Михаил окинул взглядом наш стол.
– Наши кружки ещё полны пивом, – справедливо констатировал он. – Расскажи мне одну из своих историй. С некоторых пор я полюбил сказы о героях и подвигах. И не взыщи, что обращаюсь к тебе с просьбами, когда мы знакомы всего ничего.
– А! О чём ты?! Ерунда. Это вовсе не одолжение. Но должен признаться, что рассказчик из меня никудышный!
– Брось скромничать, – Михаил кивнул. – Предоставь мне право судить самому. Итак…
Он облокотился на столик, и тот жалобно скрипнул.
– Итак, – охотно начал я, – эта история случилась январским утром 1983 года на шахте № 22 Казахской ССР. Страна жила событиями наступившего нового года. Дети наслаждались праздниками и радовались середине солнечной зимы. Ничто не предвещало трагедии.
Когда на электронных часах в здании администрации шахты последняя из светящихся цифр отмерила 9 часов 28 минут, поступил первый сигнал о взрыве. Земля под администрацией отозвалась глухим урчанием и дрогнула. Возникший на глубине более пятисот метров пожар, спровоцировал взрыв метана и угольной пыли. С добычного участка верхнего этажа поступили сведения о крайне опасной ситуации. С нижними этажами забоя, где прогремел взрыв, связь прервалась…
Я пересказал Михаилу историю, которая в действительности имела место. На подземных выработках от ядовитого газа и травм за завалами погибли около сорока человек. Согласно позднее раскрытой официальной статистике тридцать тел были подняты спасателями на поверхность. Точное число жертв так и не было установлено. Но каждый из выживших горняков мог бы назвать, находившегося по соседству, погибшего товарища.
Трагическим событиям того года не суждено было стать достоянием гласности. Советская цензура с усердием пресекала распространение информации обо всех несчастных случаях, происходивших в СССР, чтобы не дать гражданам великой державы и малейшего повода думать о слабости системы. В том числе, поэтому я счёл своим долгом написать рассказ о подвиге тех горняков, кто вопреки всему смог не только выжить в смертельной шахте сам, но и спасти своих товарищей. Когда на расстоянии вытянутой руки дым не позволяет тебе видеть ничего. Когда жар запекает рвань защитной одежды на теле. Когда газ и взвесь пыли душат тебя. Ты мыслями уже на том свете…
Эта история была первой и предварила целый цикл моих рассказов о подобных авариях и спасательных операциях. Изначально история была записана мной со слов живущих и по сей день действующих лиц того происшествия. Но при написании рассказа, я изменил имена и некоторые обстоятельства действия, чтобы не привлекать лишнего внимания к этим людям. По их же просьбе. Слава обошла их стороной тогда, и вряд ли досталась бы сейчас, когда в цене другие истории.
Увлёкшись, я старался донести до моего слушателя эмоциональный накал тех событий. Животный ужас и борьбу с ним героев истории. Стоящую за спиной смерть и мужество людей, спасающихся от протянутых ей рук.
За всё время моего рассказа Михаил не проронил ни слова. Но я видел, как блестели его глаза, когда шла речь об усилиях огнеборцев, о спасателях, прорывающихся к завалам, об эвакуации вырвавшихся из ада пламени и грохота людей. О действиях простых мужчин, оказавшихся наедине со стихией. Михаил будто вспыхивал изнутри, присутствуя там, в зёве тоннелей с ними. Тогда я ещё не знал, что мой новый знакомый испытывал нечто похожее на собственной шкуре.
Во время повествования я успел сбегать за ещё одной парой пива, которую мы незаметно приговорили. И, заканчивая историю, ощущал себя изрядно захмелевшим.
Михаил, на глазах которого в конце рассказа выступили слёзы, протянул мне руку: – Спасибо тебе. Это одна из самых ярких историй, что я слышал в своей жизни. Ты не зря ешь свой хлеб на земле. Знай, что твои рассказы будут нужны людям во все времена. – И он крепко сжал мою ладонь.
– Что ты! – я снова засмущался. – Таких писателей как я не мало. Эти истории пленили меня самого, но они далеки от того, чтобы стать бестселлером. Да и потом, наблюдая за тем, что нынче читают, я не строю иллюзий насчёт своей аудитории. Сейчас востребован модный эпатаж в литературе, детективы и пророчества.
– Не скажи. Твои книги о главном. О чём же, чёрт побери, ещё писать как не о любви и подвигах?! Помяни моё слово, хорошие книги сами найдут читателя. Ты лишь вдохни в них жизнь!
Я не нашёлся чем ответить, покорно соглашаясь.
– Ну, – Михаил откинулся на спинку стула, – я виноват, что злоупотребил твоим вниманием. Пора и честь знать.
– Перестань ты! – Я посмотрел на часы. Было почти шесть часов вечера. – Рабочий день всё равно уже кончился. Я напротив рад, что провёл время здесь, с тобой. Было как-то… душевно что ли. Можно было бы ещё посидеть, но по вечерам тут собирается всякий сброд. И нормально, увы, не пообщаемся.
– Ну, раз так, и поскольку я твой должник, позволь мне проводить тебя до твоей работы или куда ты там ещё соберёшься. – Он поднялся из-за стола, ничуть не шатаясь. Чего я не мог сказать о себе.
Михаил придержал мой локоть: – Я не ошибся, когда решил подойти к тебе. Знай, Алексей, что ты хороший человек. Слишком хороший, чтобы быть сильным и подчинить жизнь своим желаниям, а мир заставить себя слушать. И вдвойне жаль, оттого, что тебе действительно есть, что ему сказать. Может быть, мы сейчас расстанемся и никогда не увидимся снова. Но если такому суждено будет случиться, знай, что ты всегда можешь рассчитывать на мою помощь.
– Что ты, Миша? – мне вдруг захотелось его обнять как близкого друга. – Не прощайся раньше времени. Я ещё, может, помогу тебе устроиться в нашем городе на работу и тогда мы увидимся и не раз.
Он улыбнулся в ответ. И снова морщинки у глаз рассыпались лучезарным солнцем на его незаурядном лице.
На не совсем твёрдых ногах я направился к входной стеклянной двери. Михаил пошёл за мной следом. Стройный порядок квадратов на линолеуме пола чуть вскружил мне голову. Я запретил себе смотреть под ноги и прибавил шаг. Миша держался в паре метров за моей спиной.
Сквозь двойное мутное стекло я разглядел, как со стороны улицы, под всё ещё моросящим дождем ко входу в закусочную спешат три невысокие фигуры парней в спортивных костюмах.
Я навалился на дверь, открыв её почти целиком, и в то же время с улицы в открывшийся проём предбанника заскочил молодой кавказец лицом к лицу с моей физиономией. Не выдержав натиск тяжелой двери, я случайно подался на него и толкнул парня плечом навстречу.
– Ты куда прёшь, баран? – воскликнул тот, обнажив острые, как у обезьяны, зубы в злобной гримасе.
– Извините, я нечаян… ооххх, – выдохнул я, не успев окончить фразу, когда слева в селезёнку воткнулся его твердый как камень кулак.
В глазах разошлись чёрно-красные круги, закрутившись в воронку водоворота, и я сполз спиной по открытой двери.
Где-то над головой раздался сперва презрительный смех, а затем, заглушающий его, голос Михаила: – Он извинился.
Следом послышался отвратительный звук тяжёлого шлепка, вперемежку с хрустом кости, и сдавленный хрип. Я поднял глаза и увидел стремящееся к полу лицо моего обидчика, превратившееся в кровавую отбивную. Будто по нему врезали железным рельсом, сравняв профиль в почти плоскую тарелку.
Чернявый товарищ кавказца, похожий на него как две капли воды, ринулся вперёд. Но молниеносное движение Михаила отбросило того метра на три назад на улицу. Мой глаз не уловил движения, но, похоже, что Михаил нанёс сокрушающий встречный удар. Потому что отлетевшее тело рухнуло мешком в лужу и не шевелилось. Третий приятель поверженных вытащил из кармана нож. На мгновение застыл с ним в руке в нерешительности. И тут же припустил куда-то бегом, сверкая пятками от страха.
Михаил отпихнул ботинком ноющего и булькающего собственной кровью врага, помог мне встать и преспокойно выпроводил на улицу. В то время как я пребывал в шоке, на лице моего нового знакомого покоилось безучастное выражение безразличия к происшедшему. Мне кажется, прибив комара, я был бы более эмоционален, нежели этот человек, мимоходом сделавший калеками двух крепких мужчин.
– Ты в порядке? – спросил меня Михаил.
Я отдышался и мог уже идти самостоятельно. Но возбуждение переполняло меня. Полученная травма не отзывалась болью только по причине того, что кровь моя бурлила и требовала объяснения случившемуся.
– Да. Но как ты это сделал?! Зачем? – я развёл руками, осыпаемый каплями дождя, но вовсе не чувствующий их.
– Не вижу здесь ничего особенного. Эта шваль должна быть благодарной мне за преподнесённый урок, – он окинул спокойным взглядом место боя и распластавшихся на нем неприятелей. – За необдуманные поступки следует отвечать. Они напали на тебя. Ты имел право на защиту. Что же тебя удивляет?
– Это же преступники! Они весь город держат. У них оружие и связи в полиции! Никак невозможно противостоять этому. Все привыкли!
Михаил бережно стёр с намокшей руки следы крови и сплюнул под ноги. – Ах, ты об этом…
Я обернулся к окнам закусочной и увидел в них с десяток физиономий посетителей, взирающих изнутри на нас как на инопланетян, которым, впрочем, осталось недолго ходить по земле. У кассы наметилась очередь из людей, спешащих как можно скорее закрыть счёт и ретироваться подальше от этого места, пока ещё не поздно.
– Миша, – я схватил его за руку, – мы должны линять отсюда! И быстро.
Тот вопросительно взглянул на меня, и я в очередной раз поразился его невозмутимости.
– Знаю, что ты сильный здоровый мужик, но через несколько минут здесь будет пять,… десять машин с вооружёнными людьми, которые изрешетят нас в дуршлаг! Это не шутка!
– Если хочешь, уходи. Меня изрядно разозлили твои рассуждения и я, пожалуй, встречу угрозу лицом к лицу, чтобы навести порядок в вашем трусливом городишке.
– Чёрта с два я пойду один! Ты мне обещал, что проводишь меня, помнишь? Или ты хочешь, чтобы по дороге мне оторвали голову? Это останется на твоей совести, между прочим.
Михаил оценивающе взирал мне в лицо и молчал. Моё сердце отстукивало не менее двухсот ударов в минуту. Лицо горело. А хмеля в голове будто бы и не бывало.
В намокшую одежду пробирался холодными иголками ветер. Серый свет сумерек стремительно шёл на убыль, сменяясь чернотой надвигающегося осеннего вечера. Фонари ещё не зажгли.
Я утёр капли дождя с лица. Где-то вдалеке раздался нервный клаксон машины.
– Нужно что-то решать, – я умоляюще поглядел на Михаила. – Не связывайся с ними. Подумай о себе. Что бы ни случилось – всё останется, как и есть сейчас. Ты не исправишь мир в одиночку. А помощи не дождёшься. Измельчал народ. И не наша в том вина… Пойдём! Давай сделаем это как можно быстрее. Обсохнем у меня в библиотеке, а дальше делай как знаешь.
Михаил оглянулся ещё раз на вход в закусочную. Оттуда, укрыв головы куртками, семенили люди. Затем положил тяжёлую руку на моё плечо: – Идём. Показывай дорогу.
***
Закрыв за нами дверь библиотеки, я погасил уличный плафон и заперся на два замка. В дороге я старался припомнить посетителей столовой, и не было ли среди них тех, кто мог знать меня лично. Показалось, что таких не видел, но полной уверенности не появилось. А значит, сохранялась вероятность того, что разозлённые бандиты запросто могли явиться сюда в поисках своих обидчиков.
Я провёл нового знакомого в дальний зал с книгами, окна которого выходили во двор, и только там зажёг свет. Остальные помещения оставил тёмными. «Здесь мы хотя бы сможем продержаться какое-то время, – подумал я. – Ещё в прошлом году город заменил мне дверь на новую металлическую, а на окнах сварили решётки. Поборемся!»
Благодаря холодным октябрьским ночам уже неделю как включили центральное отопление, и в библиотеке стало тепло и уютно. Я прикрыл дверь освещённого зала и усадил Михаила за своё рабочее место. А сам пошёл ставить чайник.
С зале стояли два стола для чтения. Четыре стула за ними. Стеллажи с книгами почти упирались в невысокий потолок. На подоконниках двух окон расположились горшки с эхинопсисами, фиалки и денежное дерево, за которым я особо ухаживал, хоть и не извлёк пока из этого причитающихся дивидендов.
Стены зала я перекрашивал ещё сам несколько лет назад. И планировал сделать это снова в ближайшее время, не только потому, что они покрылись царапинами и тёмными отметинами. Просто надоел салатовый цвет. Душа просила обновления. В помещениях витал запах плесени и книжная пыль. И если я к тому давно привык, то редкому посетителю специфический аромат мог показаться навязчивым. Впрочем, слышал о том, что некоторым людям наоборот он очень нравится.
Я поставил своему гостю кружку горячего чая и сам присел за гостевой стол.
– Ну, вот и моё логово, – улыбнулся я.
***
Мы проговорили довольно долго. Михаил настаивал на том, что разобщённость обывателей, порождённая ленью и безразличием, загнала в угол лучшие качества личности русского человека. Возрос и стал нормой эгоизм, преследующий цель приумножить собственные пожитки любой ценой, не гнушаясь соседского добра, что не объединяло, а разобщало людей. Если общество и существовало, то давно распалось, а без него личности быть не может. Забытая добродетельная мораль уже не может служить её воспитанию. Предложенная современностью замена утраченной морали не выдерживает критики. Её тезисы так и не ожили на практике. Взять хотя бы сегодняшний пример…
Простым и доходчивым языком он разбил все мои доводы об обоснованности самосохранения под лозунгом «моя хата с краю, ничего не знаю». И в итоге, я напрочь растерял основы собственных убеждений под весомостью его смелых и мудрых изречений, возникших, казалось, из какой-то глубины веков.
Затем мы благополучно позабыли эту тему и болтали обо всём подряд. Я рассказал ему о нашем городе, который искренне любил, несмотря ни на что. Дал полистать свои рассказы. Показал редкие собрания сочинений молодой русской литературы девятнадцатого века, являвшиеся гордостью моей библиотеки. Поведал о своих хобби в коллекционировании. Одним словом, незаметно для себя, раскрылся перед человеком, знакомым мне всего-то несколько часов.
И лишь немного обидно было за то, что на все мои вопросы о жизни самого Михаила, он не желал отвечать прямо. А вежливо извинялся и старался отвести их в сторону. Но я не подавал виду, что тревожусь об этом. Миша мне сильно импонировал своей живостью и цельностью. Заподозрить его в подлости и преступных деяниях даже не приходило в голову.
Тем временем подступила ночь. Одежда наша просохла. И на том можно было бы разбежаться по разным сторонам, подведя черту под этим необычным днём. Однако, я ловил себя на мысли, что вовсе не хочу идти домой. Расставшись с Михаилом, идти придётся одному, а было всё-таки боязно. Оставаться здесь одному было, пожалуй, ещё опаснее. И я полагал, что разрешение возникшей дилеммы зависело уже не только от меня.
– Ещё чая? – я поднялся на ноги и застыл, потирая руки, некоторым образом провоцируя на действие своего гостя.
Михаил мгновенно сообразил в чём дело и встал сам.
– Нет, нет. Достаточно на сегодня. Я засиделся и задерживаю тебя.
– Абсолютно не задерживаешь, – я возразил, однако не совсем убедительно. – Я, наверное, останусь ночевать здесь. Погода дрянь. А идти не близко.
– Всё равно. Мне тоже пора, – он стал одевать куртку.
– Тебе далеко?
– Ну,… не очень, – Михаил слегка стушевался и отвернулся поправить одежду.
– Может, я тебе подскажу короткий путь, если не знаешь город? Какой адрес?
– Я найду. Не беспокойся.
– Как скажешь. Но просто хотелось помочь… Ты всё скрываешь от меня, – я неожиданно высказал крутившуюся в голове мысль.
Михаил, начавший было уже движение к двери, остановился. Повисла пауза. Затем он резко обернулся: – Прости, Алексей. Я действительно много от тебя скрываю. Знаю, что это не честно.
– Уверен, у тебя есть на то причины.
– Именно так. Есть. Но, понимаешь… Ты прав. Я чересчур увлёкся тайнами. В общем, нет у меня никакого дома и ночлега. Вчера я ночевал на вокзале. Теперь ты знаешь правду. Но это ничего не меняет.