Мортдюк поднял руку, и свита послушно остановилась.
– Доблестный рыцарь Эрнест, – сказал Мортдюк, – покажи, как было дело.
Рыцарь подъехал к нему и дальше они отправились вдвоем. Поляну миновали быстро, Мортдюк лишь мельком взглянул на поверженного короля Картриха, поморщился при виде стрелы, пробормотал вполголоса: «Плохая смерть! Он должен был пасть от моего меча. Он заслужил это, как и я!» – и поскакал вперед вслед за Эрнестом. Показывать и объяснять что-либо не требовалось, даже на каменистой дороге был явственно виден последний след, прочерченный завалившейся каретой. Мортдюк спрыгнул с лошади и, нагнувшись, выглянул за край обрыва.
– Футов триста, не меньше, – медленно сказал он и обернулся к Эрнесту, – посмотри, все ли в том же положении, в каком ты это оставил.
Эрнест лег грудью на край пропасти, выдвинулся на локоть вперед и внимательно посмотрел вниз. Вдруг ему почудилось, как Мортдюк заносит ногу для пинка и он, переворачиваясь в воздухе, летит вниз, прямо на лежащие обломки кареты и трупы лошадей. Как ни храбр был Эрнест, но от этого видения невольно вздрогнул. «Король Картрих, мир его праху, тоже был не мед и с непокорными крут, но с ним почему-то таких мыслей не возникало», – подумал он и, откатившись от края пропасти, быстро встал на ноги.
– Никаких изменений! – доложил Эрнест.
– Надо бы достать, – начал Мортдюк и добавил после долгой паузы: – тело.
– Думаю, что сделать это будет нелегко, райс, – ответил Эрнест, – отсюда не спуститься, а понизу… Ущелье, судя по всему, не сквозное, воздух застоявшийся и пахнет, как из…
– Как из могилы, – продолжил Мортдюк, воспользовавшийся его заминкой. – Возможно, ты и прав, но попытаться стоит.
– И не забывай, райс, что это земли варваров, – сказал Эрнест, – возможно, сотни их сидят сейчас на вершинах скал и следят за нами. Я еще удивляюсь, что они не обобрали до нитки тела павших за время моего отсутствия.
– Скорее наоборот, – заметил Мортдюк, показывая на залитые кровью латы и шлем, валяющиеся на земле, – если и украли, то тело.
– О, это латы храброго малыша Боули! – воскликнул Эрнест. – Я рад, что не сильно поранил его. Я так спешил донести до тебя скорбную весть, что не стал осматривать его, о чем сейчас искренне сожалею. Как видно, он пришел в себя, освободился от лат и отполз куда-то в сторону. Он должен быть где-то здесь неподалеку. Надо поискать. Помрет ведь, петушок, без лекаря да без пищи!
– Нам надо спешить! – остановил его порыв Мортдюк. – Предоставим Боули милости богов. Я его хорошо знаю, храбрый и верный отрок, если он выздоровеет и прибудет к моему двору, я несомненно прощу его, и приму на службу, и посвящу в рыцари, – последние слова Мортдюк почти прокричал.
– Король Картрих уже посвятил его в рыцари, – сказал Эрнест и тихо добавил: – Мне кажется, что он не вернется.
Мортдюк ничего не ответил, только еще больше нахмурился и быстро поскакал обратно по дороге. На месте битвы он спешился и медленно обошел поляну, надолго застыв у плоского камня, покрытого толстым слоем мха. «Она здесь сидела», – хриплым голосом сказал он. Эрнест лишь пожал плечами – откуда ему знать? Да и не было в словах Мортдюка вопроса, лишь констатация факта, а если сказал, что сидела, значит, именно так и было, всем была известна удивительная способность Мортдюка восстанавливать картину прошедших событий, как будто был ему дан какой-то особых нюх.
От этого камня Мортдюк перешел к следующему, много большему, что возвышался в человеческий рост чуть поодаль. «Странный камень», – пробормотал он и обошел его и раз, и другой. «Камень как камень, – подумал Эрнест, – если и есть в нем что-нибудь странное, так это то, что с утра его здесь не было». Впрочем, в этом Эрнест был не уверен, но вот в том, что и ручья здесь не было, он мог поклясться, утром ручей спадал водопадом много дальше, да и русло там еще не просохло. Но мысли свои Эрнест оставил при себе, Мортдюк был их тех людей, которые предпочитают слышать ответы на свои вопросы и не терпят лезущих без спроса со своим мнением. Вопроса не последовало.
Мортдюк между тем подошел к расселине, раздвинул кусты, посмотрел вверх, потом отошел назад и еще раз окинул внимательным взглядом каменную стену.
– Да, здесь нигде не укрыться, и пути всего два, назад и вперед, – тихо сказал он и добавил после долгой паузы: – к пропасти.
Но что-то продолжало беспокоить его, он еще раз обошел поляну и вдруг встрепенулся.
– Где меч?! – вскричал он. – Где меч короля Картриха?!
Свиту как ветром сдуло с коней, рыцари обшарили всю поляну, пядь за пядью, разбирая завалы тел и снося павших на край. «Меча нет», – гласил доклад. «Странно, очень странно», – думал райс Мортдюк, покидая место последней битвы короля Картриха.
Он еще вернется сюда, через много месяцев, утвердив свою власть над страной. И вновь дотошно перероет всю поляну, даже прикажет сдвинуть с места большой камень, но всех сил следовавшего с ним отряда не хватит на это, камень как будто врос в землю. Так и не найдя меч, раздраженный неудачей Мортдюк приступил ко второй задаче. Немало храбрецов сорвалось в пропасть, пытаясь достичь обломков кареты, но в конце концов удалось извлечь и поднять тело. Но об этом, равно как и о том, чье тело было поднято, никто не узнал. Поздним вечером того дня основной отряд, расположившийся у подножья гор, увидел своего короля, мчащегося в одиночестве, в залитых кровью доспехах.
– Варвары, на нас напали варвары, – объяснил он на удивление спокойным голосом и вдруг, повернувшись к горам, закричал: – Я еще вернусь!
Свои обещания Мортдюк частенько забывал, как это свойственно всем королям, но угрозы – никогда! Он вернулся, через много лет.
Но это было в будущем, до этого много воды утекло. Более того, еще до громогласного обещания Мортдюка произошло одно событие, оставшееся для него неизвестным, но определившее и это самое будущее, и судьбу самого Мортдюка, и судьбу стран, лежавших окрест.
Началось все с внезапного порыва королевы Гиверы. Она, отдыхавшая на плоском камне, покрытом толстым слоем мха, почувствовала вдруг неудержимое желание укрыться от окружавших ее мужчин, возбужденных предвкушением близкой битвы, в каком-нибудь тихом уединенном месте. Она встала и безошибочно направилась к купе кустов у скалистой стены, раздвинув их и увидев расселину, она без долгих раздумий принялась взбираться наверх, благодаря древний ручей за услужливо проточенные ступени.
Большой живот изрядно стеснял ее движения, но не тянул вниз, а, казалось, наоборот подталкивал ее вверх и побуждал напрячь все силы для последнего рывка. Гивера уже коснулась руками травы на верхнем косогоре, когда до нее донесся крик короля Картриха, но она не ответила мужу и даже не оглянулась, ее глаза были прикованы к цели ее путешествия, к убежищу, к которому ее вел инстинкт. Шагах в пятидесяти перед ней лежала завалившаяся на бок огромная ель, вывороченные корни, вздымавшиеся выше росших вокруг кустов, обещали надежное укрытие.
Поблизости приветливо журчал ручей. Гивера подползла к нему, напилась по-собачьи холодной, удивительно вкусной воды и, не поднимаясь, двинулась дальше. Ей даже не пришлось раздвигать кусты, снизу был удобный лаз, будто специально для нее сделанный, еще одно усилие, и Гивера упала на пышную подстилку из листьев. Листья были сухие, корни ели образовывали плотный купол, достаточно высокий, чтобы Гивера могла сесть, лаз, казалось, закрылся и орешник стоял сплошной стеной, лишь сверху оставался просвет, в который было видно чистое, голубое небо. «Как хорошо! – подумала Гивера. – То, что надо!»
Сердце еще бешено колотилось после подъема, но еще сильнее бился внутри живота ребенок.
– Знаю, что пора тебе на волю, – сказала ему ласково Гивера, – давай, полежи немного спокойно, соберись с силами и – вперед!
Ребенок, казалось, услышал первый материнский совет и умерил свое буйство.
«Вот и срок подошел, – подумала Гивера и, зацепившись за слово «срок», улыбнулась, – какие же мужчины глупые, даже самые умные из них! Нам, женщинам, даже самым глупым, ничего не стоит обвести их вокруг пальца. Вот Картрих, он ведь уверен, что до срока еще почти два месяца. А как же иначе, ведь за весь последний год он только и был в Кареймсбурге, что те несколько дней в конце декабря, во время короткого зимнего перемирия в этой проклятой войне. А потом вновь умчался прочь, и ничто не могло его подвигнуть хоть недолго вернуться в столицу, даже весть о долгожданном счастливом событии.
Нет, одно все же подвигло – мятеж. Интересно, что бы Картрих делал, если бы знал, что ей вот-вот предстоит родить? Пустился бы в долгий и опасный бег или попытался бы отсидеться за крепкими стенами Кареймсбурга, давая ей возможность родить наследника в тепле и уходе, в окружении опытных лекарей и повивальных бабок? Нет, наверно, сделал бы все так же, как и сейчас, так, как он считал наилучшим для сохранения власти, его власти. Нас мужчины в расчет не принимают, даже лучшие из них. Они уверены, что нам давать жизнь столь же легко, как им отнимать ее у других. Нет, свои труды они почитают даже более тяжелыми. Картриха бы сейчас сюда, на мое место! Нет, его не надо! Никого не надо!»
Гивера тяжело перевернулась на другой бок, прикрыла глаза и на какое-то время забылась. Разбудил ее звон мечей и крики, доносившиеся снизу.
«Ну вот, опять начали свои игры!» – с ненавистью подумала она и поспешила убежать как можно дальше, в замок короля Гальбы, своего отца. Но вспоминала Гивера не счастливую пору детства, а те дни, когда она с трепетом ожидала прибытия своего нареченного жениха, короля Картриха. Уже тогда слава о его силе и благородстве гремела по всей земле. С каким восторгом слушала она рассказы отца о многочисленных битвах, в которых Картрих неизменно выходил победителем, о его возвышенно-уважительном отношении к женщинам, столь непривычном в их жестокое время, что поначалу оно вызывало недоумение и насмешки, но постепенно вошло в обычай и при его дворе и в сопредельных странах.
Гивера не помнила себя от счастья, что именно на нее пал выбор короля Картриха, которого вот уже четверть века вожделели все девушки и женщины подлунного мира, короля, который с готовностью преклонял колено перед каждой прекрасной дамой, но ни с одной не склонился вместе перед алтарем. Гивера даже обижалась немного на отца, который, говоря о предстоящей свадьбе, радовался в первую очередь тому, что этот брак укрепит его союз с королем Картрихом и, что было ей совсем непонятно, навсегда обезопасит его державу от возможных притязаний могущественного соседа, который, проповедуя благородство и милосердие, не гнушался применять силу для насаждения своих светлых идеалов и неустанно расширял царство справедливости, то есть свое собственное королевство. О счастье Гиверы король Гальба если и говорил, то лишь в последнюю очередь, и это при том, что он души в дочери не чаял.
«Вон они, мужчины! – подумала Гивера. – Все они одинаковые! А я – я так любила Картриха! Еще не видя и не зная его, любила всем сердцем! Как мечтала подарить ему счастье, как стремилась стать ему верной подругой и спутницей, как хотела стать ему хорошей женой! Я и была хорошей женой! Я была бы не худшей подругой и спутницей, но Картриху нужны были только друзья и спутники, среди них мне не было места. Что же до счастья? Почему-то, говоря о счастье, Картрих всегда подразумевал сына и чем дальше, тем с большим раздражением говорил о том, что она не хочет или не может дать ему счастье. Хотела, как еще хотела! И могла – тут он сильно заблуждался. Он сам во всем виноват! Во всем!»
«Нет, он был хорошим мужем, – подумала Гивера и, споткнувшись о слово «был», очнулась в действительности, прислушалась к звону мечей, расслышала громкий клич Картриха и, успокоенная, поспешила вернуться в царство воспоминаний, – хорошим мужем, – повторила она, – внимательным, уважительным, щедрым, веселым, вот только предоставлял мне слишком мало возможностей насладиться этим. О, эти войны! Как же я их ненавижу! В юности война представлялась мне турниром, на котором блестяще одетые рыцари являют свое мастерство и храбрость взорам прекрасных дам и покидают своих возлюбленных лишь на короткое время поединка, чтобы затем надолго припасть к их стопам. Ха-ха! Если не война, так подготовка к ней, а после победы – пир с воспоминаниями все о той же войне, дамам же остается ожидание редких турниров, где они смогут, наконец, насладиться видом своих возлюбленных. Я была готова следовать за Картрихом повсюду, претерпевать вместе с ним все тяготы походов, но он не брал меня с собой, отговариваясь смехотворной причиной – заботой о моем здоровье и моей безопасности. Он сам во всем виноват! Зачем он оставлял меня одну!»
«Лучше бы он оставлял меня одну! – воскликнула в сердцах Гивера и перенеслась мыслями в тот далекий день, пять или шесть лет назад, когда впервые ко двору короля Картриха явился рыцарь Мортдюк. – Все же пять, – решила Гивера, – потому что было это перед турниром в честь пятилетия нашей свадьбы. Пять и пять – вот как сложилось! Ах, как он был юн, как красив, как трогателен в своих, чуть великоватых ему доспехах! Сердца многих дам, особенно тех, что постарше, сразу открылись навстречу ему, их возбуждали, несомненно, материнские чувства, так невольно хотелось опекать, ласкать и защищать этого тонкого и слабого на вид юношу. Но уже на следующий день Мортдюк показал, что вполне способен сам постоять за себя, повергнув наземь на ристалище нескольких опытных рыцарей, нарочно вызывая на поединок тех, кто громче всех смеялся над ним. После этого восхищение им стало всеобщим. Я еще дольше всех держалась!» – с гордостью подумала Гивера.
Еще Гивера могла бы добавить, что очарованию Мортдюка немало способствовал ореол тайны, окружавший его происхождение. По рождению он был, несомненно, человек благородный, это чувствуется сразу, и имел соответствующее воспитание, возможно, даже слишком хорошее, ведь излишние знания вредят воину – укрепляя дух в бедствиях, они расслабляют его в беспощадности битвы. Но никто не знал, кто его отец, Мортдюк не спешил с объяснениями, излишне же любопытным быстро укоротил языки. О его матери Морене было известно больше, многие помнили ее, блиставшую при дворе молодого короля Картриха, помнили и ее поспешный отъезд. С молодыми дамами такое случалось нередко, они внезапно исчезали и столь же внезапно, через несколько месяцев, возвращались, еще более похорошевшие, и вновь предавались удовольствиям придворной жизни. Морена не вернулась.
Дальше были только слухи. Склонные к мистицизму и романтике дамы говорили о таинственном Сером рыцаре, навещавшем Морену в ее удаленном замке, о происходящих там странных церемониях, о злых чарах, о колдунах, оберегающих замок и воспитывающих единственного сына Морены, родившегося через полтора года после ее отъезда. Более приземленные мужчины на все эти разговоры лишь посмеивались, скашивали глаза на короля Картриха и прибавляли, что ночью все рыцари серы.
Точку зрения мужчин укрепляло и редкостное благоволение короля Картриха к молодому рыцарю. Он отметил его с первого дня, приблизил к себе, часто приглашал за свой стол, брал во все походы, давал ответственные задания, требовавшие ума, ловкости и храбрости, и так как тот с блеском выполнял их, то возносил его еще выше. Уже поговаривали о том, что король Картрих ввиду бесплодия королевы Гиверы может завещать державу Мортдюку. Разговоры эти усилились после того, как король Картрих, отправляясь на войну против Долиции, впервые не взял с собой Мортдюка, а назначил его блюстителем королевства на время своего отсутствия. Неожиданная беременность королевы спутала все расчеты.
«Нет, он не сын Картриха, – отмела все слухи Гивера, – у Картриха душа белая, как его доспехи, а у Мортдюка – черная. Только никто не мог разглядеть эту душу, прикрытую черными доспехами и ангельской внешностью. Возможна, я одна и разглядела, на свою беду. А разглядев, отшатнулась. Как же он стал мне противен! Меня начинало тошнить от одного его запаха, когда он заходил в комнату. Как ни натирался он ароматическими маслами, а мне все чудилась псина, псина, псина! И еще это кольцо!»
Гивера с омерзением посмотрела на перстень с крупным изумрудом, надетый на средний палец левой руки. На камне проступало изображение все того же стоящего на задних лапах зверя с разверзнутой пастью. Мортдюк подарил ей его сразу после отъезда короля Картриха. Того и след не успел остыть, а Мортдюк был уже у ее ног. Гивера в который раз твердо сказала, что между ними все кончено, и Мортдюк не взбеленился как обычно, а принял ее слова на удивление спокойно, тихо вздыхал, просил прощения, молил не держать на него зла, а напоследок сказал, что хочет сделать ей подарок, чтобы она иногда вспоминала о нем и его любви. Расслабленная и успокоенная, она позволила ему надеть перстень на руку. Она, конечно, не собиралась его носить, едва Мортдюк покинул комнату, как Гивера рванула перстень с пальца. Не тут-то было!