— Я чуть не потеряла тебя сегодня вечером, — отчитывает меня подруга. — Что там произошло?
Ее тревога вполне обоснованна. Не вмешайся этот Чистый мальчишка, не помоги он мне вернуться на канат, не знаю, где бы я была сейчас.
— Это все Сильвио, — отвечаю я. — Он пытался подстроить мое падение. Он дернул канат.
От удивления глаза Амины готовы вылезти на лоб.
— Хоши, — серьезно произносит она. — Если это правда, тебе нужно быть крайне осторожной.
Она как будто забывает про повязку и просто сидит, уставившись в одну точку. Когда же она снова смотрит на меня, ее лицо белее мела.
— Мы срочно должны что-то придумать, — говорит она. — Нужно убедить его, что ты должна выступать и дальше!
— Конечно, я могу выступать! — чуть заносчиво говорю я. — Весь сезон я была самым популярным номером программы, даже выступая в одиночку.
— Это ничего не гарантирует — ты должна это понять! Вспомни все те номера, которые он на пике их популярности выбросил из программы!
Она продолжает перевязывать мои руки, плотно забинтовывая их.
— Убедись в том, что ты с этого момента строго придерживаешься правил, слышишь меня? Никакого слепого героизма, никакого неповиновения. Отныне ты делаешь именно то, что он тебе говорит, ты поняла меня?
— Поняла, — со вздохом отвечаю я.
Бен
Мы возвращаемся домой. Несмотря на все нотации отца и возмущенные речи матери, меня волнует лишь одно: выражение лица девушки в тот момент, когда она смотрела на меня. Отравленная стрела, пущенная прямо в цель.
— Тебя все видели! — едва не бьется в истерике мать. — Все на этой проклятой арене видели тебя. Тебя! Видели, как ты обхватил за талию эту девчонку. Как будто эта мерзкая замарашка — принцесса! Видеть тебя не могу! Зла не хватает! Отправляйся в душ! Прямо сейчас. Отскреби себя дочиста. И не попадайся мне на глаза! Не желаю разговаривать с тобой!
По идее меня должно мучить раскаяние, я должен чувствовать себя оскверненным, но этого не происходит.
Странно, но меня не задевает ее гнев. Я смотрю на Фрэнсиса. В кои-то веки тот как воды в рот набрал; лишь ухмыляется и поглядывает на меня, злорадно наблюдая, как меня отчитывают родители. Он в полном восторге.
Их слова стекают с меня, словно с гуся вода, я не спорю, но и не извиняюсь. При первой же возможности стремительно выхожу из комнаты и поднимаюсь наверх.
Далеко внизу сверкают огни цирка.
Он совсем не такой, как я его себе представлял. Цирк прекрасен. Он манит к себе и пьянит. Он мрачен. От него исходит зло. В нем убивают людей, убивают ради удовольствия публики. Разве это не так? Но ведь этого не может быть, верно?
Она там, где-то под этими вздымающимися крышами. Интересно, она сейчас одинока? Ей сейчас страшно. Да, скорее всего, страшно.
Она не покидает мои мысли. Эта девчонка-Отброс. Она как будто сделала сальто и приземлилась в моей голове.
Хошико
Когда мы выходим из лазарета, большая часть девушек уже заснула. Грета сидит снаружи и грызет ногти.
— Слушай, — говорю я ей. — Амина обработала их, с ними все будет в порядке.
Она будто сразу принимает на веру мои слова, возможно, потому что очень устала.
Мы втроем как можно тише крадемся к нашим койкам. Когда Амина ложится на верхнюю койку, я слышу скрип пружин. Даже не затеваю обычный разговор с Гретой, лишь отодвигаюсь, чтобы освободить место рядом со мной.
Она обнимает свою куклу, сжимается в комочек и закрывает глаза.
Не могу перестать думать о случившемся — я еще никогда не падала. Даже когда погибали другие, я всегда чувствовала себя неуязвимой. Мне было их жаль, я расстраивалась, но страх был мне неведом. Мне везет там, под куполом, всегда везет. И я хороша в своем деле, хотя вслух никогда этого не скажу.
Будь у меня другая жизнь, я бы все равно нашла цирковой канат. Он часть меня. Вот почему меня зовут Кошкой: я уверенная в себе и ловкая. Я — самая лучшая.
Я шла к этому постепенно, шаг за шагом, проживая все мои девять жизней. Именно ради этого Чистые каждый вечер толпами валят в цирк. Именно это заставляет их сначала истошно вопить, требуя моей смерти, а затем бурно ликовать, радуясь тому, что я в очередной раз осталась жива.
И вот это ощущение неуязвимости покинуло меня. Интересно, сколько времени мне отпущено? Сколько еще вечеров пройдет, прежде чем я снова сорвусь и никто не пожелает спасти меня?
Сильвио дернул за канат. Похоже, он окончательно решил меня убить. Легко представить, какую шумиху вызовет моя смерть. Цирк снова прогремит в прессе. Нет, только не это. Я не должна этого допустить. Я стараюсь сосредоточиться на других вещах, но всякий раз, когда я пытаюсь, в моей голове возникает лицо того мальчишки, его пристальный взгляд.
Больше всего на свете я ненавижу Чистых. Я желаю им мучительной смерти в адском пламени. Какая же я дурочка! Тоже мне, галантный герой! Он — Чистый.
Бен
Никак не могу уснуть. Вытаскиваю свой планшет и ищу в Чистой Сети информацию о цирке.
Я читаю кое-что об этой девушке. Она принимает участие в главных представлениях с шести лет, дольше всех в истории цирка выступает с номером на канате. Теперь понятно, почему зрители буквально сходят с ума, когда им кажется, что она вот-вот упадет.
В Сети имеется куча сведений о ее номере. С какими рисками ей только не приходилось иметь дело — с мечами, ударами электрическим током, пушками, короче, всего не перечислить. Например, под ней расхаживали львы — полагаю, те самые, которых мы видели сегодня, — или там была яма с крокодилами. Она всегда выступает на фантастически огромной высоте. И под ней никогда не натягивают страховочную сетку.
Как я выяснил, ее настоящее имя Хошико.
Хошико: это означает «дитя звезды». Я смотрю в окно на мерцающие звезды — бесценные алмазы ночного неба. Я представляю, как она взмывает ввысь, вижу ее пылкий взгляд. Это имя ей необычайно идет.
Я разглядываю страницы с ее изображениями. Вот она гордо стоит на канате; вот раскачивается на трапеции. И всякий раз, когда ее взгляд устремлен прямо в объектив, я вижу в этих глазах тот самый вызов. Неудивительно, ведь ей каждый вечер приходится играть со смертью.
Чем больше я читаю о ней или смотрю картинки, тем острее проступает непонятное чувство внутри меня. Поначалу тупая, ноющая боль, которая постепенно усиливается и, наконец, становится невыносимой.
Теперь я понимаю, почему Прия не одобрила моего желания посетить цирк. Сейчас очень важно сказать ей об этом.
Я крадусь вниз. На кухне ее нет, поэтому я брожу по огромному, тихому дому, стараясь избегать постов охраны и точек аварийного сигнала.
В итоге я замечаю ее в гостиной, где она полирует серебро. Вздрогнув при виде меня, она еле слышно ахает, и ее лицо расплывается в снисходительной улыбке. Значит, она простила меня.
— Бен, — говорит она. — Вы должны быть в постели. В последнее время вы, похоже, привыкли к этим ночным визитам.
— Я хотел тебя видеть, — говорю я. — Поговорить о цирке.
Она отвернулась от меня и принялась снова протирать подсвечники, со стуком возвращая их на место.
— Я не хочу этого слышать, — упрямо отвечает она. — Вы не должны разговаривать со мной. Это неподобающе.
Я подхожу к пианино и присаживаюсь на табурет.
— Теперь я понимаю, почему вчера ты рассердилась на меня, когда я сказал, что хочу пойти в цирк.
Прия пожала плечами.
— Я не в том положении, чтобы сердиться на что-нибудь, — холодно ответила она. — Я — никто и ничто.
Ее слова еще больше все усложняют.
— Нет, — говорю я ей. — Ты не никто, во всяком случае не для меня. И мне там не понравилось. Я не знал, что так будет. Я возненавидел это.
Это не совсем так. Я имею в виду, что вроде бы возненавидел цирк, но одновременно был им очарован. Околдован той девушкой, Хошико.
Наконец, Прия повернулась ко мне. Она тихо подошла к дверному проему и выглянула, чтобы убедиться, что там пусто.
— Бен, — говорит она. — Есть то, что вы должны услышать. Я могу лишиться работы, если скажу это. Я могу даже лишиться жизни, но это важно.
Это правда: мать и отец обязательно были бы вне себя от гнева, узнай они, что она так со мной разговаривает.
— Что именно?
Она подошла ближе и взяла меня за руку. Она впервые прикоснулась ко мне. Ее руки, на вид старые и морщинистые, оказались мягкими.
— Думайте, — шепчет она. — Думайте сами. Судите сами. Решайте сами.
Что она хочет этим сказать?
Я не хочу говорить ей, что я не понимаю ее слов. Я просто смотрю на нее.
Она постукивает себя пальцем по лбу.
— Используйте то, что здесь, — говорит она, а затем прикладывает руку к груди, — и то, что здесь. Обращайтесь к своей голове и своему сердцу, и вы не ошибетесь. — Прия внимательно смотрит на меня. — Обещайте мне, — говорит она. — Принимайте решения самостоятельно. Помните. Сердце и голова.
— Я так и буду делать, — отвечаю я. — Обещаю.
— Хорошо, — кивает она. Она заглядывает мне через плечо, и ее взгляд останавливается на пианино. Его клавиши сверкают в лунном свете. — Мне здесь не нравится, — признается она, и ее слова почему-то заставляют меня вздрогнуть. — Пойдемте вниз, я приготовлю вам горячий шоколад.
Когда мы проходим по коридору, я замечаю краем глаза какую-то тень, скользнувшую вверх по лестнице. Я отхожу от Прии и смотрю вверх, но там ничего нет. Должно быть, это мое разыгравшееся воображение.
Хошико
Мне кажется, будто я лежу здесь уже много часов и все еще никак не могу уснуть. Устроившаяся рядом со мной Грета недовольно ворчит.
— Хоши, может, все-таки, хватит вертеться?
На моем лице появляется улыбка. Сколько ночей Грета не давала мне спать, беспокойно ерзая на кровати, и вот теперь она снова здесь, в моей постели, и упрекает меня за то, что я имею наглость ворочаться и тревожить ее сон.
— Прости меня, — шепчу я в ответ. — Никак не могу заснуть.
Она внезапно садится, и я могу разглядеть в темноте ее очаровательную мордашку.
— Ты слышала про Сильвио? — спрашивает она. — Очень важная Чистая дама вылила колу ему на голову!
— Не может быть!
— Да, да, точно! На арене, прямо перед публикой. Телекамера успела это показать!
— Почему ты не сказала мне раньше? Это самое смешное, что я когда-либо слышала! Но зачем Чистой даме нужно было обливать Сильвио?
— Не знаю, — заразительно хихикает она. — Я рада, что она это сделала!
— Вот это унижение! Представляю, каково ему было!
Попытка Сильвио сорвать мой номер внезапно начинает обретать смысл.
— Когда это было?
— Как раз перед твоим выступлением, во время перерыва.
Что ж, объясняет его ярость. Важная Чистая дама унизила его на глазах у всего цирка, и поэтому он решил отыграться на мне.
— Хоши, — спрашивает Грета, — почему он так расстроился из-за поступка этой дамы?
— Ты знаешь почему. Он любит Чистых. Более того, считает себя одним из них.
— Но почему? — спрашивает Грета. Судя по голосу, она озадачена.
Я смотрю на нее в темноте.
Она улыбается мне, хитро склонив голову набок. Мое сердце замирает. Грета вновь играет со мной. Она всегда смотрит на меня так, когда ей что-то нужно. Знаю, она хочет, чтобы я снова рассказала ей о происхождении Сильвио. Это ее любимая история. Она постоянно заставляет меня ее повторять, как будто это некая сказка, а не вполне реальный рассказ о нашем психопате-поработителе.
— Грета, пожалуйста, сегодня был очень долгий день. Давай лучше попытаемся уснуть?
— Я пыталась. Но ты своим ворочанием меня разбудила. — Она обнимает меня. — Ну пожалуйста, Хоши, прошу тебя, скажи мне, почему он это делает. Ты сказала, что все равно не можешь уснуть.
Нет смысла увиливать, она будет и дальше канючить, я это давно поняла. Гораздо легче уступить и дать ей желаемое.
— Хорошо… — Я вздыхаю и укладываю ее голову к себе на грудь, чтобы я смогла шептать ей на ухо, никого не разбудив.
— Давным-давно жила одна красивая балерина, известная во всем мире. Она была не просто красива и талантлива, но и очень богата. Ее семья играла важную роль в жизни Чистых, ее отец был финансистом-миллионером. У нее было все, что она могла пожелать, все, кроме любви. Ей приснилось, что однажды она найдет свою настоящую любовь.
Грета притихла, ее детское тельце стало неподвижным.
Интересно, она уже спит? Может, мне уже не нужно заканчивать рассказ? Я замолкаю и лежу, затаив дыхание.
Ее голова внезапно поднимается.
— Продолжай, — зевает она. — Расскажи, как она находит его, эту свою единственную любовь.
Черт, похоже, придется дорассказать.
— Однажды ночью она хватилась своих любимых балетных туфелек и вернулась в пустой театр, чтобы их найти. Когда она вошла в огромный зрительный зал, то заметила на сцене человека, который необычайно красиво пел. Такой чистый, прекрасный голос она слышала впервые. Оставаясь в тени, она внимательно слушала. Каково же было ее удивление, когда она увидела, что это не певец из театра, а Отброс, бедный рабочий, который каждый вечер подметал в театре полы.
В тот момент, когда певец заметил балерину, он ужасно испугался: если она расскажет всем про него, его накажут и приговорят к смерти. Но она даже не стала звать охранников или включать сирену. Вместо этого она попросила его петь дальше. Балерина сидела, слушала его, и слезы катились по ее щекам. Потом они говорили всю ночь, пока солнечные лучи не проникли в окна, она бросилась обратно, в свои покои.
После этого они каждую ночь встречались в пустом театре. Иногда он пел для нее, иногда она танцевала для него, иногда они просто сидели и разговаривали. Шли месяцы, и любовь взяла свое.
Они больше не могли сдерживать свою страсть, и в конце концов она обнаружила, что беременна. Оба были в отчаянии. Если об их любви станет известно, певца-Отброса убьют, а ее еще не родившегося ребенка уничтожат.
У влюбленных не было выбора, кроме как убежать вместе. Какое-то время они прятались в трущобах, где она родила мальчика.
Балерина была счастлива, как никогда, однако сильно ослабела. Она не привыкла к тяжелой, полной тягот и лишений жизни Отбросов, и после родов сильно заболела. Певец знал, что случится, когда их тайна откроется, но видеть ее страдания было выше его сил. Тогда он взял ее на руки и отнес в больницу, умоляя врачей спасти ее. Когда те поняли, кто она такая, певца немедленно арестовали и вскоре казнили. Слух о его смерти дошел до нее, и балерину охватило горе. Она выбросилась из окна и разбилась насмерть.
Родители балерины были в ужасе от позора, который она навлекла на их семью, и отказались от внука. Мальчика отдали в детский приют в трущобах, где он чудом выжил и достиг совершеннолетия. В его жилах текла кровь артистов, и он поступил в цирк, вырос и стал самым известным в мире инспектором манежа.
Но на этом его сходство с родителями заканчивается, потому что в его сердце не было даже крупицы их мягкости, любви и доброты. Он поклялся, что однажды станет настоящим Чистым и вернет себе законное наследство. С тех пор он постоянно стремится к этому.
Как же я ненавижу эту историю, где Сильвио весь из себя несчастная, заблудшая душа.
Если это правда, ему повезло больше, чем всем нам. Семья его матери владеет цирком, и хотя они никогда открыто его не признают, все же защищают. Не может быть простым совпадением, что именно он распоряжается здесь всеми и всем.
Грета спит в моих объятиях, убаюканная этой историей. Для нее это волшебная сказка, для меня — нет.
Эта история не делает Сильвио более человечным и не оправдывает его жестокости. Она делает его хуже, а не лучше. Его родители рисковали всем, чтобы быть вместе, и вот, посмотрите, к чему это привело. Оба мертвы, а их ребенок, плод их любви, стал настоящим чудовищем.