— А как в отношении прописки, прочих формальностей?
— Я позвоню начальнику милиции Дюрандалю Готеклеровичу, — сообщила знойная женщина, вставая. — Он скажет, когда и куда подойти. Ясно?
Дмитрий молчал. Он не слышал вопроса. Глаза его старательно лезли на лоб. Он увидел, что из спины прекрасной брюнетки, чуть ниже глубокого выреза торчит… огромный заводной ключ. Это было немыслимо, дико! Но это было. Неужели мода? Дима знал, что ради моды женщина готова на многое, а порой способна на всё. Но носить такое дурацкое украшение… Это слишком!..
Сахара Каракумовна восприняла пристальный взгляд и обалдевший вид нового доктора как следствие неотразимости её женских чар. Ей это крайне польстило. «Сразу и наповал!». На сей раз она рискнула полноценно улыбнуться и обнажила весь клавишный ряд зубов.
Прекрасная секретарша, метнув через плечо из чёрных глаз своих опаляющую стрелу, вошла в кабинет.
Дмитрий, чтобы окончательно прийти в себя, немного постоял в приёмной. Затем, поколебавшись, направился к центральному входу, чтобы подняться на лифте в терапевтическое отделение.
Навстречу ему из приёмного и родильного отделения шли люди в белых халатах, и у каждого из спины… торчал заводной ключ. Такой же, как у Сахары Каракумовны.
Усилием воли Дмитрий привёл деформировавшееся лицо в порядок и заставил себя идти по коридору, будто ничего и не случилось.
Как в тумане, добрался он до ординаторской терапевтического отделения. Не помнил доктор, как входил в лифт, выходил из него, как расспрашивал больных в вестибюле, где ординаторская.
Он осознал себя только тогда, когда услышал голос товарища. Тот внимательно смотрел на Дмитрия и озабоченно спрашивал:
— Что с тобой?
— Видишь ли… Мне показалось… Чушь совершеннейшая показалась… Только не смейся…
— Не буду смеяться. Говори!
— Понимаешь, вот какое дело. Показалось мне, что в спине у каждого…
Эбис как раз повернулся к товарищу вполоборота, и Дмитрий к ужасу своему заметил, что и у того из спины торчит заводной ключ.
Дмитрий нехорошо улыбнулся и попросил скрежещущим голосом:
— Если тебе не слишком трудно, Эбис, проводи меня к вашему психоневрологу. Мне нехорошо что-то.
Если Эбис изумился, то вида не подал.
— Ладно, гражданин. Пройдёмте, — молвил он, распахивая перед коллегой дверь.
Он поправил ключ за спиной и следом за Дмитрием вышел из кабинета.
Через лабиринт лестниц и коридоров приятели направились в поликлинику.
5
…Они всё шли и шли по каким-то переходам; по низким переходам и высоким переходам; завинчивались то вверх, то вниз по спиральным лестницам с уже искрошившимися ступеньками; шагали по пандусам с ободранным линолеумом; перешагивали через ржавые лужи в местах, где барахлили сансистемы.
То и дело навстречу им, группками и поодиночке, встречались коллеги. Коллеги негромко переговаривались; мертвенные люминесцентные лампы под потолком гудели равномерно и отстранённо.
Звуки человеческих голосов и загробное гудение электроаппаратуры смешивались и, смешиваясь, рождали совершенно новые, едва различимые слова. И эти новые обрывки речи были страшны, ибо самым неестественным образом соединяли в себе безжизненность гула и раздельность человеческой речи, не имея осмысленности её.
— Такой молодой! И вот… — жужжала механическая речь. — Крови-то, крови…
Лоб Дмитрия покрылся испариной. Он замедлил шаг и дико взглянул на Эбиса. Тот шёл молча, глядя прямо перед собой стеклянным взором.
— Эбис, — проговорил он, но ни звука не вырвалось из пересохшего, забитого слизью горла.
— Эбис! — вскрикнул он, уже напрягшись, но в горле лишь заклокотало, как в кране, в котором кончается вода.
Его спутник не оборачивался.
Порой Диме казалось, что идут они по коридору не по собственной воле; что коридор, как водоворот щепку, втягивает в себя людей.
Наконец, Эбис толкнул какую-то дверь, и они оказались на первом этаже поликлиники.
Здесь было людно, как всегда. Даже слишком людно. Возле регистратуры происходила обычная давка, перерастающая порой в рукопашную. Больные, охваченные наступательным порывом, тратили остатки здоровья на то, чтобы пробиться к вожделенному окошечку регистратуры.
Но когда пациент достигал окошечка и неосторожно расслаблялся, полагая, что одержал полную и окончательную победу, то получал сокрушительный удар.
Ответы, обычно, бывали двух сортов. Первый: вашей карточки у нас нет. Ищите её где-нибудь ещё. Второй: записи на приём больше нет.
Правильно, ой, как правильно призывают нас медики обращаться за помощью в первый же день заболевания. Обессиленный длительным заболеванием гражданин имеет гораздо меньше шансов пробиться к врачу.
У самого оконца стоял мужчина с пышными усами вразлёт и внимательным вязким взглядом.
— Год рождения? — спросила у него регистратор.
— Год рождения? — переспросил он, заглядывая в окошко, и ответил, почему-то приглушив голос: — Тысяча девятьсот тридцать седьмой… Спасибо.
И отошёл в сторону.
Ближе к концу очереди возник небольшой скандальчик.
— Вы здесь не стояли! — кричал некто гриппозно-скандальным голосом.
— Да, — отвечали ему устало. — Я здесь не стоял. Я здесь рядышком сидел.
— Ну и что? Сидел он! Так все сесть захотят!!!
Мужчина с вязким взглядом пытался успокоить спорящих:
— Придёт время — всех посадят. А пока ещё стульев не хватает.
Дмитрий скользнул взглядом по очереди, вытер вспотевший лоб. Эбис от быстрой ходьбы тоже вспотел. От него снова попахивало каким-то странным копчёно-горелым запахом, знакомым Диме ещё по тем временам, когда они с Эбисом жили в одной комнате общежития. Тогда Эбис каждый месяц получал из дома посылки с салом во всевозможных модификациях: копчёное, варёное, солёное, сало по-венгерски, сало шпигованное, сало запеченое в печи, шкварки — богатейшие пышные шкварки, тающие во рту и оставляющие ни с чем не сравнимое послевкусие. Ещё следует упомянуть о смальце. О том смальце мало просто сказать: «смалец». Его божественный аромат зависел и от того, на каком огне он вытапливался и что в него было добавлено, и ещё от десятка других причин.
Словом, родители Эбиса были настоящими поэтами сала, гроссмейстерами шкварок, магистрами ветчины; людьми, у которых ремесло достигает высот искусства.
Неприятный запах, исходящий от Эбиса, сокурсники связывали с постоянным потреблением этих продуктов. Но прошло пять лет после окончания мединститута, родители Эбиса отошли в лучший мир, перестал получать он аппетитные посылочки. Сало в меню молодого доктора стало появляться теперь крайне редко. Тем не менее, запах, исходивший от него не ослабевал, а креп. Наверное, длинная череда эбисовых предков, имевших сходную диету, передала потомку залах этот по наследству.
Чем только не пытался перебить свой смрад доктор Эбис. В последнее время он набирал полными пригоршнями французский одеколон «Богарт» и втирал его в тело. Но мощный русский дух легко одерживал верх над хлипкими заграничными благовониями.
Эбис рывком распахнул дверцу регистратуры и крикнул в фанерное нутро:
— Привет, девушки-красавицы! Кто сейчас на неврологическом приёме? Петел или Мышигин? Петел? Хорошо!
Девушки отвечали ему свежими мелодичными голосами, совсем не похожими на те безлично-монотонные звуки, которыми они швыряли в пациентов.
Эбис энергично захлопнул дверь, от чего хлипкое сооружение пришло в сильнейшее движение.
— Вперёд и выше! — рявкнул он. — На третий этаж — к психиатру!
Девушки из регистратуры считали Эбиса не только симпатичным молодым человеком, но и отчаянно храбрым молодым человеком, ибо только очень храбрый человек мог постоянно пользоваться поликлиническим лифтом.
Но, будто иллюстрируя пословицу о том, что храброго опасность обходит стороной, Эбис за пять лет работы не застревал в коварном сооружении ни разу. Одних это забавляло, других удивляло, но раздражало почти всех.
Лифт задрожал и двинулся вверх, поскрипывая и покряхтывая, словно объясняясь на своём механическом языке в ненависти к беспардонному молодому человеку, гоняющему его без особой нужды.
6
Психиатр, как всегда в последнее время, работал без медсестры. Он горбился над столом и, откинув локоть, быстро писал, глядя на бумаги с хроническим отвращением.
Услышав звук открывающейся двери, он, не разгибаясь, вскинул голову и по-черепашьи вытянул шею. Лицо у него было цвета перхоти.
Узнав Эбиса, психиатр радушно привстал, чуть оторвав зад от стула. Локти его при этом продолжали покоиться на столе.
— О, коллега! Как я рад! — чрезмерно радостно воскликнул духовный лекарь высоким голосом, который именуется фальцетом, а также козлетоном.
Его лучащееся приветливостью лицо как бы для компенсации скудных физических данных было украшено разбойничьими рыжими усами и острой козлиной бородкой.
Дмитрию он показался похожим на мушкетёра, у которого было трудное голодное детство.
— Вот наш новый коллега, Дмитрий Маркович, — бодрым голосом представил приятеля Эбис. — Просватали мы его выездным терапевтом на скорую.
— Очень, очень и очень приятно, — сладко пропел Петел, раскачивая руку Дмитрия.
Глаза психиатра с неприятной пытливостью всматривались в лицо новичка.
Рукопожатие затягивалось. Только с третьей попытки руке Дмитрия удалось выскользнуть из потной ладони психиатра. Опустевшая рука Петела сделала широкую физкультурную отмашку.
— Вот видите, — с грустью прокомментировал он движение руки. — Снова без медсестры работаю. Не успеваю документацию вести. Приходится работать как быстрее. Я ведь и неврологический приём веду. Забрали у меня сестричку Навию.
— Её ведь к статистику перевели?
— Да, к статистику. Я, конечно, не ропщу. Статистика в нашем деле тоже очень важная отрасль. С ней у нас только Навия справится. Но когда Навия работала у меня, то и документация была в порядке, да и нервы её вязание как-то успокаивало.
Дмитрий изумился.
— Вязала? На работе?
Петел грустно кивнул.
— Да, да. Ей вязать вменили в обязанность специальным приказом главного врача. Она вязала смирительные рубашки. Какие узоры бывало придумывала! Умелица! Вязала она специальной мёртвой петлёй…
Психиатр печально поник головой, уткнувшись рыжей порослью в галстук.
Последовала минута молчания.
Наконец Петел поднял голову. Через толстые линзы его очков, как сквозь ледок проруби, угадывалась влага.
— Как говорится в песне, — несколько развязно произнёс Эбис: — «Не грусти, пожалуйста, лучше мне пожалуйся!».
Психиатр вздрогнул. Такое резкое движение Дмитрий наблюдал только однажды, когда на практических занятиях по нормальной физиологии они пропускали электрический ток через нервно-мышечный препарат ноги лягушки.
— Что вы, что вы, что вы! Я никогда не жалуюсь!!! Тем более на руководителя! Тем более на такого, как наш замечательный главный врач товарищ Честноков Иван Иванович! Вы ведь уже были у него? Убедились, что это человек абсолютно исключительный? Говорите же!
Дмитрий опешил от такого неожиданного напора.
— Да… Конечно… Что-то подобное я заметил… — промямлил он.
— Вы обратили внимание на его тонкий ум?
— Да, да… Он чрезвычайно тонок…
— А лицо?! В нём, несомненно, есть что-то выдающееся! Не правда ли?
Самое выдающееся, что заметил Дмитрий в лице главного, это был нос. Но он счёл нетактичным в первые минуты знакомства делать столь смелое заявление.
Психиатр, растроганный окончательно, сорвал с себя очки и вытер влажные стёклышки, а затем глаза полой халата.
— Вы, собственно, ко мне по какому делу? — вопросил он, стараясь уйти от щекотливой темы.
— Давай, Димка, — подтолкнул приятеля Эбис, и глаза его сверкнули от сдерживаемого смеха.
— Я… Мне… — нерешительно начал Дмитрий
Маркович, избегая смотреть в глаза психиатра и с преувеличенным вниманием рассматривая ящички картотеки с названиями сел района: «Желаевщина. Дыколисся. Чистогадовка. Страхополье».
— Я… Когда я пришёл к главному врачу, то в его приёмной увидел… увидел в спине секретарши нечто необычное… — Дмитрий Маркович бросил испытующий взгляд на Петела.
Психиатр смотрел на него таким ясным и всепонимающим взглядом, какого не бывает ни у одного нормального человека. Но отступать было поздно, и Дмитрий Маркович, запинаясь, произнёс:
— И вот мне показалось, что у секретарши в спине торчит заводной ключ. Небольшой такой. Изящный. Украшенный перламутром. Это мне показалось необыкновенно странным…
— И неудобным. Особенно для женщины! — с гнусным смешком подхватил Эбис.
Психиатр и Эбис немного посмеялись. Растерявшийся Дмитрий Маркович начал злиться.
— Послушайте, не кажется ли вам?..
Петел поспешно проглотил смешок и, рассыпавшись в извинениях, попросил Дмитрия продолжать-
— Но не только у неё я видел такие ключики. И у других сотрудников видел. Даже у товарища своего — Эбиса. И у… Будьте так добры, повернитесь ко мне боком. У вас я тоже наблюдаю подобный феномен.
Дмитрий Маркович умолк. Петел ждал продолжения рассказа. Не дождался и вопросил:
— Это всё?
Дмитрий Маркович с хмурым видом кивнул.
— Так что вы хотите с меня?
— Вы не знаете, зачем люди приходят к психиатрам?
— Знаю. Но не понимаю, что привело именно вас в данном случае?
Дмитрий Маркович потерял всякое терпение и, не скрывая сарказма, выпалил:
— Вы полагаете, что когда пациент видит, что у всех людей в спине торчит ключик, как у заводной игрушки, то это нормально?
Психиатр помрачнел и забарабанил пальцами по столу.
— Повторяю: не понимаю, что вы с меня хотите?! У вас что, эти ключи в глазах двоились? Или чёртики их проворачивали? Знаете, махонькие такие, как бывает при делириум тременс?
— Нет, ключи как ключи. Но мне эти ключи и кажутся странными.
— Вы скудова приехали?
— Из Белополя. Но у нас такого нет.
— А у нас есть! И это — реальность. Болен тот, кто её воспринимает иначе. Проще всего принять точку зрения, что ключи на самом деле существуют Потому что мне кажется то же самое, что и вам. И ему тоже. А совпадения галлюцинаций не бывает. Есть, правда, ещё две возможности, за которые лучше не думать, чтобы не свихнуться. Первая: вам только кажется, что мне и Эбису видятся те же ключики. Вторая: не исключено, что это лично мне кажется, что вы и Эбис тоже видите ключики. Но обе возможности неверны, потому что они мне не нравятся. Поэтому я вам совершенно авторитетно заявляю: вы здоровы! И Эбис здоров! И я здоров!
Когда психиатр высказывал последнее утверждение, в глазах его зажглись ну совершенно безумные огоньки. Из воронки рта, поросшей рыжим волосом, полились диковинные речи:
— Да! Я — нормален! Вы — нормален! Мы — нормальны! Если бы вы возражали против личности нашего многовысокоуважаемого главного врача — замечательного руководителя, гражданина и семьянина— товарища Честнокова, которого мы все слишком уважаем и благодаря которому в работе психиатрической службы обнаружился значительный сдвиг, то я бы засомневался в вашем психическом здоровье. А так — всё нормально! Идеально нормально! А ключи… — психиатр пренебрежительно махнул веснушчатой лапкой. — Вон сантехники, электрик и дворовый работник — те работают на спирту. И это никого не удивляет.
Последовали благодарности, рукопожатия. Психиатр сидел вполоборота к посетителям, и Дмитрий видел ключ в его спине — такой же погнутый, щербатый, никчёмный, как и его хозяин.
7
При виде Честнокова Сахара Каракумовна вскочила. И, как солдат при виде генерала выполняет ряд действий, предписанных уставом: выпячивает грудь, отдаёт честь и ест высокое начальство оловянными глазами, так и Сахара Каракумовна совершила ряд действий, диктуемых неписаным учрежденческим уставом: пустила из глаз электрическое сияние, лицом выразила сдержанное ликование, а стан соблазнительно изогнула.