– Ну, как трудовое утро прошло? – поинтересовался он. Фронт работы выполнили? Без потерь и эксцессов?
– Нормально, – ответила Тоня, и улыбнулась. Ее глаза светились, и на душе Романа разлилось теплым бальзамом чувство блаженства.
– Кошмар какой-то, – отозвалась Лена Самохина, этот Губкин просто садист и маньяк. Я уже не чувствую ни рук, ни ног. А мой маникюр? Это что руки медицинского работника, фармацевта? – вытянув перед Романом свои длинные пальчики, пропела Лена. – Это руки доярной колхозницы! – заключила она тоном, не допускающим возражения.
– Колхозной доярки, – поправил ее Антонов.
– Какая разница, – не унималась Лена. – А волосы? Что теперь будет с моими волосами? Они пропитались этой вековой известковой пылью, я их теперь не отмою. У меня уже эта пыль впиталась в кожу, в легкие и, и…
– В мозги, – добавила за нее с иронической улыбкой Света.
– Я позвоню деду, пусть он накажет этого Губкина, у него есть связи, или заберет меня домой. Я больше не могу пахать здесь как на каторге, я ему не крепостная работница! – продолжала бушевать Лена.
– Крепостная крестьянка, – опять поправил ее Роман.
– Ой, никуда ты не позвонишь! – услышал за своей спиной Антонов, голос Максима. – Дед палец о палец не ударит, – и изменив голос, парадируя деда, произнес: – «Леночка, ты должна быть сильной, в жизни надо уметь преодолевать трудности, учись жить самостоятельно, как все. Благо не бывает вечным, оно ценнее тогда, когда ты сам его добиваешься».
Все засмеялись, а Лена метнула на него презрительный взгляд и театрально заплакав, уткнулась в плечо Антонова. Роман опешил. Что делать в такой ситуации? Он мельком глянул на лицо Тихомирова, тот стоял и довольно ухмылялся, Тоня повернулась и пошла в сторону обеденного зала, на миг Роману показалось, что она улыбнулась себе в плечо, Максим не скрывал своего счастливого, мстительного взгляда.
Все пошли обедать, а Роману теперь нужно было успокаивать эту «крепостную, доярную работницу».
На этот спектакль ушло сорок минут времени, все уже пообедали, желудок Антонова уже в голос подавал ему сигналы, издавая непристойные звуки, а Ленка все не унималась. Наконец, Антонов вырвался из ее цепких рук, уговори ее пойти поесть, набраться новых сил для вселенских подвигов во имя процветания медицины и хороших отметок по практике, а также рекомендаций «главврача-садиста».
В столовой они сидели одни, обед уже давно остыл, остальные отобедав вышли на улицу, и весело щебетали. В окно столовой Антонов видел, как Тихомиров с довольной рожей стоял рядом с Тоней, невинно улыбался ей, а сам ненасытным взглядом пожирал ее, радуясь тому, что так легко отделался от Антонова.
В столовой Роман еще двадцать минут слушал о бедах и несчастьях всех Самохиных, потом о конкретном невезении несчастной внучки, которая вынуждена прозябать в трущобах в лучшие годы своей жизни, а дед-тиран тем временем не желает им помогать и надавить на кого следует. Наконец обеденный перерыв закончился, и Антонов со вздохом облегчения, сообщил Лене, что ему пора на свой участок фронта.
Весь трудовой день Антонов ждал его окончания. Чтобы наконец-то поговорить с Тоней о приключении в лесу, обсудить так волновавшие его вопросы, узнать, что она рассказала девчонкам об этом происшествии.
Фронт постепенно отступал, погруженный в свои мысли Роман, машинально, как робот выполнял свою работу. Самохин уже в десятый раз предлагал сделать перерыв, но он его не слышал. «Ныть и жаловаться это у них семейное», – поставил диагноз Роман.
Губкин не мог нарадоваться своим практикантам. Все сделали хорошо, даже отлично, причем за короткое время. Остались сущие пустяки, на них уйдет еще пару дней, и ребят можно будет отпускать с хвалебными рекомендациями. Если бы не поиски этой потерявшейся парочки в лесу, то сегодня бы он их уже отпустил по домам на каникулы. Но три дня были потеряны, работа не клеилась, да и как тут будешь работать, если над тобой навис «Дамоклов меч», но слава Богу, все обошлось. Этот Антонов большая умница, операцию провел блестяще. Северский осмотрел мальчика и пришел к выводу, что у парня «золотые руки и голова», и что даже он не сделал бы ее лучше. На днях прооперированного мальчика можно будет выписать, родственникам он уже сообщил. Жаль, конечно, что бабушка умерла, но что поделать, так устроена жизнь.
За полчаса до окончания рабочего дня, прибыла машина с продуктами и медикаментами. И Илья Петрович попросил ребят помочь разгрузить ее. Андрей и Максим влезли в кузов грузовика и стали подавать ящики и коробки Роману и Славке. Работа спорилась быстро, не смотря на усталость, все хотели побыстрее разделаться с этим, как все надеялись, последним на сегодня поручением Губкина. У всех были свои планы на вечер. Но то, что случилось чуть позже явно не в чьи планы не входило.
Последний ящик оказался очень тяжелым и громоздким. Водитель объяснил, что его попросил по пути подвести и выгрузить в больнице, председатель соседнего колхоза, мол, это запчасти для ремонтной мастерской, в их машину этот ящик не поместился, они за ним приедут завтра и заберут. Сам он круг давать не будет, по «накладной» лишние сорок километров, он не поедет, «поди, потом объясни начальству, что ты не шабашил».
– Так, что выгружайте, господа-медики, мне еще обратно по вашему бездорожью два часа трястись, – похлопав по плечу Славку Караулова, заключил водитель.
Вчетвером они еле придвинули ящик к открытому борту машины, но как его снять, вопрос стаял открытым.
– Может скинем его? – предложил Максим.
– А вдруг там что-то хрупкое лежит, – возразил ему Антонов.
– У Андрюхи большой опыт по части разгрузки вагонов, пусть он нам предложит, как его снять, – кивнув в сторону Тихомирова, объявил Славка.
Уложили широкие доски, сделав тем самым из них подобие горки, обвязали ящик веревками и начали потихоньку спускать его, но на полпути он во что-то уперся и не двигался с места. Андрей отдал свой конец верки Антонову и спрыгнул с машины на землю, чтобы посмотреть, во что уперся ящик. И в этот момент произошло то, что никто не мог предвидеть. Почему ящик вдруг не с того не с сего резко начал съезжать вниз по доскам? Роман уперся ногами в борт машины, но его сил не хватило, чтобы удержать его. Веревки впились в руки так, что трещали суставы, и казалось, сейчас ему их вырвет. Хилого Славку вместе с ящиком стащило вниз. Максим выпустил конец своей веревки, чтобы не полететь вниз за Славкой. Тихомиров видимо хотел задержать ящик снизу, видя, как Антонов из последних сил старается его удержать, и не дать рухнуть на Тихомирова стоящего внизу под ним, но тут веревка, как натянутая струна лопнула, Антонова откинуло назад в кузов машины, а Тихомирова как-то повело в сторону и притянуло к земле. В одно мгновенье Роман вскочил на ноги и в один прыжок оказался на земле.
– Быстрее! – крикнул он Славке с Максимом, – поднимайте ящик. Руки, перетянутые веревками, онемели и не слушались его, но из последних сил собрав всю свою волю, он вместе с подоспевшими парнями приподнял ящик.
Рука Тихомирова напоминала кусок мяса, вываленного в грязи и соломе. Струйками по ней стекала кровь. Большой палец правой руки неестественно повис и напоминал раздавленный огурец.
Славке стало плохо, он как-то весь обмяк, побледнел и рухнул на землю рядом с Андреем Тихомировым.
– Какого черта переться в медицину, если ты такой слабонервный, – в сердцах выкрикнул Антонов. Схватил под руки Тихомирова, приподнял его и спросил, стараясь не смотреть ему в глаза:
– Ну, как ты? Сам дойдешь?
Тихомиров в ответ только кивнул и медленно побрел в сторону амбулатории, Антонов шел сзади. За те полминуты, что они шли к больнице в его голове пронеслись вереницы мыслей. Видимо за последний период жизни они ускорили свой бег до бешеной скорости, уж в том, что они опережали скорость звука, Роман уже не сомневался.
«Что делать?» – било барабанной дробью в мозгу, – артерия не задета, кости в пальце раздроблены, палец вырван, Господи, в этой больнице нет даже рентгена. Оборудования для микрохирургии тоже нет. Пока Тихомирова довезут до райцентра, уже поздно будет делать операцию, ткани отомрут и палец ампутируют. Прощай мечта, стать кардиохирургом. Делать операцию в слепую, собрать кости, пришить палец, а потом будь, что будет. По крайне мере будет с пальцем, отрезать его ему всегда успеют. А может не рисковать, вызвать вертолет со спасателями. На это уйдет время, вдруг потом его не хватит, чтобы спасти руку. А как сам Андрей отнесется к тому, что я буду делать операцию? Тут, ход его мыслей прервал сам Тихомиров, как будто прочитав его мысли:
– Собирай палец, все у тебя получится. Времени все равно нет, – заключил он.
***
После почти часовой подготовки к операции, собирании из подручных средств оборудования для ее проведения, и четырехчасовой сборки раздробленного пальца, Антонов не чувствовал ничего от усталости. Все силы покинули его, нервы были напряжены до предела, руки, перетянутые веревкой во время снятия ящика, еще давали о себе знать, и начали лихорадочно трястись, потому что во время операции Антонов приказал им выполнять все безупречно, от этого зависела дальнейшая жизнь и судьба человека, находящегося под его скальпелем.
Когда операция завершилась, и можно было перевести дух, Роман вышел на крыльцо амбулатории и уже по привычке уселся на него. Он пытался вынуть сигарету из пачки, но никак не мог этого сделать, в итоге закрыл ее и положил обратно в карман. Захотелось есть, но столовая уже была закрыта. Время давно перевалило за полночь, девчонки ушли в общежитие, Самохин вызвался их проводить. Славка Караулов после перенесенного стресса был отправлен домой еще часа три назад. Губкина тоже выпроводили. Он все время винил себя, проклинал водителя, который навязал им этот ящик, еще больше председателя соседнего колхоза, который наверняка «умаслил» водителя.
– «Черный ящик Пандоры», а не запчасти, зачем я заставил вас его сгружать? Как же теперь этот мальчик будет жить? Сможет ли он стать тем, кем мечтал? – причитал пьяный Губкин. Он уже хватил неразбавленного спирта в ординаторской, занюхал рукавом медицинского халата, и теперь слезы ручьем текли по его морщинистым щекам. Никогда у меня не было таких замечательных студентов, как вы, но и никогда не было таких происшествий, то вы выбиваете себе плечи, то теряетесь, то пальцы отрываете. Что за напасть! Как будто вас заколдовали, – вытирая слезы, и всхлипывая, жаловался главврач.
– Все нормально будет, – успокаивал его, и Антонова Тихомиров. Ромка классный хирург от Бога, операцию провел уникальную, все срастется правильно, я чувствую это. Идите домой поспите, а завтра все наладится.
– Мне бы твоей уверенности, – произнес Антонов. Хорошо, что ты успел сам отскочить, честно говоря, я подумал, что ящик упал прямо на тебя.
Тихомиров с собранным и загипсованным пальцем присел рядом с Антоновым. Дежурившая сегодня пожилая медсестра согрела чайник, и раздала парням бутерброды с колбасой.
Ели молча, у Антонова не было сил разговаривать, а Тихомиров все это понимал. Медсестра принесла подушку на старенький диванчик в коридоре, Антонов с благодарностью опустил на нее голову и сразу же отключился. На этот раз он словно провалился в какую-то черную яму без всяких снов.
Проснулся от яркого света, бьющего по глазам из окна. Это солнце грело и щекотало его своими лучами. Больные и медицинские работники, пришедшие утром на работу, по просьбе все той же медсестры ходили на цыпочках, старались не шуметь, разговаривали шепотом, чтобы не разбудить Романа. Он потянулся на столько, насколько позволял диванчик, сощурил глаза от яркого солнца, встал и взглянул на часы. Уже был полдень. Вышел на улицу, вздохнул полной грудью летнего воздуха и пошел по направлению к крану с водой умыться.
В дальнем углу больничного двора он заметил девчонок, беливших с наружи хозяйственные постройки, но Тони среди них не было. Сначала Антонов хотел к ним подойти и спросить где она, но потом передумал. Там была Ленка Самохина, чего доброго опять начнет жаловаться и виснуть на него. Поэтому после водных процедур он пошел в палату к Андрею, узнать как дела, но его там тоже не оказалось. Кровь прихлынула к его щекам и ушам, мерзкое чувство подозрительности и ревности сверлило его сердце, мозг, душу.
«Спас на свою голову, палец пришил, самому веревками чуть руки не оторвало, а этот паразит клеиться к девушке, которая вот уже несколько дней ему дороже всего на свете», – пронеслось в мыслях Антонова. «Но, а с другой стороны, разве он смог бы поступить иначе? Нет не смог бы», – сам себе ответил Роман. «Совесть мучила бы всю оставшуюся жизнь и не давала покоя, он просто бы возненавидел себя. Вот такая у него натура, не может, да и не хочет он быть подлецом. А насчет Тони, решил для себя в этот момент Антонов, насильно мил не будешь, пусть сама сделает свой выбор. Тихомиров ведь, в конце концов, тоже не виноват, что влюбился в нее, да и хороший он человек, настоящий, надежный, без выпендрежа и тщеславия. Там у машины он тоже мог, просто отскочить в сторону, как Славка с Максимом, но держал этот проклятый ящик до последнего, чтобы мне руки им не вырвало. И о себе он подумал в последнюю очередь. Одним словом, достойный соперник. Он конечно мне не друг, но я бы хотел, чтобы он был им».
Снова войдя в душный коридор амбулатории, Антонов заметил там Северского, он о чем-то беседовал с Губкиным, у обоих под глазами были темные круги, и от обоих, наверное, несло перегаром, умозаключил Роман. Он хотел подойти поближе поздороваться с ними, но из крайней палаты вышел Витька Силиванов, его первый пациент, в сопровождении Нинель и Тони. Увидев Антонова, он заулыбался, протянул ему, как взрослый руку, и важно произнес:
– Здравствуйте доктор, я уж и не надеялся вас увидеть, сегодня за мной тетка приезжает, вот иду собираться. Когда вы потерялись с этой, – махнул он головой в сторону Тони, – я плакал, думал, вас Черная Берегиня в озере утопила, но потом сказали, что вы нашлись, а ко мне все не шли.
Нинель поздоровалась, и пошла готовить мальчика к выписке, на ее лице ярким пятном красовался свежий синяк, который она пыталась скрыть несколькими слоями пудры. Запахом табака и перегара «благоухали» ее всклокоченные волосы. Тоня осталась с мальчиком, держала его за руку, как будто боялась выпустить.
– Прости брат, Илья Петрович, нас так работой загрузил, что я просто не мог к тебе вырваться, – ответил Антонов. Ну, как ты себя чувствуешь?
– Да, нормально, побежал бы уже, да эта не разрешает, – он опять махнул головой в сторону Тони, – ох и вредная она, что вы только в ней нашли? – заключил Витька.
– Не понял, ты, о чем? – удивился Антонов.
– Что я не вижу, что ли, как вы на нее смотрите, со мной разговариваете, а на нее смотрите, да и этот ваш другой доктор тоже, тот, которому вы ночью палец пришивали, с обидой в голосе пояснил Витька.
– А у вас тут слухи быстро разносятся? – с улыбкой спросил его Антонов.
– Так, это ж деревня, мы только называемся городом, а на самом деле, просто большая деревня. Все друг друга знают, все всё видят, больше-то заняться нечем, – со вздохом закончил Витька свою преамбулу.
– А она, – Антонов тоже махнул головой в сторону Тони, – не вредная, а заботливая. А бегать тебе не разрешает потому, что тебе только вчера швы сняли, нельзя делать резких движений, поднимать тяжелое, бегать, прыгать, а то они могут разойтись, и снова придется тебя зашивать, и в футбол играть ты тогда еще долго не сможешь, понял?
– Понял, понял, что тут не понятного. И отведя глаза в сторону, чтобы не показать наплывших в них слез, продолжил, – меня, наверное, теперь в интернат сдадут. Мать моя лишена родительских прав, у тетки своих детей трое, муж алкаш, живут в двухкомнатном бараке в Сосновке. Я им ясное дело не нужен.
– Ну, ничего, в интернате тоже люди живут, ведь ты туда не насовсем, а временно. Вырастишь, отучишься, будешь сам жить, как тебе захочется. Там и футбольная команда есть, правда тренер у них не очень, но ведь это не главное, – вступила в разговор Тоня.
– Откуда ты знаешь? – с недоверием покосился на нее Витька.
– Знаю, сама оттуда, – ответила Тоня.
– Так, у тебя тоже никого нет? – уже мягче спросил Витька.
– Никого, кроме Зои Михайловны, это медсестра из интерната, очень хорошая, добрая женщина, – улыбнулась Тоня, она хотела погладить мальчика по голове, но Витька отклонил голову в сторону и гордо заявил:
– Не надо мне этих ваших телячьих нежностей, я мужик, и не надо меня жалеть, сам справлюсь.