Ах, беспардонный упрямец! Это талант – ковыряться раскалённым прутом в свежей ране! Пусть продолжает, всё равно увидит в ответ лишь тёплую, как солнце второго сезона, улыбку. Чувствовать собственную боль – лишь её привилегия. Это её личная жизнь, и пускать туда кого-либо или нет решать только ей, Кантане Бессамори!
– Да зачем ты вообще об этом спросил?! – она пыталась перебороть негодование.
– Я беспокоюсь, – ответил Нери с прежней неуверенностью в голосе. На его щеках снова расцвели розовые пятна. – Я правда не хотел тебя задеть.
– Нет, ты просто решил надо мной посмеяться, так?! – удержать на лице улыбку не получилось. – Самоутвердиться за мой счёт?! Нери, ты – жалкий неудачник!
Глаза Нери округлились и болезненно заблестели. По дёргающимся уголкам его рта Кантана догадалась, что ответный удар попал в цель и поразил его в сердце.
– Я не жалкий, – возразил Нери. – Хотя бы потому, что не залепил тебе в скулу и не лапал тебя, как некоторые.
– Ты жалкий! – разъярилась Кантана. – Ты видел, что ранишь меня словами, но продолжал гнуть свою линию! Так только последние слабаки делают!
– Спасибо, – отрезал Нери, отходя назад. – Вот ты и ответила на мой вопрос.
– Неудачник!
Звуки застыли на губах, как лёд на лужах в середине первого сезона. Неловкость вскружила голову, и в живот снова ударил непереносимый спазм. Желудок сжался, наполнив рот кислотой. Не вовремя она ввязалась в спор. Да что там говорить – это рок, определённый Покровителями: вечно всё делать не тогда, когда нужно.
Ярость с поразительной скоростью испарилась, как капли воды под раскалённым утюгом. Жалкий неудачник теперь совсем не волновал, как и то, что он может о ней подумать. Забыв обо всём на свете, она метнулась туда, где щётка соснового леса смыкалась с обрубком стены, оставляя небольшой разрыв.
– Постой! – ударил в спину умоляющий голос Нери, но Кантана, опьянённая болью спазма, уже не понимала смысла, вложенного в слова. Треклятые Разрушители, неужели обалдуй не видит, что ей плохо!
Во рту скопилась тягучая слюна. Тень сосен проглотила её, надёжно спрятав силуэт от любопытных глаз. Рвотные позывы атаковали желудок, едва Кантана нырнула за барьер полуразрушенной стены. Наспех сорвав воротничок из агатовых бусин, опустилась на колени.
Кожу всё ещё саднило от нежеланных прикосновений мозолистых рук. Боль в груди, стихая, переходила в омерзительные судороги, стреляющие по мышцам. Когда первый спазм сдавил горло, выдавив съеденный завтрак на бетон, глаза затуманила влажная плёнка. Кислый запах ударил в нос, порождая ещё большее отвращение.
– Кантана! – знакомый голос прорвался сквозь сжатый воздух.
Мир вокруг задрожал, преломляясь в сферах слезинок. Кантана глубоко вдохнула, пытаясь остановить губительные позывы. Влажный всхлип вырвался из горла. Она знала: причиной была отнюдь не испорченная пища. Это – протест её души: громкий, вопиющий, подминающий под себя не только тело, но и целый мир. Жаль, что не получится вырвать грязные воспоминания, как клок волос. И вспороть капсулу негодования, увы, будет не так просто, как вскрыть застарелый нарыв.
– Кантана, может, хватит? – уже ближе.
И шаги, шуршащие по бетону… Только не это! Конечно же, он тащится сюда! Прямым курсом! Ну почему Покровители не даровали Нери мудрости, чтобы оставить её в одиночестве на несколько минут?! Нельзя отрицать, что порой он слишком умён. Но куда чаще – чересчур глуп!
– Уйди из моей головы, – прошептала Кантана, отплёвываясь. – Уйди из моей жизни. Почтенные Покровители, я не желаю занимать мысли им…
Головокружение смяло обломки кирпича, мусор и сухие ветки, закрутив цветной спиралью калейдоскопа. Первородный, интимный ужас поднялся по плечам, обхватив воротником шею. Нет, не Гая она просила вырвать из головы – ему никогда не было там места – а совсем другого юношу. Жалкого неудачника. От этого подсознательного откровения стало ещё страшнее.
Кучерявая проволока иссохшей жимолости царапала плащ. Остывший бетон холодил ноги сквозь разодранные чулки. Кантана обхватывала живот в надежде остановить рвоту, но желудок выворачивался наизнанку снова и снова. Спазм встал поперёк горла, как рыбная кость: в желудке осталась лишь сжатая пустота.
Пытаясь успокоиться и уравновесить эмоции, Кантана заслонила лицо воротником плаща, и тут же пожалела об этом. Рвота отступила, но нос зачесался от едва уловимого запаха жалкого неудачника. Тонкой мускусной ноты оказалось достаточно, чтобы облик Нери снова всплыл в памяти. И, хотя до чувства влюблённости, и даже глубокой симпатии, было ещё очень далеко, сей признак не мог расцениваться, как благоприятный. Каждый раз, когда рассудок будоражили мысли о Нери, вспоминались солнечные дни в Наставне в середине второго сезона и глуповатый смех Сасси. «И почему я всё время думаю о Гае? – как бы невзначай говорила Сасси подругам, когда её компания попадалась навстречу Кантане и Тилен. – Должно быть, Покровители показывают мне правильную дорогу в будущее!» Потом Сасси непременно останавливалась рядом с Кантаной и, манерно накручивая русый локон на пальчик, вопрошала: «А ты, Бессамори, о ком из мальчиков думаешь? Лучше уж не думай вообще: доведёшь себя до грехопадения!»
Идеальный выход – не думать вообще… Единственный ценный совет, который дала Сасси за все десять лет совместного посещения Наставни. Каждый раз, когда в жизни и в голове творилась абсолютная неразбериха, Кантана просто отключала мысли, выгоняя непотребное из чертог разума. И сразу становилось легко. Но не в этот раз.
– Кантана! – голос Нери прогремел совсем близко. – Ну, прости меня, прости если сможешь.
Пошатнувшись, Кантана распрямила ноги. Колени надсадно хрустнули. Кожа засверкала свежим багрянцем ссадин сквозь дыры в чулках. Раскачиваясь от слабости, Кантана нащупала ободранной ладонью ветхую стену. Не хватало ещё свалиться навзничь: вот смеху-то будет! Пересиливая недомогание, она прикрыла место преступления сухими ветками и отошла на добрый десяток шагов. И очень вовремя. Из прогала в стене вынырнула знакомая голова.
– Вот ты где, – лицо Нери по-прежнему не выражало ничего, кроме сводящего с ума равнодушия. – Я испугался, что ты меня одного кинуть решила.
– Не надейся даже, – Кантана отвернулась, стараясь скрыть бледность. На губах застыл кисловато-горький привкус рвоты. – Я могу ненавидеть тебя всеми фибрами души, но довести тебя до дома – дело чести. Мы должны успеть к визиту посыльного: если я провороню продукты, достанется от матери.
– Очень нелогичная ложь, – заметил Нери. – В одиннадцать ты должна быть на учёбе.
Кантана опустила голову. В глаза бросились ссохшиеся корки крови, сияющие сквозь разодранные чулки, и она поспешно отпустила подол, прикрывая ссадины. Слишком уж многое предстояло забыть. Бордовое лицо Гая, искажённое жаждой возмездия, боль обиды и унижения, треск шнуровки корсета, рвоту отвращения, которую невозможно обуздать. И самое главное – будоражащий запах неудачника и всплеск расцветающих в воображении образов, порождённых им. Запах дома, но не того, в который она ежедневно возвращалась. Другого. Плащ Нери пахнул ненастигнутой целью, в поиске которой она долгие годы металась по углам. Неуловимой, ускользающей синей птицей. Первозданным покоем, безмятежностью, равновесием. Недостающей частью её мозаики.
– Прости меня, – неожиданно повторил Нери. Он ёжился от холода. – Я не знал, что мои слова так сильно заденут тебя.
«Хватит об этом!» – хотела прокричать Кантана. Ярость рождалась внутри рывками, словно лава, всплесками вырывающаяся из трещин земной поверхности, но она терпеливо тушила губительные порывы. Достаточно уже слабин на сегодня! Кантане Бессамори давно пора воскреснуть.
– И ты меня прости, – улыбнулась, удивляясь, как легко удалось надеть маску.
– Мне – не за что, – Нери насуплено отвернулся. – Ты ведь права. Как бы мне ни хотелось этого признавать, по всем параметрам я – слабак и неудачник. Только такой, как я, может выпасть из собственного мира.
– Зато ты похож на подрумяненный яблочный пирог, – отметила Кантана, желая хоть как-то разрядить обстановку. – И…
«И столь же вкусно пахнешь», – хотела добавить она, но сдержалась. Не хватало ещё превратно понятых слов, которые могут расцениваться, как намёки.
Сухое, вкрадчивое шуршание веток прервало её размышления. К звуку примешался лёгкий скрежет коготков по бетону. Странно: здесь редко бывают люди. С чего бы крысам бегать: поживиться-то нечем.
– Глянь-ка! – Нери изумлённо уставился в пространство за её спиной. Кончик пальца подрагивал, перемещаясь по воздуху вслед за неизвестной целью.
Кантана обернулась, с отвращением облизывая растрескавшиеся от кислоты губы. Пришлось прислониться к замшелым щербинам стены, дабы побороть головокружение.
По бетонному парапету семенил, постукивая коготками, жирный одноглазый хорёк с лоснящейся шкуркой. Несмотря на огромные габариты, в движениях животного чувствовалась грация.
– Хорь как хорь, – сорвалось с губ Кантаны. – В наших лесах полно таких водится. Неужели ты…
Фраза оборвалась лопнувшим тросом, интонации голоса скатились в полушёпот. И тому была причина. Незваный меховой гость ловко ухватил ртом забытый на парапете воротничок Кантаны и резко изменил курс, ринувшись в поросль иссохшей жимолости.
4
Дорога от Храма Вершителей, часть которого была отведена для нужд Совета, до особняка Бессамори показалась Мии вечностью. Стены повозки не спасали от холода. Каждый раз, когда колёса попадали в дорожные выбоины, а деревья за окнами подпрыгивали, размазываясь феерией красок, внутренности переворачивались, а сердце заходилось залпами пулемёта. Миа старалась не встречаться взглядом с Анацеа, что сидела напротив. Впрочем, прародительница клана, словно читая её мысли, и не лезла в разговор. Лишь один раз спросила, не нужен ли ей бушлат, чтобы согреться.
Когда повозка, наконец, остановилась, и возница учтиво распахнул двери, Миа почувствовала несказанное облегчение. Позволив госпоже Бессамори выбраться первой, она с готовностью протянула вознице ладонь. В Иммортеле подобный жест сочли бы вопиющей дерзостью, но как же приятно было предаваться запретному, находясь на чужой территории.
Впрочем, пейзаж перед глазами уже казался родным. Ивы высовывали облетевшие шевелюры из-за кованой ограды. Треугольная крыша с мансардой, увитая сетью плюща, как и прежде ехидно щурила окна. Последние осенние цветы пестрели в клумбах, прикрывая чернь голой земли. Даже скрип распахивающейся калитки, казалось, был знаком с детства.
– Иди в дом, Миа, – пробормотала Анацеа побледневшими от холода губами. – Ты, должно быть, голодна.
– Я прогуляюсь в саду, – возразила Миа. Меньше всего хотелось оставаться в пустом доме наедине с Анацеа. – Мне нужно многое осмыслить и переварить.
– Я понимаю, – произнесла Анацеа. Но твёрдая интонация её голоса говорила совершенно иное. – Не простудись и не задерживайся долго. Здешние межсезонья славны холодами.
– Я постараюсь.
– Не вздумай испытывать свою силу здесь, – Анацеа властно сжала губы. – Кажется, вчера я научила тебя слишком многому.
Не найдя нужного ответа, Миа засеменила прочь. Оправдываться перед Анацеа, выпрашивая законное право на прогулку, не хотелось.
Сзади хлопнула дверь особняка. Вот и чудесно: пусть госпожа Бессамори отдохнёт немного. Подобрав подол платья, Миа вторглась в поросли кустарника. Протоптанная тропа чёрной змеёй извивалась меж клумб, пестря пятнами облетевших листьев. Солнце лениво вошло в зенит, сделав тени круглыми и убористыми. Розоватые лоскуты неба повисли на изломах веток.
Интересно, холодна ли здесь зима? Выпадает ли к середине декабря снег, как до Перелома?
Сапожки вспарывали густую слякоть, оставляя ямы следов. Голову переполняли вопросы и догадки, распирая виски. Тяжело чувствовать себя частью реальности, когда всё, о чём ты раньше мог лишь грезить, осуществляется. Ещё неделю назад она была слабой и немощной, боялась даже шаг ступить за порог квартиры. И даже дома Миа шарахалась от каждой тени, а просыпаясь по ночам от кошмарных снов, просила маму посидеть рядом. Сегодня же в её руках – мощнейшая разрушительная сила, как награда за пережитое. Если бы она только знала о своих скрытых талантах семь месяцев назад…
Впрочем, Миа свыклась с гипотетической мыслью о том, что окружающий мир может выпадать за грань её понимания, ещё позавчера. Когда не заметила на ночном небе Фаты.
Махины вазонов с пучками запоздалых цветов уплыли назад. Трава поредела, уступив место неровным земляным проплешинам. Ивы сменились плодовыми деревьями. Покорёженные ветки яблонь походили на растопыренные пальцы, искривлённые артритом. Остатки плодов всё ещё гнили на земле, покрывшись белыми точками плесени.
Именно здесь Миа и хотела провести следующий час. Среди яблоневых деревьев прятались сладостный комфорт и спокойствие – именно то, что было необходимо ей, как воздух. Миа, остановившись на секунду, попыталась вдохнуть эту блаженную безмятежность.
Но желание расслабиться по-прежнему осталось лишь желанием. Тонкая струна завибрировала под ложечкой, натянуто звеня. Накрыло чувство постороннего присутствия. Неужели Анацеа дала ей иллюзию освобождения, чтобы немедленно ринуться следом?! Вот менторша!
Остановившись посередине круглой поляны – как раз на том месте, с которого они с Нери созерцали звёздное небо – Миа осмотрелась. Тишина, повисшая кисеей меж проплесневелых стволов, была вязкой и осязаемой. Бледно-розовый румянец небес оттенял рассыпчатую горечь чернозёма. Лишь пустота, наполненная горестью увядания, брезжила в просветах между деревьями. Ни души.
– Успокойся, – прошептала Миа. – Ты сама придумываешь себе проблемы. Всё давно прошло. Ты в безопасности.
Так всегда говорил ей Азазель. И Мии очень не хватало сейчас простых и незатейливых слов поддержки. Она искренне надеялась, что пластиковый друг, коротающий время в наплечном мешке, подхватит бодрую речь, оживая. Но чуда не произошло. Азазель молчал. На Девятом Холме лучший друг существовал лишь в ипостаси бесполезной пластиковой безделушки. Не более того.
– Вот мрак, – коротко прокомментировала Миа, спускаясь с высокой поляны на тропку. Стайка мелких бежевых птиц, напуганная визитом, взвилась в небеса. Тишину пропорол хоровой свист, полный скрытой тревоги.
Шорох прелой листвы заставил вскинуть голову. Едва уловимое движение всколыхнуло осенний воздух. Предчувствие не обмануло. Тёмная фигура маятником метнулась между стволами, уносясь глубже в сад.
Всего лишь мальчик-садовник. Нефилим, или как там его… Жертва науки, в общем. Только с чего бы ему прятаться? Знает ведь, что в особняке гости! Миа вспомнила холодное розовое утро, плёнку измороси на подмёрзшем стекле и его взгляд… Взгляд, которым не смотрят на незнакомцев.
Неужели маленький нахал наблюдал за ней?
– Эй, ты! – окликнула Миа, судорожно вспоминая имя нефилима. Вроде, оно созвучно с кличкой её пластикового дружка. – Постой! Остановись ты, наконец!
Чёрная спина с двумя треугольными отростками продолжала отдаляться. Крылатый волочил за собой грабли, оставляя на холсте голой почвы дуги.
– Азазель! – крикнула Миа ещё громче. Пронзительный звук её голоса заставил воздух завибрировать. – Азазель, стой!
Она была уверена, что на этот раз послание настигнет адресата. И оказалась права.
Тёмный силуэт застыл у торца веранды. Руки разомкнулись, выпустив грабли. Толстый черенок с чавканьем упал в грязь. Инструмент выставил замызганные зубья в небо, словно ухмыляясь мрачной поре увядания.
Плечи незнакомца вздрогнули под холщовой курткой.
5
Полированные агаты жалобно застучали о бетон, заглушая шуршание твёрдых коготков. Блики побежали по граням камушков, когда хорёк потащил добычу в кусты.
Кантана покосилась на Нери, словно спрашивая совета. А он лишь развёл руками и беззлобно усмехнулся. Засохшая кровь по-прежнему горела багряным пятном у него под носом. Семенящий вразвалочку зверёк с тяжёлой добычей выглядел потешно, только вот Кантане было не до веселья. Своё терять она не собиралась.