил его мать, когда этот ребенок еще и не родился, объяснить ему, что его матери до сих пор тяжело об этом вспоминать, и суметь убедить его, что это ни в коей мере не делает этого ребенка менее дорогим и любимым… Такого, знаете ли, врагу не пожелаешь.
И, судя по словам Олега, Тоше удалось донести все это до Дары. Впрочем, сочувствия и прямо какой-то патологической нетерпимости к обидам, наносимым близким ей людям, в этой девочке всегда на троих хватало — это я еще во время их с Игорем бытности у меня в садике заметила. Олег говорит, что она как-то притихла и начала задумываться, и иногда эти мысли прорывались у нее совсем не детскими вопросами — не оставил ли в Гале уход отца чувство неполноценности, не сказалось ли это чувство на ее отношениях с ее, Дариным, отцом, не вырастает ли девочка, оставленная отцом, в женщину, подсознательно уверенную в том, что ее и дальше все бросать будут.
Олег неоднократно повторил мне, что Игорь всякий раз при этом резко обрывал ее, говоря сквозь крепко сжатые зубы, что ей такая судьба не грозит, что о всяком наследственном невезении смешно даже думать, и что Галя с Тошей — явный пример того, что людям нужно просто уметь разглядеть по-настоящему близкого им человека. При этом он совершенно недвусмысленно смотрел ей прямо в глаза, словно торжественный обет давал. Что бы там ни выдумывала себе раньше Татьяна, а я сразу поняла, что этим детям безмерно повезло — не пришлось им друг друга полжизни искать!
Но просто сочувствовать — молчаливо и подавленно — Дара никогда не умела. Так же, как не умела она и бездействовать в ответ на унижение близких. Кроме того, до сих пор ей никогда не приходилось защищать себя — и я почти уверена, что именно этот момент и превратил ее намерение разыскать отца в навязчивую идею. Ей наверняка хотелось не только ткнуть его носом в то, какой замечательной — рядом с настоящим мужчиной — оказалась женщина, которую он бросил, но и в то, от какой замечательной дочери он отказался. После чего надменным подростковым жестом вычеркнуть его из своей жизни.