Я улыбнулся ему сверху вниз. Он открыл глаза и уставился на меня.
— Да, я знал, что ты — тот самый. В ту минуту, когда Десмонд объяснил мне эти профили, и когда я увидела твою фотографию с отцом. Без матери, только с отцом, который умер в том же году. И, Боже! Tы был пациентом Десмонда! Пресса это проглотит! Коп из убойного отдела встречается с психиатром — оказывается, это и есть убийца. Здорово, правда? Это же прекрасно!
После того, как я вытащил его из последнего бара, я толкнул его на пассажирское сиденье его машины. Пьяный ублюдок уже потерял сознание. Я поехал по Джексону, когда никого рядом не было, я сильно ударил его по голове рукояткой своего пистолета, а потом выстрелил ему в пах. Я целился в бедренную артерию, и, думаю, что попал в неё. Он истекал кровью, я знал, что этот ублюдок долго не протянет.
Потом сунул кисть ему в штаны и вытолкал из машины.
Я бы сказал, что все сработало идеально.
— Не умирай у меня на руках, засранец, — прошептала я, ущипнув его за щеку. — Видишь ли, Десмонд не ошибся в своих характеристиках. Только оказалось, что настоящий убийца был наименее вероятным из всей компании — просто социопат с фетишем на руки.
Мне трудно было не рассмеяться ему в лицо.
Рука Джеймсона поднялась на дюйм, затем опустилась. Он сопротивлялся, но я должен отдать должное старому ублюдку. Ему удалось выдавить из себя несколько слов.
— Они никогда не поверят, — сказал он.
— О, они поверят, — заверил я его. — Ты же не расскажешь им, что произошло на самом деле? Через две минуты ты умрешь от остановки сердца.
— Ублюдок ёбанный, — прохрипел он. — Пидорский кусок дерьма…
— Вот это сила духа! — прошептал я. — Сколько же в тебе агрессии, мужик! Но…
Его веки снова начали опускаться. Вот оно.
— Нет еще! Не умирай пока, — сказала я, сжимая его лицо. — Есть еще кое-что, о чем я тебе не сказал. И ты должен это узнать перед тем как сдохнешь.
Слюна пузырилась на его губах. Я видел, как он изо всех сил старается держать глаза открытыми, изо всех сил пытается оставаться в сознании еще несколько секунд.
— Помнишь, как я вернулся к тебе за очками? — спросил я. — Как ты думаешь, что я сделал с твоей женой, членосос? Рука, которую нашли у тебя в штанах? Это была правая рука твоей жены!
Джеймсон задрожал, пытаясь освободиться от пут. Он дрожал и дрожал, как будто кто-то воткнул в него раскаленный провод. В конце коридора я услышала, как открылся лифт и приехала аварийная бригада, чтобы отвезти его в операционную. Не беспокойтесь, ребята, — подумал я, — спешивать вам некуда.
Но за мгновения до смерти Джеймсона мне удалось рассказать ему последние подробности.
— Верно, я засунул ее правую руку тебе в штаны, капитан. А что же случилось с ее левой рукой, спросишь ты? Она в безопасности, и сейчас прямо здесь, со мной.
Потом я похлопал себя по промежности и улыбнулся.
Они забрали его, и его некролог был опубликован на следующий день… вместе со всем остальным. Капитан Отдела Убийств, расследующий дело серийного убийцы «Рукоблуда», найден с рукой убитой жены в штанах! Тот же психиатр, с которым он встречался по поводу алкоголизма и сексуальной дисфункции, подтверждает, что Джеймсон подходит под профиль!
Дело закрыто.
И не забудьте, что Десмонд говорил о социопатах. Они искусные лжецы. У них была целая жизнь, чтобы практиковаться. Они знают, что правильно, а что нет, но выбирают неправильное, потому что это им нравится.
Звучит неплохо.
Я просто закопаю следующие тела поглубже.
перевод: Олег Казакевич
Стол
Её звали Элейн. Казалось, её волосы наэлектризовала какая-то жуткая энергия. В подвальной темноте они напоминали лучики солнца. Грэхэм предположил, что источник этой энергии — предвкушение. Предвкушение чего-то жуткого.
Того, что связано со столом.
Он допил своё пиво и поставил бутылку на древний паровой котёл, стоящий за музыкальным проигрывателем пластинок «Philco». До чего же странное местечко. Его владелец, коллекционер всякого барахла, на днях умер. Грэхэм вернулся к делу.
— Твое увлечение столом… Это интригующе.
— О, у меня свои заскоки, — захихикала Элейн. В смехе послышались непристойные нотки, очень дополняющие её образ. — Ну, что я могу сказать? Последний парень бросил меня, сказав, что для него я слишком извращенка. Можешь себе такое представить, чтобы парень говорил такое?
Говорил такое ей?
Грэхэм мог. Особенно после их беседы в «Перекрестке», довольно таки популярной забегаловке, набитой всяким отребьем. Элейн и там выделялась из толпы, несмотря на её простоватый язык и манеры.
— Ну, и откуда же этот стол для вскрытия? — спросил он вместо ответа.
— Не для вскрытия, а для «диссекции», — поправила она. Набухшие соски выдавали её возбуждение. — Из пригорода Роксеттера. Там был монастырь, но его закрыли, а потом снова открыли, потому что понадобилась дополнительная лаборатория для медицинского университета. Пару лет назад…
Она замолчала, бросив рассказ на полуслове. Её внимание привлёк пыльный металлический стол в прихожей. Поверхность стола была запачкана большими пятнами цвета ржавчины. Пятнами запёкшейся крови. Странно, что никто их не оттёр.
— Старик Хэлм купил его на полицейском аукционе и поставил сюда вместе со всем этим хламом. У него была огромнейшая коллекция мусора, и каждая вещь имела собственную историю.
Грэхэм наблюдал за ней чуть поодаль. Лунное сияние из окна, находящегося на уровне глаз, обрисовывало её склонившийся над столом соблазнительный силуэт. Она приложила руку к металлу, как к какой-то святыне, окутанной магией.
— Старик купил его на полицейском аукционе?! — ужаснулся Грэхэм.
— Мда, после случившегося полиция изъяла стол из университета в качестве улики. Отпечатков на нём не нашли, и в конце концов стол ушёл с молотка. Такие аукционы проводятся каждый год — в основном машины наркодельцов, их вещички, прихваченные копами во время рейдов. Мне кажется, полиция думала, что университет захочет получить стол обратно, но старик их опередил. Он велел им даже не утруждать себя чисткой стола. Чёртов псих.
Как по мне, так это ты больная на всю голову, Элейн, — подумал про себя Грэхэм и улыбнулся.
— И-и-и?
Она не слышала его. Она уставилась на стол, водя пальцем вверх и вниз по сточному жёлобу вокруг дренажного отверстия. Она испустила долгий горячий вздох. Грэхэм не был уверен, но подумал, что пальцем другой руки она водит по промежности в своих обрезанных джинсах. Со спины казалось, будто бы её бёдра напряглись.
Да она и впрямь чокнутая.
Стол пробуждал в ней то, что танцоры из труппы «Chippendales» пробуждают в любой нормальной женщине. Грэхэм прочистил горло и легонько толкнул её локтем.
— Ты спецом меня накручиваешь? Что там дальше в этой истории со столом, Элейн?
— Ох-ох, — пробормотала она, выходя из оцепенения. — Прости, я… — она прижала руки к своему сладостному телу, её игривые ноги расслабились. — Кто-то… кто-то похитил одну из студенток-медиков, изнасиловал, убил, а… а потом расчленил её.
— И это… — Что? — Это…
— Это меня заводит, — eе голос понизился, стал хриплым от жара. — Это сводит меня с ума. Я одна из тех, о которых ты читал или видел на «Шоу Джерри Спрингера». Я пишу письма в камеру смертников, я коллекционирую вещи убийц, я была на могиле Эда Гейна, побывала в квартире Джеффри Дамера, я даже купила на «eBay» рисунок Уэйна Гэйси, — она пожала плечами, — это… это мой фетиш. Дерьмо! Да я же ведь… я же ведь была психологом, для этого есть какой-то специальный термин.
Тьма и сияние луны казалось оживали от её дыхания.
— «Эротопатический тотем», — вспомнила она, несмотря на овладевшую ей похоть. — Физический объект, вызывающий аномальное сексуальное возбуждение.
Грэхэм не сказал ни слова.
Её плечи поникли.
— Я… Я облегчаю тебе задачу. Большинство парней этого не выдерживают. Можешь уйти прямо сейчас, я всё пойму.
— Разве я ухожу?
Грэхэм остался стоять, глядя на ее силуэт. Теперь её горячее дыхание сменилось вздохом облегчения. То, что она сделала дальше, показалось бы грязным, будь на её месте, кто угодно другой. Она выскользнула из маечки и шорт — и это казалось безупречным аспектом динамики, интеграцией момента. Раздеваясь, она не спеша продолжила:
— Ну-у-у, а ты, что расскажешь, Грэхэм? Ты хотел перепихнуться, поэтому зашел в бар и увидел меня?
— Ну, всё это было не совсем в таком порядке, — ответил он. — Я пошёл в бар, увидел тебя и вот…
Она улыбнулась в темноте и села на стол, снова хихикнула, а затем сказала:
— И ты был твёрдо уверен, что знаешь, чего я хочу? Знаю, мне не нужно говорить это, но я всё-таки скажу, потому что… потому что это заводит меня ещё больше.
— Ну, скажи это, — произнёс Грэхэм.
— Я хочу, чтобы ты выебал меня на том самом столе, на котором ту девушку изнасиловали, убили и расчленили…
— М-м-м, всё было не в таком порядке… — повторил он.
Грэхэм был силён, а она нет. Он быстро достал пластиковый пакет из заднего кармана, вытащил тряпочку, пропитанную диэтиловым эфиром, и прижал к её лицу.
— Не-е-е-ет, — прошептал Грэхэм снова, за несколько мгновений до того, как она потеряла сознание. Он хотел, чтобы она услышала его. — Всё было не в таком порядке… — сказал он, а затем полез в другой карман и достал небольшой пенал со скальпелями.
перевод: Амет Кемалидинов
Смерть, сказала она
— Жизнь, — сказал я.
Я сказал это самому себе, собственному отражению в зеркале заднего вида, когда снимал картонную защиту с лезвия бритвы. Да, жизнь.
Я был готов, я собирался покончить с собой. О, я знаю, о чём ты думаешь. Конечно, чувак. Всё время вы слышите, что суицидальные наклонности — это просто мольбы о внимании, крики о помощи. Чёрт, мне не нужна была помощь. Я хотел умереть.
У меня был один из тех «Red Devil», которыми режут ковёр или соскабливают краску с окон. Очень острый. Я где-то читал, что если сделать это сбоку, можно истечь кровью до того, как кровь свернется. Я был чертовски уверен, что не хочу выкинуть такой трюк и всё испортить. Я представил себя в психиатрической больнице с забинтованными запястьями — идеальная жопа. Я хотел всё сделать правильно.
Почему? Это длинная история. Я расскажу вам сокращённую версию.
Я прожил всю свою жизнь, пытаясь сделать что-то хорошее для себя, или может быть, я должен сказать, что-то, что я считал хорошим, оказалось ничем. Всё произошло быстрее, чем ты успел бы высморкаться. У нас было двое детей. Старший сбежал с каким-то холистическим культом, и мы не видели его уже десять лет. Младший умер через пару недель после выпускного. «Аксиальная метастатическая масса» — так сказал невролог. Чертова опухоль мозга — вот как я это называл. Хуже всего было то, что я никогда по-настоящему не знал их. Их воспитывала моя жена, она несла этот груз. Я всегда был слишком занят на работе, вкалывая по 12–14 часов в день, как будто нарушение товарных знаков авиакомпании было важнее воспитания собственных детей. Но, у меня всё ещё была моя жена, её любовь, и её вера в меня. Она была позади меня на каждом шагу, сильная женщина. Она бросила колледж, чтобы обслуживать столики в кофейнях, чтобы я мог пойти в юридическую школу, она пожертвовала своим будущим ради меня. Она всегда была рядом — понимаешь, о чём я? Мы хотели покрасить дом. Однажды, она пошла выбрать краску — а я был слишком занят, подавая в суд на очередную компанию, которая делала подшипники для колёс самолётов — но она так и не вернулась домой. Пьяный водитель. Но, у меня всё ещё была моя работа, верно? Неправильно. Месяц назад я был старшим партнером в третьей фирме по величине в стране. Пара помощников подумали, что было бы неплохо подкупить присяжных в деле авиакатастрофы, в котором я участвовал. Их лишили звания адвоката, а меня поместили в «черный список». Поэтому сейчас меня даже на работу никуда не берут, и мне приходиться воровать картофель фри у «Роя, блядь, Роджерса».[49] Мое имя воняет так же плохо. Так что я думаю, всё будет быстро и аккуратно. Я — 48-летний адвокат без работы, без семьи, без жизни.
Я не хочу, чтобы меня спасли или вызвали скорую. Поэтому я решил покончить с собой в машине. Эвакуаторщики уже охотятся за ней, поэтому я решил, что они получат её пропитанной моей кровью на замшевых сиденьях. Я заехал в переулок порно-квартала. Крысы, не обращая внимания на холод, лазили в мусорных баках. Свет из видео магазина для взрослых бил мне в лицо. Впереди я видел проституток, расхаживающих взад и вперёд по улице. Они были как крысы, они не чувствовали холода. Вы бы видели во что они были одеты. Колготки с леопардовым принтом, прозрачные вечерние платья с глубоким вырезом, и шорты цвета похожим на фольгу. Забавно, что моим последним видением в жизни было это гарцующее племя шлюх. В руке я держал бритву. Каждый раз, когда я собирался провести ей по внутренней стороне от локтя до запястья, я продолжал смотреть вверх. Я не испугался, я отвлёкся. Но отвлёкся на что?
Вот тогда я и увидел ее, в тот последний момент перед тем, как сделать это.
Наверное, она всё время стояла на углу, а я просто не замечал её. Она была словно частью стены или даже частью города — она смешивалась с кирпичной стеной.
Она смотрела прямо на меня.
Я в свою очередь тоже уставился на неё. Высокая, в блестящем чёрном жилете до середины бёдер. Её длинные ноги были в чёрных чулках, на высоких каблуках — я чувствовал, что она не молода, как уличные девицы, — и всё же, она казалась скорее хорошенькой, чем старой: изящной, красивой и мудрой. Почему-то я понимал, что она не может быть проституткой; смотря на неё, я думал о побеждённом королевстве и изгнанной королеве. Она стояла, засунув руки в карманы, и смотрела на меня.
Уходи, — подумал я. — Разве ты не видишь, что я пытаюсь покончить с собой?
Я моргнул.
А она уже направлялась к машине.
Я спрятал бритву под сиденье. В этом не было никакого смысла. Даже если бы она была проституткой, ни одна шлюха не подошла бы к едва заметной машине в переулке. Может, она думает, что я полицейский. Я мог бы прогнать её и вернуться к делу.
Ее высокие каблуки отдавались стуком в переулке. Она улыбалась? Не могу сказать. Крысы разбежались при ее приближении.
Она остановилась у водительского окна.
— Я не играю, не хожу на свидания и не ищу того, кто бы пощекотал мне палку, — сказал я. — Проваливай.
Её голос был странным, как дуновение ветра или прикосновение шёлка. Такой мягкий, что почти неощутимый.
— Провидение — таинственная вещь, — сказала она. — Оно может быть очень питательным.
Я прищурился. Она стояла прямо передо мной, но я не видел её. Создалось впечатление, что мои глаза были камерой, а оператор был пьян. Всё что я мог сказать, было:
— Что?
— Подумай, прежде чем начнёшь, — сказала она. — Есть истины, которых ты не видел. Разве не было бы прискорбно умереть, так и не узнав, что это такое?
Она не могла видеть того, что я хотел сделать в машине; было слишком темно, и она была слишком далеко. Кроме того, бритва была под сиденьем.
— Я могу показать тебе Провидение, — сказала она. — Я могу показать тебе истину.
— Да неужели? — бросил я вызов. — Что ты, блядь, знаешь об истине?
— Больше, чем ты думаешь, — сказала она.
Я смотрел на неё, всё ещё видя только как отражение в стекле. Скорее, я чувствовал её, чем видел. В её возрасте чувствовалась красота, а не изможденность. Я чувствовал благодать, мудрость…
— Пойдём со мной, — предложила она. — Я покажу тебе.
Я вышел. Какого чёрта, — подумал я. Бритва будет ждать меня, когда я вернусь. Но в глубине души я чувствовал нечто большее. Я чувствовал всем нутром, что мне суждено выйти из машины.