Мне было очень трудно не уйти прямо сейчас. Но, должен признаться, меня задело его высказывание.
— Хорошо. И какой же вопрос я не задал?
— Да ладно, ты же учился в колледже, не так ли? Ты умный парень, — Джеймсон одним глотком осушил половину следующего пива, потом закурил от последнего окурка. — Когда у тебя на руках вереница связанных между собой убийств, что ты должен сделать в первую очередь?
Я пожал плечами.
— Установить подозреваемых?
— Ну, да, но прежде чем ты сможешь это сделать, ты должен проверить общие знаменатели «модуса», т. е. «способа». Как только это сделано, ты должен провести работоспособный анализ мотива. Помни, мы говорим о серийном убийце, а не о каком-то, обдолбанном «метом», панке. Серийные убийцы расчетливы, осторожны. Какой-то парень наебашился «льда», выходит и насилует девушку — это просто. Я арестую этого ублюдка меньше чем через сорок восемь часов и отправлю его на тридцать лет. Но серийный убийца?
— Ладно, я не очень разбираюсь в таких вещах, — признался я. — В конце концов, это Сиэтл, а не Детройт.
— Хорошо, хорошо, — сказал он. — Итак, мы устанавливаем способ, и с этим мы можем проанализировать мотив. Как только мы проанализируем мотив, мы определим… что?
— Ухххх…
— Психологический портрет убийцы.
— Ну, это была моя следующая догадка, — сказал я.
— Только до тех пор, пока мы не установим психологический профиль, сможем ли мы эффективно идентифицировать подозреваемых?
— Ладно, кажется я начинаю вас понимать.
Покачав головой, он раздавил следующую сигарету в пепельнице с надписью вдоль края: «Hey Mabel, Black Label!»[44]
— И? С точки зрения журналиста, самый важный вопрос в данном случае… какой?
Меньше всего на свете мне хотелось выглядеть глупо перед Джеймсоном. Я старался не сболтнуть ничего лишнего.
— Почему, э-э, почему убийца… отрезает им руки?
— Правильный вопрос! — он чуть не закричал и не ударил ладонью о стойку бара. — Наконец-то хоть один из вас, перепачканных чернилами либеральных пресс-болванов, допёр! Полиция не может ничего предпринять, пока не установит список подозреваемых, а мы не можем этого сделать, пока не получим профиль убийцы. Почему он убивает этих девушек и берет их руки?
— Ааам… — мои мысли метались. — Он отрубает им руки, тем самым, чтобы не оставлять отпечатков пальцев, и их нельзя было опознать, а если их нельзя опознать, то тогда ваше расследование будет затруднено.
— Нет, нет, нет, — проворчал он. — У себя в кабинете я показал тебе список документов. Мы уже опознали больше половины жертв. У многих девушек все еще были удостоверения личности, когда мы их нашли. Тебе это о чём-нибудь говорит?
— Убийце не…
— Верно, не важно. Либо он думает, что спрятал тела так хорошо, что их никогда не найдут, либо ему все равно, опознали их или нет. И, отсюда следует самый логичный вывод, который может быть только?
— Он… забирает их руки по какой-то другой причине? — предположил я.
— Видишь? Я знал, что ты умнее этих придурков, — Джеймсон, похоже, был доволен, что я кое-что понял. — Именно это мы и сделали. Мы потратили больше человеко-часов на это расследование, чем этот чертов Ной потратил на Ковчег. Убийца собирает их руки. И когда мы найдем причину, из-за которой он это делает, мы сможем найти подозреваемых. Вот, возьми, — сказал он и потянулся к полу. Он вытащил портфель. Тот казался достаточно тяжелым, чтобы вместить пару шлакоблоков.
— Что это? — спросил я.
— Все материалы дела.
Я снова сел, надел очки и открыл его.
— Тут больше тысячи страниц!
— Больше, — сказал Джеймсон. — Пока тысяча шестьсот. Tы хочешь быть честным журналистом…
— Я уже честный журналист, — напомнил я ему.
— …тогда делай уроки. Прочти чертовы материалы дела, прочти все. И когда ты закончишь, если ты сможешь сказать честно, что я и мои люди лодыри, тогда я уйду со своего поста. Договорились?
Я пролистал толстую стопку бумаг. Похоже, работы было много. Я был очарован.
— Договорились, — сказал я.
— Я знал, что ты не уйдешь, — Джеймсон, уже наполовину пьяный, поднялся на ноги. — Скоро поговорим, приятель. И пиво за твой счет, да? — oн хлопнул меня по спине и ухмыльнулся. — Tы можешь списать их на налоги как расходы на исследования…
Джеймсона был поражен тем, что он больше всего осуждал: алкоголизмом. Это было ясно. Но, несмотря на его лицемерие, я должен был держать себя в руках. Я журналист, и если говорить честно, я должен быть объективным. Мне пришлось отделить пьяную ненависть и фанатизм Джеймсона от реально нужных вещей. Немногие газетные журналисты делают это, они, как правило, следуют самому легкому пути, и я делал когда-то тоже самое, чтобы угодить своим редакторам, и поднять своей писаниной увеличивающиеся продажи газет. «Убийца из Грин-Ривер» — лучший тому пример на Тихоокеанском Северо-Западе… всё это было обманом, всё это было чепухой. Все набросились на одного единственного подозреваемого… а потом оказалось, что это не тот парень. Я знал, что Джеймсон был безрассудным расистским мудаком. Но при этом он хорошо выполнял свою работу.
И похоже, дела у него продвигались не так уж и плохо.
Тот портфель, полный бумаг, который он мне дал? Он не преувеличивал. Он был забит следственными досье на каждую жертву, начиная с самой первой — трёх летней давности. Джеймсон и его команда не оставили ни одного камня на камне, ни одного непричесанного волоска, ни единое пятнышко не осталось нераскрытым. Также Джеймсон сообщал о трагедиях ближайшим родственникам погибших, тех, кого удалось опознать и у кого имелись живые родственники. Не официальным письмом, ни бездушным телефонным разговором. Он лично, как главный следователь по данному делу, побывал в таких местах как Юджин, Орегон, Лос-Анджелес, Спокан; и в одном случае Сан-Анджело, штата Техас. Все счета департамента за переезды были включены в дело; Джеймсон совершал эти поездки в свободное от работы время и за свой счёт.
Вот улики были другим делом. Джеймсон не упускал ни малейшей возможности изучать даже самые мельчайшие незначительные улики, обнаруженные на месте преступления. Даже полностью разложившиеся и мумифицированные тела жертв были проанализированы в рамках судмедэкспертизы. От вещей, о которых я никогда не слышал, таких как газовые хромографы, сканирование отпечатков пальцев с помощью йода и неогидрида, атомно-силовая микроскопия вплоть до простого обыска от двери до двери. Конечно, когда Джеймсон был на взводе, весь его ненавистный гной выливался наружу, но из того, что я мог видеть, когда он был трезв, он был самым современным и продвинутым следователем в Отделе Убийств. Парень делал всё, что в его силах, чтобы раскрыть это дело. Для меня в тот момент не имело значения, что он был засранцем. Я закрывал глаза даже на то, что он был язвительным расистом. Джеймсон делал абсолютно всё, что было в его силах. Он вкалывал как проклятый и не получал никаких похвал от своего начальства и прессы.
Затем мне пришлось взвесить свои профессиональные ценности. И я должен был быть честным и объективным перед самим собой. Мне совершенно не нравился этот человек, но дело было не в этом. Поэтому я рассказал всё так, как было, когда писал статью для «Таймс». Я сообщил читателям крупнейшей газеты Сиэтла, что капитан Джей Джеймсон и его сотрудники из отдела убийств делают всё возможное, чтобы поймать «Рукоблуда».
Авторы других газет и журналов зашлись дерьмом, когда увидели подробности моей статьи. Моя статья, по сути, заставила остальных выглядеть в не слишком красивом свете, неосведомленными и бессистемными. Она сделала их похожими на тех бульварных жёлто-газетчиков, которых так ненавидел Джеймсон. Но это не означало, что я позволил Джеймсону соскочить с крючка. Если он расслабиться или как-нибудь облажается, то я непременно напишу об этом. Я дал ему презумпцию невиновности потому, что он этого заслуживал. Остальное зависело от него.
И ещё одно. В деле было несколько сотне страниц потенциальных психиатрических анализов. Я был не глуп, но и не очень хорошо разбирался в психологи. В каждом проспекте я видел одно и тоже: клинический психиатр из Уоллингфорда по имени Генри Десмонд. Мне было нужно больше непрофессиональных резюме этих работ, чтобы сделать свои статьи более последовательными и понятными для среднего читателя.
Поэтому я записался на приём к доктору Генри Десмонду.
— Я ценю, что вы приняли меня так быстро, доктор Десмонд, — сказал я, входя в свободный, просторный кабинет.
Чашка с карандашами на его столе гласила: «Торазин (100 мг). Хорошего дня!» На одной из полок лежал комикс под названием «Волки Мечты», на обложке которого были изображены знойные полулюди-оборотни, вырывающие внутренности у красивых мужчин.
— Так вы журналист?
— Да, сэр. У меня есть несколько вопросов, если не возражаете.
— Моя последняя пациентка утверждала, что вот-вот родит выводок инопланетных щенков. Её вопрос заключался в том, кого я предпочитаю мужчин или женщин. Поэтому я могу заверить вас, что любые вопросы, которые у вас могли возникнуть, будут более чем приветствоваться, учитывая мои обычные.
Инопланетные щенки? — удивился я.
Я сел напротив широкого стола. Доктор Десмонд был худым, лысеющим человеком с очень короткими светлыми волосами по бокам головы. Пыльно-серый костюм выглядел на несколько размеров больше. На самом деле, он выглядел потерянным и маленьким за огромным столом. Сбоку висел плакат с надписью: «Ременные сетки и смирительные рубашки. Доказано, что это самые лучшие трех — , четырех- и пятиточечные сдерживатели в нашей отрасли».
Нашей отрасли?
— У меня есть несколько вопросов к вам, сэр, по поводу…
— Так называемого «дела «Рукоблуда», да?
Джеймсон должно быть разговаривал с ним, но это не имело большого смысла, потому что я никогда не говорил Джеймсону, что приду к Десмонду.
— Совершенно верно, сэр. Я очарован вашими клиническими отчетами относительно…
— Потенциального профиля убийцы?
— Да.
Он уставился на меня, словно прикусив губу.
— Вы должны понять, что официально я не работаю с полицией. Я всего лишь частный консультант.
— Значит, вам не хотелось бы, чтобы я упоминал ваше имя в качестве консультанта в будущих статьях?
— Да, мне бы этого очень не хотелось.
Отлично, — подумал я.
— Но, я буду рад ответить на любые ваши вопросы анонимно. Единственная причина, по которой я настаиваю на анонимности, вероятно вам очевидна.
— Хм, — сказал я. — Простите, сэр, но мне если честно не совсем понятно.
Доктор слегка фыркнул.
— Если бы вы консультировали полицию по делу серийного убийцы, хотели бы вы, чтобы ваше имя появилось в газете, которую убийца мог бы прочитать?
Как глупо! — подумал я.
— Нет, сэр. Конечно же, нет. Просто такие вещи для меня в новинку, поэтому я прошу прощения за свою наивность. И я гарантирую вам, что ваше имя нигде не будет упомянуто.
— Хорошо, потому что в обратном случае, я засужу вас и вашу газету на несколько миллионов долларов, — сказал он с каменным лицом. — И я непременно выиграю.
Я уставился на него, разинув рот.
— Да я шучу! Боже мой, неужели сегодня никто не понимает шуток?
После паузы я мрачно кивнул. Забавный он парень. Суд как раз то, что мне сейчас нужно.
— Надеюсь, вас послал капитан Джеймсон?
— Нет, сэр, он меня не посылал. Он дал мне материалы дела для изучения, и я увидел ваше имя в предполагаемых данных профилирования, так что…
— Что вы думаете о капитане Джеймсоне? — перебил меня Дейсомнд. — У него скверный характер, не так ли?
Я хотел ответить, но почувствовал себя крайне неуютно.
— Давай, сынок. Скажи мне правду. Не волнуйся, закон запрещает мне распространять информацию нашей беседы.
Думаю, в этом он был безусловно прав. Психоаналитикам, как и священникам запрещаешься распространяться о своих клиентах, хоть я и не был его пациентом.
— Я думаю, что капитан Джеймсон — клинический алкоголик, в нем достаточно ненависти, чтобы испепелить её целый город… но я так же считаю, что он хороший следователь.
— Вы правы в обоих случаях, — признал Десмонд. — Он трагический человек, работающий в трагической профессии. Вы удивитесь узнав, сколько моих пациентов ветераны полиции.
Это показалось мне странным. Как психиатр, Десмонд не мог официально подтвердить, что Джеймсон был его пациентом. А я и не подозревал его.
Возможно до этих пор.
— Ваши профили, — сказал я для того, чтобы сменить тему разговора.
— Это ещё не профили. Думайте о них как о возможных профилях, пожалуйста.
— Эээ, понятно. Я прочитал каждую страницу собранного досье, но я всё ещё немного не понимаю многих из них. Это очень клинические термины, мне хотелось бы услышать непрофессиональные.
— Хорошо. Понимаю. Продолжайте.
Должно быть, со стороны я звучал бормочущим себе под нос.
— Ну, эээ, сэр, кажеться вы…
— Разделить вам потенциальные клинические характеристики на три группы?
— Да, и…
— И вы понятия не имеете, о какой херне я говорю?
Мои плечи поникли в кресле.
— Вы попали в самую точку, доктор.
Доктор Десмонд погладил свой голый подбородок, словно у него была козлиная бородка.
— Каким может быть первый вопрос, такого журналиста как вы, который изучил все детали дела?
Этому я уже научился на собственном горьком опыте.
— Почему убийца берет руки? Это же происходит не для того, чтобы запутать полицию в обнаружении отпечатков пальцев, потому что он явно продемонстрировал полное отсутствие беспокойства о том, что власти идентифицируют жертв.
— Отлично, — сказал Десмонд.
— Это означает, что убийца по какой-то неизвестной причине собирает руки.
— Ну, не такие уж и неизвестные. Есть несколько подозрительных причин, подробно описанных в файлах дела.
Я кивнул.
— Вот этого я как раз и не понимаю, сэр.
В руке Десмонд вертел маленькое бледно-голубое пресс-папье, на котором было написано: «PROLIXIN-IV amp; Я ПОД НИМ».
— Рассмотрим наиболее очевидные варианты. Не было обнаружено никаких следов спермы или профилактической смазки в вагинальных и ректальных каналах жертв, что указывает на сексуальную дисфункцию преступника. Он ловит женщин и душит их, а потом отрезает им руки. Это главная улика; преступление описывает внутреннюю патологию личности. Из этого следует, что вы правы. Он собирает их руки. Возможно, как трофеи. Например, как Сербы отрезали головы Боснийцам. Так же, как Ту-Зусы отрезали пенисы захватчикам из соседних племён. Он забирает части своих врагов. Оскорбительные части.
Внезапно я начал понимать.
— Но кто в данном случае его враг?
— Очевидно мать. Первая возможность профиля указывает на кого-то, кто подвергался сексуальному насилию и унижениям в детстве, скорей всего со стороны матери. Женщина, которая домогалась ребёнка своими руками. Мать, которая вторгалась своими руками в интимные части ребёнка.
В этом был какой-то смысл… но вариантов было ещё больше.
— А второй профиль? — спросил я.
— Обратное действие. Полярная противоположность, в некотором смысле. Никакого насилия в данном случае, просто отсутствие необходимой первобытной потребности в прикосновении — со стороны матери. Мы говорим о явном отсутствии содействия воспитывающего прикосновения. Все дети должны быть затронуты матерью. Если нет, то частота последующей социопатии увеличивается на сто процентов. Поместите новорожденного хомяка в клетку, и он умрет через несколько дней. Даже если его будет регулярно кормить человек. Посади его в клетку с фиктивной матерью, и он будет жить, но позже он станет жестоким, антисоциальным, убийцей. Потому что его никогда не трогала мать. Любой вид млекопитающих, не воспитанный матерью, никогда не вырастет правильно. Тогда изложу это в человеческих терминах. Человек самый сложный вид млекопитающих. Он вынашивает наиболее уязвимых новорождённых, которые требуют постоянного внимания со стороны матери, чтобы выжить. Прикосновения матери. Младенцы, которых недостаточно трогают их матери страдают многочисленными психологическими расстройствами. Теодор Качинский,[45] всемирно известный Унабомбер, так и не стал социально приспособленным человеком во взрослом возрасте, несмотря на высокий IQ и склонность к математике. Почему? Потому, что осложнения вскоре после его рождения требовали, чтобы его инкубировали в течение нескольких недель — отдельно от заботливого прикосновения матери. Это то, что необходимо всем детям, а он этого не получил. Посмотрите, что случилось потом.