Недалеко от больницы друзья распростились. Эбис свернул направо и стал подниматься по ступенькам к стационару. Дмитрий продолжил путь по дороге, извивающейся в виде латинской буквы «S».
Скорая помощь размещалась в торцовой части поликлиники. Несколько поликлинических кабинетов немного переоборудовали и отдали под диспетчерскую, врачебную, манипуляционную и фельдшерскую.
Дмитрий Маркович очень скоро понял, что соседство скорой помощи вполне удовлетворяет и поликлинику и стационар. Хотя в поликлинике были специальный доврачебный кабинет, где измеряли давление, а также манипуляционная, часть пациентов, обращающихся туда, «сплавляли» на скорую. Нередко скорую вызывали в приёмное отделение для оказания экстренной помощи поступающим больным. Случалось, что во внеурочное время врачам скорой помощи приходилось подниматься в отделения стационара для снятия электрокардиограммы.
Но, как это часто случается, услуги, оказываемые станцией скорой помощи, вызывали у их коллег из поликлиники и стационара не благодарность, а раздражение. Накопившись, раздражение это выливалось временами в отвратительнейшие склоки.
Дмитрий Маркович сидел во врачебной в ожидании вызова. Каждый раз забывая постучать, входила в кабинет диспетчер, имени которой он ещё не успел запомнить. Из-под её желтоватой шапочки выбивалась сальная прядь. Она долго и уныло смотрела на Дмитрия Марковича, затем произносила медленно, как бы превозмогая решительное нежелание рта говорить:
— Доктор. Снова вызов.
Он с облегчением вздыхал и, торопливо ухватив ящик, следовал к зелёному УАЗику. Фельдшерица едва успевала следом.
Сидеть под обстрелом любопытных глаз, будто случайно заглянувших во врачебную, было довольно неуютно.
Очень досаждали участковые терапевты и педиатры, машина которых как всегда шастала неизвестно где. Зайдя в диспетчерскую и едва успев поздороваться, они с негодованием сообщали, что у них сегодня особенно много вызовов. После чего многозначительно умолкали. Убедившись, что новичок намёков не понимает, участковые высказывались более определённо:
— Если вы не слишком заняты, может поможете нам с вызовами?
Дима был растерян. Он не знал, как поступать в таких случаях.
— Так поможете?!
Вопрос звучал как требование; и в основе его была глубочайшая уверенность, что работники скорой помощи — бездельники, не имеющие и капли коллегиальности.
— Вот вам списочек!
Дмитрий Маркович готов был уступить.
— Не знаю, право. Если у вас тут принято так делать…
И тут диспетчер вступала в бой. На лицо её выплывала улыбка, интенсивно окрашенная злорадством.
— У вас своя свадьба, у нас — своя, — говорила она голосом, жирным от сдерживаемого смеха. — У доктора и без того вызовов хватает. А ещё ночь впереди.
Коллеги раздражённо фыркали и уходили, не прощаясь.
11
Эбис, как всегда, валялся на койке и читал детектив. Дмитрий расхаживал по комнате, вспоминал события прошедшего рабочего дня и задавал вопросы. Эбис отвечал не сразу. Он поднимал затуманенные глаза и, уткнув палец в покинутую строку, говорил после некоторого раздумья:
— Нет! Водитель здесь ни при чём! Уж слишком много против него улик! — после этого он умолкал и снова уходил в книгу.
— Эбис, ты можешь выслушать меня внимательно?! — негодующе восклицал Дима.
— Угу, — соглашался Эбис и переворачивал страницу.
— Я хочу задать тебе ещё один вопрос.
— Ага, — мычал Эбис. — Одно мне только не ясно: зачем преступник убил свидетельницу? Я бы сделал её своей любовницей. Она бы мне помогать стала.
— Да отвлекись ты на минутку! В чём причина неприязни участковых врачей и работников скорой помощи?
— Вопросы какие-то несвоевременные, — фыркнул Эбис. — Тут инспектор под видом вора в законе проник в малину. Его же убить могут пока я с тобой разговариваю!
— Эбис!..
— Ну, хорошо, хорошо! На участковых обижаться не стоит. На них поликлиника стоит. Надо их понять. Тут интересная с психологической точки зрения штука получается. Все привыкли, что работники на своём рабочем месте должны работать. Это стереотип восприятия. А работники скорой помощи на своём «рабочем месте» отдыхают. Работают они только за пределами лечебного учреждения — на дому у больного, который скорую вызвал. Но этого-то никто не видит. И возникает мнение: сотрудники скорой помощи — бездельники. Ясно?
— Ясно.
— Тогда с вашего позволения, коллега, я снова с головой окунусь в омут кровавых преступлений. Как там без меня обходился инспектор?
Дверь в комнату стариков была полуоткрыта. Шёл оттуда тёплый спёртый воздух. Что-то напористой скороговоркой бубнил дед Фёдор. Баба Федирка изредка вставляла короткие реплики. Дед Фёдор был глуховат, и потому голос его доносился отчётливо. Смысл бабкиных речей становился ясен по реакции её грозного супруга. Разговор шёл о комбикорме, о сене, о косе, которую баба Федирка без разрешения мужа дала в пользование соседу.
Скрипнула входная дверь. Послышались лёгкие шаги.
Дмитрий насторожился. Эбис тоже услыхал шаги, поспешно отложил книгу и нахмурился. Разговор в хозяйской комнате смолк. Что-то произнёс высокий девичий голос. Дед Фёдор прокричал:
— Дай бог здоровья!
Снова лёгкие шаги — всё ближе, ближе. Вдруг — стук в дверь.
— Да, — мрачнея, буркнул Эбис и отшвырнул книгу.
В дверь заглянула девушка. Её улыбка коснулась лица доктора.
Высокая загорелая шея.
Золотистые пышные волосы.
Вспыхнуло и исчезло прелестное видение.
Тогда только до сознания Дмитрия дошло, что с ним поздоровались. Он вдогонку выдохнул: «Здрасьте!». Но уже хлопнула входная дверь.
— Кто это? Кто?!
Эбис медлил с ответом.
Дима выглянул в соседнюю комнату и спросил:
— Кто это была?
Дед Фёдор отложил ложку, уставился в нити пара, поднимающегося над тарелкой с борщом, и непонятно сообщил:
— Это… Одна…
Баба Федирка попыталась объяснить смутные слова супруга:
— Да. Это одна… Которая… От неё клубника хорошо растёт.
Дмитрий изумился и оглянулся на товарища в надежде получить более вразумительную информацию.
— Что тебе не понятно? — спросил Эбис, кривя рот в подобии улыбки. — Разволновался чего? Девица произвела впечатление?
Тон, которым Эбис говорил о девушке, покоробил Дмитрия.
— Девица… Как ты о девушке, о такой девушке! Уничижительно как-то говоришь!
— Чем меньше женщину мы любим… — с прежней непонятной интонацией обронил приятель, — тем меньше любим мы её. И тебе советую то же самое.
— Не понимаю. Объясни.
— Что тут понимать, — с досадой ответил Эбис. — Советую тебе не влезать туда, откуда вылезать трудно. Бросай жребий только в специально отведённое для этого место. А не туда, куда хочется. Ясно?
— Не очень. Твои объяснения туманны. Ты мне так и не ответил, кто это такая?
— Тебе уже сказали. Мне, в сущности, и добавить нечего. Это… одна, от которой клубника лучше растёт. Местные жители заметили, что там, где появляется она, урожай повышается вдвое, а то и втрое, а то и вчетверо. Так её и прозвали: Та, от которой клубника лучше растёт. Но есть у неё спутник. Кто он ей — непонятно. Друг не друг, враг не враг. Словом, чёрт его знает, кто. Так вот, где появляется он, всё вянет, гибнет прямо на корню.
Дмитрий стал медленно накаляться. Ещё в институте за свою безответность, за мягкий незлобивый характер он «получал пилюли» — служил постоянным объектом розыгрышей. Часто неумных и злых. Как правило, все шутки однокурсников Дима сносил, довольно терпеливо. Но сейчас… Сейчас шутка приятеля показалась ему совершенно неуместной, грубой, даже оскорбительной. Лицо Эбиса напоминало ему сейчас физиономию неандертальца. А улыбочка! Улыбочка-то какая препохабная. И Дмитрий не выдержал.
— Извини, Эбис. Но я… Но мне… Прости за грубость, но ты нетактичен. Крайне нетактичен.
Эбис с изумлением следил за напыжившимся приятелем.
— Чего ты надулся? Я и сам не верю в эти глупые россказни. У меня есть и совершенно иная информация. Но я не хотел тебе её сразу выкладывать. Травмировать тебя не хотел. Не слепой же я. Говорят, что она, ещё не закончив школу, повеялась куда-то в Феодосию или прочую Керчь. Там она не бесплатные нежности с иностранными моряками имела. Лечилась… Потом чего-то снова сюда определилась… Ну, ну! Ты чего?!
Лицо Дмитрия побагровело.
— Ты! — воскликнул он высоким плачущим голосом и сделал шаг к приятелю. — Ты нехороший человек!!! Вот ты кто!!! Если не хуже!
Эбис растерянно дёрнул себя за ус и предусмотрительно отступил.
— Спасибо. Заработал. Я-то при чём? Рассказывал тебе то, что слышал от других. Оба варианта выдал. Выбирай, какой тебе больше подойдёт.
— Не говори больше о ней так! Не надо!
Эбис перестал терзать ус и задумчиво молвил:
— По-твоему, человек не то, что он собой представляет, а то, что о нем говорят? Если я буду о ней говорить только хорошее, она и будет хорошей?
Дмитрий мотнул головой.
— Не так. Совсем не так. Давай обойдёмся без софистики. Всё очень просто — я чувствую, что о ней нельзя говорить плохо,
— Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман. Воинствующий идеалист!
Дмитрий обиделся окончательно и умолк.
12
Вечерело. Грубая коробка стационара угрюмо серела на фоне тёмно-синего неба, расчерченного багровыми полосами.
Всё тише крики из редеющей цепи молодых папаш, осаждающих родильное отделение.
Всё громче крики, доносящиеся из родзала.
Гасли окна палат. Светились только окна операционной, родзала и приёмного покоя. Неуёмная «скорая» ревела моторами и грохотала дверцами машин.
Возле кабинета главврача остановились две смутные фигуры. Одна — высокая, сутулая. Вторая — небольшая, но тоже сутулая.
— Стань на этом, — хрипло сказал высокий, — на шорохе.
— Ключ не забыл? — пискнул маленький.
— Не забыл. Ты иди, куда послали.
— Сам туда иди, — обиделся маленький. — Я тоже хочу принимать в этом деле активное участие.
Высокий чертыхнулся и коварно дохнул на маленького злым перегаром. Маленький закашлялся, но мужественно остался на месте.
Спорить было некогда. Высокий засопел, вынул из кармана ключ и долго звякал им о замок, пытаясь попасть в отверстие наощупь. Наконец, ключ провернулся, замок щёлкнул, и злоумышленники, воровато оглянувшись, скользнули в приёмную.
При свете дня кабинет казался обширным и свободным. Сейчас же, напротив, казалось, что весь он плотно заставлен мебелью, состоящей из одних острых углов. Слышался грохот падающих стульев и ругань преступной парочки.
— С ума сойти! — визгливо ругался маленький.
— Чтоб я сдох! — вторил ему высокий.
Получив несколько мелких травм, высокий — а это был Тагимасад — добрался к креслу главного врача.
— Пусти меня, — заныл маленький. — Ухватился уже. Идея-то моя! Я тоже хочу нести.
— Отвяжись, Петел! Тут вдвоём никак не пройти!
— Пройти, пройти, — приговаривал Петел, дёргая на себя кресло.
Несмотря на помощь Петела, кресло было вытащено в коридор. Мешая друг другу и поминутно оглядываясь, злоумышленники волокли кресло в кабинет психиатра. Кастаньетно постукивали ножки, и каждый стук заставлял трепетать сердце Петела. Ведь главным было, чтобы никто их не увидел и не услышал. Коридор надлежало пройти быстро и без потерь.
Петел нервничал. Очень нервничал! Какой неуклюжий этот Тагимасад! Совершенно не умеет носить кресла. Ножищами громыхает! Сейчас услышат, заметят — и всё! Ну зачем, зачем он ввязался в эту авантюру?! Это всё Тагимасад виноват и только он. Если что, он так и скажет с чистой совестью: «Я не виноват. Преступный замысел похищения кресла принадлежит Тагимасаду».
Тагимасад, пятясь, втащил кресло в кабинет. Занавесили окна, включили свет. Запятнанный мухами плафон осветил унылым жёлтым светом скудно обставленное помещение и потные лица воришек.
Петел с судорожной поспешностью закрыл дверь на ключ и только тогда вздохнул с облегчением. Все опасности, казалось, остались позади.
Тагимасад подошёл к Петелу, и некоторое время они обозревали кресло с расстояния в несколько метров, словно знатоки живописи — шедевр.
— Ты думаешь, что Рука напрямую связана с креслом? — с некоторым сомнением спросил Тагимасад.
— Конечно! Я тебе с самого начала об этом говорил! Что ты всё боишься да сомневаешься? Петел плохих идей не даёт. Кто в кресле, тому Рука и помогает. Будем в кресле мы — нам будет помогать. Это я тебе говорю!
Выпалив это, Петел бросил быстрый взгляд на коллегу и бочком двинулся к креслу. Когда он почти достиг цели, медлительный патанатом что-то заподозрил.
— Стой! — с угрозой выкрикнул он, и его тяжёлый гангстерский подбородок отвис: — Как это: «Нам»? Кресло не двухместное.
Ступив шаг, Тагимасад оказался возле коварного коллеги и широкой дланью преградил ему путь.
Петел упёрся в неодолимую преграду. Наклонившись, будто преодолевая быстрое течение, он давил на неё грудью, и ноги его скользили по линолеуму. Ладонь не сдвигалась и на сантиметр.
— Пусти! Пусти! Моё! — вполголоса выкрикивал психиатр.
— Эх ты! — пожурил его патанатом, не убирая руки. — Не знал я, что ты ко мне так. Скажи честное я тебе кто? Этот самый или это самое?
— Ну, этот самый. Предположим, — процедил Петел.
— Ладно, — в раздумьи прохрипел Тагимасад. — Тогда всё пусть по-честному будет. Давай отойдём от кресла и посчитаемся.
— Как это, посчитаемся? Что такое? — часто дыша вопросил Петел.
— Детские считалочки помнишь? Все прячутся, а…
— Я никогда ни от кого не прятался! — прохрипел Петел, с ненавистью глядя снизу вверх на тупоумного коллегу. — Я всегда был честным человеком!
— Честные кресла не крадут, — равнодушно парировал Тагимасад. — Ты слушай. Я сейчас дело предлагаю. Не драться же нам. Хотя… — он обвёл медленным взглядом неатлетическую фигуру психиатра.
Тот отреагировал мгновенно.
— Конечно же! Какой ты умница! В самом деле: не драться же! Я согласен на считалочку!
Тагимасад за руку отвёл его к двери, и Петел, несмотря на согласие, слегка упирался и с вожделением оглядывался на желанную мебель.
И вот они стали у двери, и Тагимасад, вытянув кривой волосатый палец, принялся тыкать им то себе в живот, то в грудь коллеги, приговаривая:
— Шёл трамвай девятый номер, а в трамвае кто-то помер…
Тут за дверью послышался топот множества ног. Будто порыв урагана распахнул дверь. В комнату, застревая в дверном проёме, ворвалось более двух десятков человек.
Движения отдельных людей были хаотичны, их вращало, словно щепки в водовороте. Однако, сам поток двигался вполне целенаправленно — к руководящему креслу.
Приятелей оттеснили в сторону. Злоумышленники с изумлением и ужасом наблюдали за движением человеческой массы. Они смотрели на знакомые лица коллег и не узнавали их. Лица незваных гостей были искажены, глаза прикованы к креслу. Толпа производила неистовый водопадный гул. Он складывался из однообразных криков:
— Моё!
— Нет, моё!
— Мне принадлежит!
— Я заслужил!
— Я раньше!
— Нет, я!!!
Словно пчелиный рой, окружили медики кресло. Цепко ухватившись за него, каждый что было сил тянул к себе. Послышался треск. Возгласы усилились. Гул перерос в рёв.
Вдруг толпа распалась. Каждый отскочил к стене, безумно поводя глазами и прижимая к груди части уже не существующего кресла — кто ножку, кто подлокотник, а кто и просто кусок обивки.
Грянула тугая тишина. Безумцы с жадностью ощупывали захваченные сокровища. На полу валялись оторванные пуговицы, лоскуты материи. Лица медиков украшали ссадины и кровоточащие царапины. Тагимасад и Петел тупо смотрели на место, где только что находилось их сокровище.