Оркестр на палубе заходился в экстазе, звуковые волны пронизывали корабль до самого киля.
Вандора смотрела неподвижно, резко очерченные крылья (ну-у-у, крылышки, милые такие) носа подрагивают, на шее трепещет жилка. Лицо затопил малиновый румянец, рыжухи легко краснеют (в том числе, и от страсти, о, уж вы мне поверьте, и умудряются краснеть от страсти не только лицом, хм, хм, а если легонько кое по чему шлепнуть, то…). Матрос-пленник, напротив, слегка сбледнул, если можно так сказать. Понимает, что его ожидает отнюдь не проработка по партийной линии с занесением в личное дело. Как там в «Афоне»: у меня строгого с предупреждением нет. Угу, нет, и уже не будет. Зачем строгое с предупреждением на дне моря?
Я начал дышать учащенно, вдобавок у меня зачесалось сразу в трех местах, пот заливал глаза, проклятые тесные башмаки превратились в пыточные орудия.
Матрос с ножом изрек, глядя на пленников.
– Резник Корнер передает тебе привет, Лаукрин Найл, тайный сыщик Тендала, известный тут на «Благодати…» как «матрос Таренк». Привет передает тебе Организация и Меркхар, привет передают тебе Иерархи Первого Круга Меркхара и лично Джоссер. Нечего совать нос в наши дела. Да будешь благ ты с Урешем на небесах!
Я уже неоднократно говорил и повторю: в этом мире народ зачастую выражается велеречиво, пафосно и утомительно высокопарно. В мире Земли все то же самое уместили бы в одну фразу: «Сдохни, падла», и все.
Лаукрин Найл расширил глаза, и задергался в последние мгновения своей жизни. Какая-то часть моего рассудка, не занятая паническим анализом ситуации и нарастающим страхом, отметила: ага, у Тендала есть аналог тайной полиции, КГБ, ФСБ и все такое прочее, а Лаукрин Найл был, вероятно, чем-то вроде агента под прикрытием на этом судне.
А каким боком тут замешана Вандора?
Матрос сделал шаг вперед, резко ударил Найла ножом в сердце, вогнал до рукояти с хрустом и отступил, оставив нож в груди – чтобы не замарать пол кровью.
Тайный сыщик Тендала трепыхался в агонии, но скотник крепко держал его за плечи.
Вандора задышала с хрипами, попыталась вырваться, понимая, какая судьба ее ожидает, но крупные ручищи скотника просто вдавили ее в палубу.
Оркестр все играл…
Мое сердце забилось с невозможной скоростью. Дышать стало тяжко. В голове зашумела Ниагара. Ноги, конечно, тут же стали ватными, мне вообще показалось, что я стою на копне сена и ме-е-едленно в нее погружаюсь. Давненько я так не пугался. Даже когда пираты напали на «Выстрел», я не ощущал такого отупляющего страха, и, черт, я не мог понять, за кого переживаю сильнее – за себя, несчастного, которому могут открутить башку, или за принцессу. А ведь ее ожидало, если не ошибаюсь, еще и безумное унижение, коему мужчины с природой скотов подвергают женщин перед тем, как предать их смерти. Даже я, ублюдок из ублюдков, ни разу, ни единого разу не опускался до такого.
Матрос глянул в мою сторону и сказал:
— Банни, дверь заперта? Придурок Сундаго не должен видеть…
Банни опустил на палубу труп и в два шага оказался у моей двери. Я вжался в стену, не смея дышать. Дверь тряхнуло.
— Все б тебе перепроверять, Чандо, — заметил Банни ворчливо прямо над моим плечом. – Третий раз одно и то же... Обидно, слушай, как сявку гоняешь. Я ведь при тебе дверку запирал. Или ты думаешь, я дурачок, которому ключ повернуть — непосильная задача?
– Выбрось тело, — сказал Чандо. — И не вякай. Быстрей!.. Болван! Камень забыл! Камень ему на шею!
Я различил всплеск далеко внизу. Труп Найла выкинули в море. Хитро. Вся команда на палубе выкатила глаза на принца, оркестр надрывается, никто ничего не услышит. А камень утянет тушку на дно морское.
Черт, я не знаю, что делать! Если принц взаправду кинул обидку и сейчас пошлет за мной – это спасет Вандору. А если он решил отложить расправу, или вовсе… забил, скажем так, кое-что кое-куда, чтобы не тратить энергию на мелочи?
Скорее всего — верно второе. И я теперь – один на один с бандитами Организации, то есть, представителями Меркхара, из оружия — вот эти кретинские вилы, заляпанные навозом.
Немного справившись с сердцебиением, я вновь приник к щели.
Люблю, когда босая женщина стоит передо мной на коленях, но меня неимоверно бесит, когда та же, знакомая мне женщина стоит на коленях перед другим мужчиной, да еще по принуждению. Этакий атавизм: я хочу прикончить этого мужчину. Или трех… Или тысячу -- мне плевать, сколько их, в такие моменты мой разум охватывает странное чувство, и страх за свою нелепую трусливую жизнь ускользает…
Боги, да что со мной? Кто мне эта Вандора?
Принцессу вздернули на ноги.
Чандо достал откуда-то матросский тесак и с тупой улыбочкой медленно спорол с принцессы матросскую блузу. Хмыкнул, глядя, как подрагивают маленькие груди с крупными выпуклыми ареолами молочно-розовых сосков. Сграбастал одну и сжал, грубо, так, что сосок проступил между пальцами.
Вандора дышала рывками, кусала намокшую обвязку тряпичного кляпа. В отличие от многих женщин, у которых тайные фантазии об изнасиловании являются чем-то вроде фетиша, у принцессы слишком сильно было развито чувство свободы – изнасилование для нее было хуже смерти (и не спрашивайте, как я это узнал).
– Поверни ее, – велел Чандо, и скотник исполнил приказ. Чандо обрезал путы принцессы, и велел скотнику взять ее за запястья, развернуть и поднять руки, что и было проделано. Подмышки у принцессы были голые и беззащитные.
Ублюдок вогнал тесак в палубу и содрал с Вандоры матросские брючки и все, что под ними располагалось; Вандора пыталась брыкаться, но Чандо дважды врезал ей под дых, и она обмякла. Должен сказать, что фалгонарский обычай предусматривает для женщин избавление от волос в определенных местах, так что я увидел… то, что уже видел не одну сотню раз (а именно столько мы с Вандорой успели за две недели), то, что накрывал ладонью… и не только ладонью, нежное, розовое и беззащитное, похожее на диковинный цветок.
Скотник, стоящий сзади, сграбастал принцессу за волосы, сорвал обвязку и отогнул голову Вандоры. Рыжие локоны упали ей на глаза, маленькие груди подпрыгнули.
Наверху играл оркестр – громко, слаженно, бравурно. Я смотрел в щель, сжимал черен вил и потел за двадцатерых.
– У нас еще десять минут, пока оркестрик пеликает, – сказал, хмыкнув, Чандо. И тут же перешел на речь, показавшую, что говорить он умеет не только как криминальное быдло: – Пока минует весь церемониал встречи, оркестр не умолкнет, ты же ведаешь об этом, принцесса? Вот молви: во имя всех святых, зачем ты влезла в эту игру вместе с Найлом? Чего ж тебе не хватало в твоей сладкой жизни? Мужчины, деньги, путешествия, балы… Ничего не забыл? Чего ж тебе не хватало? Острых, как этот нож, чувств? Ну, сейчас ты их получишь. – И сразу: – Ты, принцева сучка, можешь скулить. Скули, не услышат.
Он снова сграбастал ее грудь и сжал сильно; от лица Вандоры отхлынула кровь. Затем шлепком ладони рассек ей губу. Ударил по щекам наотмашь еще дважды.
– Вой, родная, скули… Что же молчишь, тварь?
Она молчала, только грудь вздрагивала от быстрых вдохов.
Чандо встал напротив Вандоры и спустил штаны, представив моему взору тощую задницу.
– Сейчас папа сделает тебе сладко. Только не пусти лужу от страха, принцева сучка…
Вандора жалила мой взгляд своей наготой. Как и у всех порядочных женщин около тридцати, целлюлит у нее был.
Банни заслонил происходящее широкой спинищей. По его складчатому затылку струился пот.
Вновь раздались звуки шлепков. Чандо шлепал по какой-то крайне чувствительной части тела, так как Вандора застонала, и отнюдь не сладострастно.
– А я бы ее высек, – отозвался третий скотник, что держал Вандору. – Какой дивный зад с родинкой...
Дивный… Ну надо же – в ублюдке проснулся велеречивый поэт!
– Хе-е, Сеграно, – сказал Банни, – высечь всякий дурак сумеет. Было бы побольше времени, уж я бы ее…
Страх затопил меня до краев. Я сжимал вилы в потных руках и кусал губы. Они поглумятся и убьют единственную женщину, которая мне, и правда, дорога. Когда спишь с сотнями женщин, все они сливаются в одно большое, мягкое, наполненное сладкими ароматами розовое пятно. Ты спишь с пятном, ты не видишь лиц, не говоря уже о личностях. Это бесконечное сладкое пятно, в котором ты утопаешь, и, кажется, что выхода из этого бесконечного круга повторений нет. Но Вандора была другой, и ей все-таки удалось выдернуть меня из этого круга.
Я не мог… не мог допустить… Но страх за свою жизнь будто приморозил меня к полу. Мой Ктулху, вполне себе разумный и трезво мыслящий, скрылся в сортире, прикрыл дверку и высунул наружу любопытный глаз.
– Решила поиграть в сыщика, мелкая пакость? Сейчас папа войдет…
Перед моими глазами вспыхнула сверхновая. За миг до того, как Чандо вошел в Вандору – о, я знал, знал, что успею! – я выбил хлипкий замок ударом башмака и, сиганув за порог, всадил вилы в обширную спину Банни. Ударил хорошо, с хрустом, в область сердца, попробовал вытащить вилы, но они увязли в костях.
Тогда я пихнул Банни на Чандо; оба они повалились на палубу. Сеграно отпустил Вандору и что-то вякнул. Я прыгнул к нему и от души вмазал башмаком по яйцам. Просто-таки ощутил, как бубенцы сплющились от удара – теперь никакая рихтовка не поможет!
Сеграно упал на палубу около люка – я попытался пинками вытолкнуть его наружу, но не преуспел – скотник был слишком тяжел.
Краем глаза увидел, как Чандо выпростался из-под труппа Банни и протянул руку к тесаку, который сам же воткнул в палубу.
Сказочно!
Я ухватил вилы за черенок и неимоверным усилием выдернул их из трупа. Чандо уже был на ногах, пытался пырнуть меня тесаком, другой рукой придерживал штаны. Я отпрыгнул, выставив вилы, принимал удары на их острия.
Помещение наполнилось мерзким скрежетом: Чандо рубил, как заправский мясник.
А оркестр все играл.
Вандора возилась на полу. Кажется… Нет, вы только подумайте – и это, по-моему, все бабы такие: она спешно натягивала матросские брючки! Нет, чтобы помочь – фигли! Она торопилась спрятать от мира свою драгоценную целлюлитную попу!
Чандо нырнул, попробовал ударить сбоку. Я неловко подставил вилы: хряп! Косой удар остро заточенного тесака отсек стальную насадку с зубьями. Я стал счастливым обладателем голого черенка, ну как нудист посреди обыкновенного пляжа – вот примерно так я себя почувствовал.
Чандо взорлил: пошел на меня гордо. Я отпрыгнул в коридор, тыча в негодяя импровизированным копьем.
Экшен первый сорт! Нет-нет, высший! Тесак против черенка от вил. Да еще эти башмаки так жмут ноги, что я кусаю губы от боли.
Я понимал, что сейчас меня изрубят на бифштексы, но организм не имел сил пугаться еще больше.
Меня загнали в коровник. Чандо, по всему, был умелым бойцом. Держа штаны левой рукой, он так отменно управлялся тесаком, что я выставил ему пять баллов.
– Му-у-у-у…
– Плюх-плюх-плюх!
– Сундаго… зря… – проскрипел Чандо на выдохе. Глаза блестели недобро, но без той страсти, которая отличает совсем уж конченых маньяков, которым убить человека – неимоверная радость. Нет-нет, для Чандо это была работа, устранение досадного препятствия, не более.
– Сам ты… Сундаго! – бросил я, отступая. – Нашел еще… дурачка!
Он понял и удивился, так, что приопустил тесак.
В этот прекрасный момент за его спиной кто-то дробно прошлепал, и к промежности Чандо со смаком приложилась маленькая босая ступня.
Чандо удивился еще больше.
Его удивление перешло в изумление, когда я всадил заостренный черенок ему в горло.
Он упал на колени, глаза почти сразу остекленели. Я повалил его на бок, и узрел Вандору, похожую на разъяренную кобылицу; волосы как грива, глаза мечут молнии, крылья носа трепещут. Если заржет – сходство будет необыкновенное.
Ее маленькие груди – нагие, с выпяченными сосками – уставились мне в глаза. Я видел, что обе покраснели – Чандо шлепал по ним, глумясь в садистской страсти.
Я всхрапнул.
– В глаза, Олег, – сказала Вандора, тяжело дыша. – Смотри мне в глаза.
Я с трудом оторвал взгляд от сосков. Знаю, что вы подумали, но я из тех мужчин, что и на смертном одре будет тянуться к женским прелестям, что уж говорить о моменте, когда счастливо избег смертельной опасности. Тогда сам бог велел пялиться на женскую грудь, тем более, что она – рядышком, протяни руку…
Шею принцессы украшал лиловый синяк – рука Чандо постаралась… губа набухла и кровила.
– Ну… – сказал я, с трудом подбирая слова, – это, привет.
Брови принцессы взлетели на середину лба. Других слов она от меня ожидала, что ли?
– Вон отсюда, – бросила Вандора, тяжело дыша.
– И это вместо спасибо? – удивился я.
Скажите, и как это назвать?
Она взглянула на меня строго:
– Дождись, пока встретят брата. Затем найдешь боцмана Бизли, скажешь, чтобы ступал сюда. Скажешь еще: мак расцвел небесным цветом. Запомнишь?
Дер пароль? Ну конечно, запомню, моя очаровательная шпионка. Вы вскрыли ячейку Организации на флагмане принца, а ты играла в дурочку, постигающую морскую науку, а заодно смотрела и слушала… Пока не дослушалась. И что случилось бы с тобой, если бы не я?
– Сам свободен… пока свободен. Все понял, Олег?
– Ы-ы… ы, – родил я, без раздумий напялив личину Сундаго.
– Му-у-у-у…
– Плюх-плюх-плюх…
– Пошел вон.
Я не стал дальше испытывать ее терпение и ушел.
Сеграно валялся без памяти: пока я занимался Чандо, Вандора рассадила о башку скотника табуретку. Но, думаю, он останется жив. С пробитой башкой и отбитыми бубенцами говорить на допросе, все же, можно. Ну а если хочет жить – расскажет все, что знает.
Я дождался, пока смолкнет оркестр, и отыскал Янфорда Бизли и передал ему все, что велела Вандора, приняв, все-таки, облик Сундаго.
Да уж, сильна малышка!
Туман загустел. Корабль не двигался, окутавшись желтыми огнями масляных фонарей, и был непривычно тих.
Мне было до смерти интересно, как Бизли – явно посвященный в дела тайной полиции Тендала, и Вандора будут обрабатывать уцелевшего члена Организации. По всей видимости, Организация пустила прочные корни во флоте Тендала – не только боевом, но и торговом – так сказать, помогая шпионить и способствовать пиратам острова. А я-то думал, у принца все схвачено несколько прочнее, а оно вон как – не сказать, чтобы очень, коли уж даже его родная сестренка взялась помогать...
На баке поджидали брезентовый бассейн, ведро с веревкой, склянка жидкого мыла и чан пресной воды. Охая, я оттащил бассейн в тень, натаскал забортной воды и вымылся, стараясь держаться раненым плечом к борту. Обтер тело пресной водой, затем выстирал свой наряд, прополоскал, выкрутил как мог и напялил. В кубрике лежит смена, но чтобы дойти до нее, нужно спрятать окровавленную повязку на плече. А чтобы сменить одежду, нужно дождаться ночи.
Руки тряслись как у припадочного, но сердце постепенно выравнивало ритм.
Через полчаса я доковылял до кубрика, бросил на рундук плошки с едой и устало опустился на свою койку.
– Издевательство, – шепотом передал старику, стягивая ботинки. – После такой работы меня заставили отстоять молитву! Десять коров... Вы только представьте: десять жрущих, мычащих коров, и хоть бы у одной запор!
Ни слова про экшен в коровнике и Вандору я не сказал.
Я уснул. Да, я смог уснуть после всего что случилось и еще могло случиться.
Знаете, почему?
Я сумел. Я сделал.
Я себя переломил.
*Угу, речь об изнасиловании.
Глава 6
ГЛАВА ШЕСТАЯ (стремная)Очная полуставка*
Среди ночи я проснулся и, плюнув на все и всяческие опасности, увлек Франнога на палубу, в направлении бака, где, как известно, располагается гальюн. Ну, приспичило святому Маке сходить до ветра, а помощник Сундаго сопровождает подслеповатого и слабосильного старика, чтобы не свалился за борт, когда будет оправляться.
Возле гальюна я подверг старика допросу с пристрастием — вызнал все, что он в свое время разведал о королевском доме Вэлианов. Вдобавок я узнал, что чародей вместе со всеми встречал принца на палубе и хорошо рассмотрел всех пассажиров лодки. Их я тоже попросил описать.
Меня снедали дурные предчувствия, и, если так можно выразиться, грызла интуиция: скоро, ой скоро мне предстоит свидеться с принцем. И чем больше я буду знать о нем и правящем доме, тем мне будет лучше.