На стук дверного молоточка открыл невысокий старичок. Я представился, и дворецкий, печально пошевелив седыми усищами, принял у меня верхнюю одежду и, проводив в холл, велел обождать хозяев. Я с интересом оглядел обстановку – роскошная, обитая светлым гобеленом мебель, картины, обилие вычурных безделушек на каминной полке – и подумал, что нужно будет купить себе приличное пальто. Слишком уж неприятно стал просачиваться морозный воздух в прорехи нынешнего, пострадавшего в битве.
Негромкий звук шагов привлек внимание, и в зал вошла женщина. Немолодая, но все еще хранящая остатки былой красоты. Она окинула меня настороженным взглядом и, поджав губы, кивнула.
– Вам уже все рассказали, анья Арьяз, – скорее констатировал, чем спросил, я, оглядев черное траурное платье, излишне стянутое на грузной фигуре. Как будто его обладательница надевала наряд слишком давно, чтобы он оказался ей впору.
Женщина коротко кивнула и уселась в одно из кресел у камина, указав взглядом на противоположное. Я устроился напротив и принялся говорить сопутствующие случаю фразы. О том, как храбр был павший герой, как чтит Солькор его заслуги перед Антреей, насколько признателен людям, вырастившим такого достойного члена общества. Анья слушала меня с каменным лицом и только изредка подергивала уголком рта. Когда же я дошел до компенсации, хозяйка дома истерично хихикнула, и в глазах ее заблестели слезы.
– Компенсация! – выплюнула она. Голос оказался низким и хрипловатым, помнится, Рилл как-то называл подобный чувственным. – Никакие деньги не способны вернуть мне Альдо. Собственно говоря, они никогда не могли на него повлиять!
Она почти с ненавистью огляделась и с неприятным звуком скрипнула ногтями по шикарной обивке кресла.
– Все это – роскошь, богатство, связи, – все, к чему я стремилась половину собственной жизни, оказалось не в силах уберечь моего мальчика! Мы с отцом пророчили ему карьеру чиновника, так нет. Захотел стать героем! Мечта у него была, понимаешь ли. Не мечта – кучка бобрового дерьма!
Голос женщины стал визгливым, и, достав из рукава платок, она спрятала в нем лицо. А мне стало неприятно. Как будто хозяйка дома сейчас в чем-то предавала собственного сына. Отревевшись, она вытерла покрасневший нос и недобро уставилась на меня:
– Как ваше имя? Дворецкий сказал – Фрей? Что ж, наслышана. Мой Альдо просто бредил вами. Не поймите меня превратно, но если бы не такие, как вы, мой мальчик был бы сейчас жив!
– Я всего лишь выполняю свой долг, – ответил я сухо, сделав над собой усилие, чтобы не нахамить в ответ.
Все же женщина только что потеряла сына, может не вполне понимать, что говорит. А еще мне стало стыдно, что я так и не узнал толком того паренька. Видно, слишком высоко летаешь, ингирвайзер, если нет тебе дела до таких вот восторженных мальчиков… Но, пожалуй, пора и откланяться, похоже, мое присутствие раздражает анью Арьяз хлеще, чем красная тряпка быка.
Я поднялся из кресла и вежливо кивнул всхлипывающей женщине:
– За компенсацией можете явиться в любой день в ратушу. Спросите секрета…
Мятый платок полетел на медвежью шкуру, покрывающую пол.
– Нам не нужны унизительные подачки! – взъярилась женщина. – Лучше эти деньги нищим в храм отнесите! Семейство Арьяз способно само о себе позаботиться!
– Хорошо, – холодно сказал я, чувствуя, что сочувствие к этой женщине тает во мне, словно снег под солнцем. – Но вы должны написать отказ.
– Вонючие бюрократы, – прошипела анья.
Вскочив на ноги, подошла к столу и яростно затрясла колокольчик. На звук пришаркал старик-слуга, и хозяйка велела тащить письменные принадлежности. Спустя пять минут злобного молчания, прерываемого лишь скрипом пера, мне в руки сунули документ с размашистой подписью. Я проверил написанное и, дойдя до конца, почувствовал, как во рту стало горько.
– Простите… – Я с трудом сглотнул вставший в горле ком. – Вас зовут Дора Энхель-Арьяз?
– Да, а что? Энхель – моя девичья фамилия.
У меня помутнело перед глазами. Дорой Энхель звали женщину, которая больше тридцати лет назад оставила меня в городском приюте для мальчиков. Я тяжело сглотнул и стал пристально вглядываться в лицо хозяйки дома. Сам не понимал, что хотел там отыскать, может, что-то знакомое, задержавшееся в памяти с младенческих лет? Тщетно. Не уловил даже сходства с собственной физиономией. Разве что волосы…
Скрипнула дверь, и в зал вошел еще один гость. А вот в нем что-то знакомое было – не знаю, чем, но юноша неуловимо напоминал меня в молодости.
– Мама, я только что узнал про Альдо! Это… это несправедливо!
– Дорогой! – Анья кинулась навстречу, уткнулась лицом в плечо сыну.
Он же стал мягко поглаживать Дору по спине и что-то негромко говорить, прислонившись щекой к макушке матери. Меня он заметил куда позже, растерянно кивнул и снова вернулся к своему занятию.
Я почувствовал себя крайне неловко. И от того, что стал свидетелем сцены, не предназначенной для посторонних глаз, и от того, что почувствовал себя лишним в этом уютном семейном гнездышке. Но уйти я почему-то не мог, а только стоял и наблюдал, как жилистая крупная кисть размеренно движется по черному шелку траурного платья.
Наконец хозяйка дома – я даже мысленно не мог назвать ее матерью – успокоилась и отстранилась от своего утешителя. Увидев, что я все еще стою у столика, вздрогнула. Впрочем, быстро взяла себя в руки, вздохнула глубоко и с надменным видом уточнила:
– Что-то еще?
– Простите, а сколько у вас детей? – спросил я, сам не знаю, зачем. И уж тем более не понимая, что хочу услышать в ответ.
Дора нервно дернула щекой, нахмурилась и, бросив на меня короткий взгляд, без промедления ответила:
– Двое. Было…
Что ж, двое так двое. Нутро сковала стужа, и я как никогда почувствовал собственную ущербность. С трудом вышел из оцепенения и даже попытался на прощание быть учтивым:
– Еще раз примите мои соболезнования, анья.
– Сеймус вас проводит.
Неслышно появившийся дворецкий поманил за собой, и, покидая зал, я последний раз обернулся. Женщина снова упала в кресло у камина, и до меня донеслись приглушенные рыдания. Уже в коридоре, принимая из рук Сеймуса пальто, я подумал – плакала ли Дора Энхель, оставляя старшего сына на попечение чужих людей?
За спиной мягко хлопнула дверь, а я, прислонившись к колонне, снова устроил передышку. То ли от пережитого волнения, то ли от болезни, но голова вновь закружилась, и мне пришлось долго ждать, пока пейзаж перестанет нестись бешеной каруселью. Да, пожалуй, до службы безопасности мне сегодня не добраться. Я поднял руку и заслонился от света уличного фонаря. Черная пятерня ощутимо подрагивала, а из колен все никак не уходила противная слабость.
Наконец, собравшись с духом и силами, я добрел до ждавшего экипажа. Велел править в торговый квартал, к моей берлоге. В пути несколько раз почти засыпал, а ближе к дому вдруг очнулся от яркой, точно молния, мысли. Альдо Арьяз, убитый страж, – он ведь мне братом приходился. Сучий потрох, да если бы я знал о том раньше!
И что бы ты сделал, ингирвайзер? Убрал его с передовой? Нянькался или, наоборот, воспитывал из паренька настоящего мужчину? Или что, бросился бы укреплять родственные связи? Да ты и сейчас-то толком понять не можешь, что по отношению к нему чувствуешь! Скорбь? Или это просто тоска от ощущения собственного одиночества?
И мне вдруг подумалось: погибни я не сегодня так завтра, а будет ли кто по мне горевать?
Потом мысли снова начали путаться, и когда я наконец вернулся домой, то просто рухнул на постель, даже сапоги не стянул. И последнее, что я запомнил в хороводе образов, было печальное лицо Роксаны. Наверное, мне хотелось думать, что хотя бы она станет плакать обо мне.
Глава 2
Господин Вандебор явился еще до того, как стемнело. Небо только-только начало окрашиваться закатными лучами, а он уже стоял в выделенной мне спальне в расстегнутом сюртуке, с бутылкой вина и двумя высокими фужерами в руке. Я не стала спрашивать о цели визита, хоть и надеялась, что в обществе этого типа мне придется проводить лишь ночи. Ошиблась.
Вдохнула глубже, до краев наполняя легкие воздухом, и с милой улыбкой повернулась к хозяину особняка, в котором мне предстояло задержаться на целую неделю.
– Доброго вечера, анья. Позволите? – спросил Амаль и прошел к столу, чтобы водрузить на него выпивку. Моего позволения, мужчине, разумеется, не требовалось. В конце концов, он тут хозяин.
Вандебор откупорил вино, и по комнате разлился терпкий кисловатый аромат. Опять белое. Неужели нельзя принести что-то другое?
Тем не менее, я с благодарной улыбкой приняла фужер и сделала вид, что пригубила напиток, сама же лишь слегка намочила губы. Амаль, в отличие от меня, одним глотком опустошил бокал наполовину и довольно причмокнул.
Я еще раз внимательно посмотрела на него. Рыжий, лысоватый, лицо не то чтобы полное, но какое-то рыхлое. Глазки – темные буравчики. Да еще в комнате, как назло, светло. Знала бы, что придет, хоть бы окна зашторила.
– Как вам понравился дом? – издалека начал Вандебор, любуясь бликами, что играли на янтарной поверхности напитка в лучах заходящего солнца.
– Я пока не успела все осмотреть. Но то, что удалось, вызывает лишь восхищение, – польстила хозяину.
Он довольно прищурился, будто жирный кот, объевшийся сметаны.
– Уверяю вас, остальные комнаты столь же хороши. Особенно приемный зал – я лично выбирал мебель и занимался расстановкой. – Я представила, как господин Вандебор с пузом наперевес таскает диваны и кресла, и чуть не прыснула со смеху. – А фортепиано! Работа лучших мастеров Антреи. Звучание такое, что… Вы играете на фортепиано?
– Немного, – не стала лукавить я.
– Тогда, возможно, вы исполните что-нибудь для меня? – как-то загадочно протянул Амаль и парой глотков опустошил бокал. Без промедления плеснул еще.
– Возможно… – неопределенно пожала плечами.
Не в моих интересах отказывать. Но отчего-то играть для него не хотелось. А уж для его друзей, перед которыми Амаль наверняка поспешит мною похвастаться, – тем более. Мне вообще не хотелось проводить с ним время. Ни за игрой, ни за другими занятиями. Строить из себя саму вежливость, улыбаться мило, тогда как на самом деле тошнит от одного только его присутствия. И разводить дурацкие светские беседы тоже не было никакого желания.
– Впрочем, вы ведь не для того меня пригласили, – решила сразу перейти к главному.
Все равно это неизбежно. Так уж лучше по-быстрому отмучиться и остаться наконец в одиночестве.
– А вы так жаждете перейти к… делу? – Вандебор мазнул по мне масленым взглядом, и по губам его расползлась пошловатая улыбочка.
– А вы нет? – ответила в том же тоне и сделала большой глоток, все же надеясь, что алкоголь позволит хоть немного расслабиться.
– Что ж… – Мужчина подлил себе еще вина и опустился в глубокое уютное кресло. Откинулся на спинку и широко расставил ноги, в чем мне увиделся явный подтекст. – В таком случае приступайте.
Я непонимающе воззрилась на торговца, не совсем понимая, чего от меня хотят. Мужчина расплылся в порочной улыбке и, вновь присосавшись к бокалу, хрипло попросил:
– Раздевайтесь, анья. Раздевайтесь.
Фух! И всего-то. А я уж грешным делом подумала, что он с ходу ждет от меня откровенных ласк.
Однако даже раздеться оказалось непросто. Сколько раз я это делала перед мужчинами? Уж и не помню. Но еще никогда не чувствовала себя столь отвратительно, как сейчас. Пальцы привычно скользили по мягкому бархату платья, выпуклым пуговичкам, тонкому ситцу нижней рубашки, а я вдруг поняла, что ничем не лучше Лейлы. Только вот та продавалась за деньги, а я – за флакон Кристальной Росы. Хотя нет. Роса – лишь промежуточная цель. Продалась я за совершенно иное… И лишь это хоть как-то успокаивало.
А необходимость улыбаться, мило хлопать ресничками и кидать на рыжего мужчину томные взгляды, пока медленно стягивала кружевные чулки, и вовсе вызывала глубокое чувство омерзения.
Прохладный ветерок скользнул по обнаженной коже, и я невольно вздрогнула, оставшись без одежды. А от жадного взгляда, что откровенно скользил по телу, и вовсе хотелось укрыться.
Вандебор порывисто встал и схватился за ремень брюк. Кажется, тратить время на китель и рубашку он даже не собирался. Я неосознанно сделала шаг назад и натолкнулась на боковину кровати, плюхнулась на нее совершенно некрасиво, на миг растеряв всю напускную игривость. А когда вновь подняла взгляд на мужчину, он уже стоял без порток, и я с трудом сдержала истеричный смешок.
Сам Вандебор был крупный, грузный, а вот в штанах у него смотреть оказалось откровенно не на что, пусть бы мужчина и был сейчас возбужден. Н-да, с таким размерчиком я, похоже, вообще ничего не почувствую.
Впрочем, навеселиться вдоволь мне не дали. Амаль очень скоро очутился рядом, спешно облапал и опрокинул меня на кровать. Да еще перевернул вниз животом, прижав лицом к грубой ткани покрывала. А потом, не утруждая себя излишними прелюдиями, резко и грубо овладел мной.
Пожалуй, никогда еще близость не была столь отвратительна. И я пожалела, что не смогла хоть немного подготовиться, – его хаотичные толчки отдавали глухой болью внизу живота. Радовало лишь то, что в таком положении мне не приходится любоваться гадкой мордой этого вонючего ублюдка. Я ощущала кисловатый запах, исходящий от грузного тела, и оттого дышать старалась через раз.
Благо закончилось все быстро. Вандебору хватило пары минут, чтобы дойти до точки и с хриплым стоном завалиться на постель. Да, с такой одышкой долго не поскачешь. Хоть в чем-то мне повезло.
Вот только одним разом мужчина решил не ограничиваться и, немного передохнув, затребовал продолжения. На сей раз бразды правления были переданы мне. Так было проще и сложнее одновременно. Проще в том, что я сама могла контролировать движения, и теперь они не вызывали тех болезненных ощущений, что прежде. Хуже было то, что мне вновь приходилось притворяться. Изгибаться якобы от страсти, стонать и закатывать глаза от мнимого наслаждения, желая лишь одного – чтобы все это поскорее прекратилось.
В первую минуту я честно пыталась получить хоть какое-то удовольствие. Пробовала представить на месте Вандебора кого-то другого. Но не могла вспомнить лица ни одного из своих прежних партнеров по койке. В моих воспоминаниях они все были безликими, схожими в своей доступности и желании угодить. Каждый – лишь очередной перевалочный пункт на дороге жизни. И ты переходишь от одного к другому, даже не задумываясь, что оставляешь позади.
И лишь только один образ накрепко засел в памяти. Неровные смоляные волосы, темные до черноты глаза, шершавые ладони в трещинах и мозолях, что касаются невероятно нежно, бережно. И воспоминание об этих прикосновениях совершенно не вязалось с тем, что происходило сейчас: толстые пальцы Вандебора болезненно впивались в бедра, грозя оставить на коже синие пятна.
Хозяин дома ушел, лишь когда на улице окончательно стемнело. Я же возблагодарила Мать Прародительницу, что он не остался на ночь. Уснуть рядом с этим жирным свиным рылом я бы точно не смогла. А отдохнуть мне было просто необходимо. Не столько физически, сколько морально.
Однако, несмотря на усталость и странное опустошение, я первым делом бросилась в купальню. Остервенело, до покрасневшей кожи, стирала с себя следы этой противоестественной близости. Потом вернулась в спальню и, выудив из багажа противозачаточную настойку, выпила обычную дозу. Немного подумала и проглотила еще одну – чтоб уж наверняка. И лишь только после этого позволила себе забраться под одеяло.
Свернулась калачиком, прижав ноги к груди и чувствуя, как ноют те места, за которые в порыве страсти хватался мужчина. Кажется, без синяков мне точно не обойтись. Но это была лишь малая плата за то, чтобы облегчить страдания Рея. Как я ни отгоняла от себя тяжелые мысли, все одно они возвращались в белую больничную палату, к тому, кто сейчас так отчаянно нуждался в лекарстве. И, наверное, еще больше нуждался просто в поддержке. И в этот момент я впервые пожалела о своем решении. Возможно, было бы лучше, если бы я сейчас была рядом. Я ведь попросту могу не успеть…