— Тебя это так волнует? Домой?
— Какой домой? Там родители.
— Ко мне.
— Сам отпрашивайся, я не подойду к ним. Господи, как неудобно! Да отпусти уже, Ярослав — смотрят все. Это катастрофа.
— Если я сейчас отойду, тогда точно — катастрофа. Разворачивайся, пошли, — хохотнул он тихонько.
Мы подошли к виновникам торжества. Поднять глаза было невозможно. Лицо горело. Аркадий Иванович откашлялся, тихо поделился: — Сильно, убедительно, впечатляет. Вы справились. Но больше не нужно пока. Заводит, знаете ли.
— Папа, Ирина Борисовна, еще раз примите наши поздравления. Очень жаль, но дольше задержаться мы не можем. У нас э-э… голова болит. Душно.
— Душно, — подтвердила я, — выйду я. Забери шкурку.
Быстро развернулась и почти бегом бросилась из зала. Как назло, музыка слегка стихла, и каблуки громко стучали по паркету. Все гости провожали взглядом мое бегство и то, как, подхватив палантин, Ярослав кинулся вдогонку. Я, оглянувшись, заметила, как кто-то задержал его за руку, остановил. А он быстро что-то говорил остановившему его мужчине, провожая меня взглядом. Я выскочила за дверь, выдохнула… Стыдобень какая! Позорище вселенское… Свернула в сторону гардероба, отыскивая взглядом служащего. А потом споткнулась и осела на пол от удара по голове. В глазах потемнело от боли, свет померк…
Влажная ветошь скользила по моему лицу, вода стекала за уши и на шею. Я дернулась. Попыталась встать. Резко подступила тошнота, закружилась голова, взорвавшись болью, и меня вырвало. Едва успела повернуть голову набок. Застонала, опустившись обратно, закрыла глаза. Сильно приложили, наверняка сотрясение. Странным было то, что травмированные ударом мозги нормально функционировали — вспоминали, сопоставляли, анализировали. От приторного, противного запаха рвотных масс опять замутило.
Нужно было отползти, встать как-то. Женщина, развезшая, очевидно, макияж по всему моему лицу, стояла рядом с … кроватью? Нет, не кровать, а какой-то топчан, широкий, деревянный.
— Помогите встать, уберите это, — прохрипела я. Она что-то пропела на незнакомом языке и ушла. Мелодичная, музыкальная речь. До меня добрались-таки… И папа прав — я нужна не для постельных утех. Будущую любовницу не лупят по голове со всей дури и не держат потом в какой-то камере. Стены из камня, пол из камня, зарешеченное окошко — под потолком. Классическая тюремная камера из средневековья.
Женщина вошла опять и убрала с пола и лавки. Без моющих средств, просто убрала и вытерла. Запах никуда не исчез. Мне подали темную одежду. Я не поняла — зачем? Осмотрела себя, осторожно подняв голову, и увидела, что мое серебряное платье тоже испачкано. Женщина помогла мне снять его и надеть чистое нечто, разула. Она также вынула шпильки из прически и, не расчесывая волос, заплела косу, крепко завязав ее на конце веревочкой. Голова дико болела и эти действия меня утомили. Я легла, прижавшись щекой к шершавым доскам, и меня укрыли колючим толстым одеялом.
На каменном полу тускло сверкающей кучкой лежало колье. На него и браслет не позарились. Я осталась одна, дверь прикрыли и заперли.
Я и не пыталась о чем-то спрашивать, было понятно, что эта женщина просто прислуга. Не двигаясь, стараясь не заострять внимание на головной боли, я вспоминала, как все случилось. Я выскочила за дверь быстро и неожиданно. Сама не знала, что так сорвусь. Откуда они знали, когда меня ловить? Не понятно, да и не так уж важно теперь. В гардеробе не было того пожилого мужчины, который принимал у нас одежду. Это я успела заметить и еще то, что на этаже, между двумя ресторанными залами, не было ни души. Значит, все же как-то подгадали, готовились.
Но Ярослав опоздал выскочить за мной буквально на секунды. Как они могли успеть утащить меня, обездвиженную и все-таки не ребенка по весу? Значит, есть способ как-то перемещаться сюда из любой точки нашего мира. Или из заранее подготовленной. Затащили волоком между вешалками и уже оттуда… Это тоже было не так важно. Но вот зачем им я? Придется ждать, пока сами расскажут.
Ждала я долго. Два раза наступала ночь. Между сном меня кормили чем-то вполне съедобным — хлеб, сыр, вареные овощи. Довольно вкусно. Понятно было, что голодом морить не собираются. Питьевой воды было вдосталь. Горшок опорожняли, а вот помыться возможности не было — я только постаралась стереть остатки косметики с лица мокрым подолом.
Голова все еще кружилась и побаливала, поэтому старалась больше лежать. Что-то вспоминалось про постельный режим в связи с сотрясением мозга. Дни тянулись долго, просто невыносимо. Я пыталась мысленно отстраниться от настоящего, вспоминая свою семью, тот вечер у камина, Ярослава с его тягой к широким жестам из-за имеющихся больших возможностей. Вспоминала, как красиво я выглядела рядом с ним перед огромным магазинным зеркалом — как Снежная королева.
О прикосновении его губ к моей шее, когда разбегались по телу какие-то тонкие токи, ошеломляющие и чарующие, делая всю кожу необыкновенно чувствительной, превращая все тело в оголенный нерв… Вспоминала, как смотрели на нас остальные гости, но ни один мужчина за весь вечер не пригласил меня на танец. Ярослав порядком напугал их, давая то интервью. Становилось смешно, и я улыбалась, лежа в своей каменной келье. Мне оставалось только ждать. Славка была с родителями и за нее я не боялась.
Вспоминала разговор с папой накануне:
— Пап, а помнишь, ты говорил про извращенный конвейер? Что тоже не вынесешь больше и что нам с Ярославом нужно расстаться навсегда?
— Я все помню — ВСЕ, Аришка… И понимаю, почему ты спрашиваешь сейчас… Для нас это непосильная тяжесть… мы можем ошибиться, поэтому и не лезем в ваши отношения. От судьбы не уйти, наверное, и это хорошо, что решаете все только вы двое. Ты же сама видишь, что иначе просто нельзя — вы не сможете уже. А мы… я, во всяком случае, тебя благословляю. Смотри вперед, не оглядывайся и гони от себя любой страх — он не даст тебе жить нормально.
Я, кажется, понимала сейчас причину папиной уступчивости, даже если он и сам ее не знал. У них есть теперь Мирочка… сейчас весь свет не сошелся клином только на мне. И даже если они не осознают этого… страх потерять меня не ушел никуда, но они не потеряют в этом случае смысл жизни, у них останется она. Подсознание учитывало это и меняло, наверное, что-то в их восприятии всего происходящего.
И еще я понимала теперь причину такой внимательности к нашей семье Аркадия Ивановича. В свете рассказа Ирины его действия воспринимались совершенно иначе. Это был не чистый альтруизм, и не бесконечная доброта и бескорыстие. Он делал это для своего ребенка. В надежде, что я когда-нибудь спасу его, стану для него не погибелью, а лекарством.
В какой-то из дней ко мне зашел мужчина. И я в очередной раз убедилась, что нахожусь уже не на своей земле. Высокий, темноволосый, лет сорока, с той же звериной пластикой движений. Одежда на нем навевала мысли о венецианском карнавале. Только вот шпаги не хватало, а то бы…
Он сел на край моей лежанки, в ногах. Я отползла подальше в угол. А он заговорил на чистом русском языке:
— Вы перестали интересовать королевских управленцев, когда приняли ожерелье у одного из агентов короля в вашем мире. Все же это был их человек. Они, правда, не знали тогда, что он уже сотрудничал с нами — членами королевской оппозиции. Когда Ее Величество завершила свой земной путь, их миссия считалась выполненной. Но еще они должны были предпринять по нашей просьбе попытку связаться с законным наследником престола, в чем были замечены. Алекс, вы знаете его под этим именем, был схвачен и допрошен. Есть методы допроса, при которых воля человека и его сила духа не играют никакой роли. Он рассказал о Серхиасе и его участии. Двое других вовремя исчезли.
Мы представляем большинство, которое выступает против власти узурпатора. Законная королевская династия взойдет теперь на свой трон. Для этого делалось все возможное и сейчас мы готовы. Дело за будущим королем. Ее Величество скрывала место его пребывания, проживая отдельно и практически не контактируя с семьей. Ее дочь родилась и выросла вдали от Родины и не прониклась пониманием трагичности ситуации здесь. И шанс тогда был упущен. Сейчас мы опять готовы предложить трон наследнику.
Но теперь речь вот о чем. То, что он обратил пристальное внимание на вас, стало неприятным сюрпризом для нашего собрания. Женщина, которая уже приняла ожерелье, и даже родила ребенка от другого мужчины, не может обеспечить чистоту крови королевской династии.
То, что его дремлющая пока сущность приняла вас, ничего не значит в этом случае. Вы знаете, что для него существуют и другие, более достойные, в нашем случае, варианты супружества. Есть старинный род, представительницы которого часто подходили при отборе в супруги монархам. Девицу из этого рода сегодня представят наследнику. Я уверен, что его выбор будет в ее пользу. Да… он уже здесь.
Я прошу прощения у вас за то, каким способом вы попали сюда. Но это можно сделать или по желанию или в бессознательном состоянии. Нам некогда было церемониться. Наследник прибыл добровольно, беспокоясь о вашей участи. Но сейчас мы уже ознакомили его с ситуацией, связанной с продолжением королевского рода и наследованием трона, и он согласился познать запах соискательницы и вкусить ее поцелуй, если запах привлечет его…
— Говорите-говорите. Я внимательно слушаю.
— Вы, очевидно, не верите мне… Я дам вам возможность наблюдать церемонию знакомства наследника и соискательницы. В свою очередь, дабы облегчить наследнику выбор и направить его в нужное русло, я настаиваю, чтобы вы добровольно отказались от притязаний на звание королевы и объявили ему об этом сами. Нам необходима гарантия того, что вы не будете маячить у него перед глазами. Ваши родители и дочь находятся под нашим наблюдением и я не советовал бы вам… Но, я думаю, что вы и сами не станете навязываться мужчине, который проявит свой интерес к более достойной. Вы красивая женщина и устроите свою судьбу там, у себя — я в этом не сомневаюсь. Мы поняли друг друга, я надеюсь?
— Поняли, не сомневайтесь. Я не тупая. Но хотелось бы тоже гарантий безопасности для моей семьи.
— Вы вдова нашего соратника, растите его дочь и только в крайнем случае, при угрозе для престола, мы вынуждены будем принять решительные меры. Я зайду за вами перед церемонией, предоставлю возможность увидеть все самой, своими глазами, оставаясь незамеченной. И надеюсь, что вы проявите благоразумие…Арианна.
Глава 18
Я согласилась и он ушел. Что тут можно было сказать или сделать? Он разжевал мне все и положил в рот, образно говоря, как слабоумной. Умный дядька и очень опасный. От него просто мороз шел по коже. Я не сомневалась, что он костьми ляжет, чтобы не допустить меня на трон. Как будто я к этому стремилась…
Я действительно сразу не поверила ему, что Ярослав отказался от меня. Но это его предложение посмотреть… я посмотрю. Чего-то такого я и ожидала, никак не решаясь сделать шаг навстречу. И то, что, похоже, оказалась права, меня совсем не радовало.
Я опять потянулась к нему, я решилась, больше того — я поверила. Он убедил меня и словами и действиями в своем чувстве. Возможно даже, что он был искренен тогда, но сейчас соблазн оказался слишком велик — трон, власть, экзотика, сказка. Он согласился с этим их обнюхиванием и даже поцелуем? Это меняло все. Если это правда, то смысл настаивать, как тот сказал? Нет никакого смысла. А то, что внутри все сжалось и замерло, готовясь болеть…
За мной пришли через некоторое время. Несмотря на настоящую ситуацию, я все равно чувствовала себя неловко рядом с мужчиной, сопровождающим меня — немытая, нечесаная, босая, в жутком одеянии, пропахшая вонью этой камеры. Это унижало, хотя и не зависело от меня.
Мы прошли довольно длинным путем по коридорам этой то ли тюрьмы, то ли крепости. Вокруг поднимались темные каменные стены. Двери, окованные металлическими полосами, встречались редко, как и отходящие в стороны узкие коридоры. Камень пола не просто холодил босые ноги, а буквально вымораживал все внутри, проникая к сердцу.
Вошли в небольшую темную комнатку, он предложил мне табурет и показал окошко, в которое я могла наблюдать церемонию. Я села, поджав замерзшие ноги. Просторный зал, просматривающийся из окна, пока был пуст. Мы ждали. Потом послышался отдаленный шум, шаги, разговоры и в зал вошли люди.
Ярослав в джинсах и свитере смотрелся экзотично на фоне то ли колетов, то ли жилетов, пышных рукавов рубах и бархатных штанов. Он осматривался и, судя по всему — нервничал. Мой Ярослав… Я впилась в него взглядом, затаив дыхание. Всей душой тянулась к нему и мысленно просила спасти меня… не бросать. Не верю, не верю, черт возьми! Не может он!
А он, оглядываясь, заговорил о чем-то с окружающими его мужчинами. О чем был разговор — я не слышала. Только гул, отдельные звуки. Ему, похоже, предложили сесть в кресло. Он сел. Прошло некоторое время в ожидании, потом дальняя дверь открылась и в зал вошла девушка. Я замерла, заледенела, оцепенела, застыв на своем табурете. Что-то в груди разом ухнуло вниз, сжимая, придавливая внутренности, стягивая их тугим узлом…
Это была милая девушка… и двигалась она, как все они тут — грациозно и плавно. На вид лет шестнадцати — семнадцати, по их законам — еще ребенок. Она была одета в великолепное платье, наверняка очень дорогое. И его светлый цвет, и целомудренный крой подчеркивали и заявляли ее невинность, как и скромная толстая коса, перекинутая через плечо. Она не поднимала глаз, прикрывая их ресницами, но черты ее лица были чистыми и приятными. Она прошла и стала перед Ярославом. Он молча смотрел на нее. А я медленно умирала, глядя на это. Я начинала верить тому мужику и …отчаянно надеялась все еще на что-то.
Ярослав встал, подошел к девушке и медленно наклонился к ней, очевидно пробуя на вкус аромат ее тела. Замер. Я не дышала… Он поднял ее лицо двумя пальцами, заставив взглянуть на себя, и потянулся к губам… Припал длинным поцелуем.
Я встала с табурета, молча пошла к выходу. Так же молча прошла обратный путь до своей камеры. Ее заперли опять, мужчина ушел. Казалось, что тот холод каменных плит пола дошел, наконец, до головы, выморозив там все и не давая полностью осознать то, что случилось. Иначе как я еще держусь?
Надо бы биться головой о стену, кричать, плакать, выпустить из себя эту невыносимую боль. А я ходила по камере с сухими глазами и уговаривала себя — у меня есть Мирослава, есть папа, мама. Они — мое все. Я найду Лизку, и она вернет меня к жизни, расставив все по своим местам и назвав правильными словами. Да я свяжусь с Антонио и он… что он? Не знаю, посмотрим — что? Но так случилось, что он — один из якорей, который меня держит. Тем своим уважительным и трепетным отношением. А это — жизнь, так бывает… Плохо, что часто, но время лечит — я знаю это.
Дверь в камеру распахнулась, и в нее ворвался Ярослав. Я молча смотрела на него, стоя у стены. Он кинулся ко мне, обнял, прижал к себе. Руки у него дрожали. Я не двигалась, опустив свои. Тот мужик стоял за его спиной и смотрел на меня.
— Аринка, с тобой все в порядке? Скажи, не молчи, пожалуйста. Что с тобой сделали?
— По голове ударили, довольно сильно. Сотрясение мозга, скорее всего. Поблевала немного, а так — все в порядке, — глухо выдавливала я из себя.
— Кто? — развернулся Ярослав к сопровождающим, — кто, я спрашиваю?
— Исполнитель, Ваше Высочество. Мы сожалеем, что так получилось, уже принесли свои извинения. Она поняла необходимость данного…
— Кто, мать вашу, отдал распоряжение ударить ее? Я спросил!
— Я, Ваше Высочество. Но это был вынужденный…
— Ты понимаешь, что … если сейчас ты уйдешь, и я тебя больше никогда не увижу — будешь жить.
Мужчина коротко поклонился, прижав руку к сердцу, и вышел, внимательно взглянув напоследок на меня. Меня захлестнула паника. Не очень соображая, что говорю, я дернулась в руках Ярослава:
— Он угрожал жизни Славки, если я не откажусь от тебя, — вырвалось у меня.
Ярослав отстранился, вылетел за дверь, и оттуда послышалось его: — Взять! В крепости есть палач? Рубите голову! Проверю через полчаса. Исполнять! Будет вам король, — добавил уже тише дрожащим от ярости голосом.