Когда они вышли к самому бульвару, им пришлось остановиться; здесь просто не было места. По центру бульвара, свободному от людей, в направлении Дворца ровными рядами двигались сотни всадников в тяжелых доспехах. Землю сотрясали удары множества копыт, но за ревом толпы Жавель не слышал их топота.
– Что это? – крикнул он Дайеру прямо в ухо. Он был готов к тому, что Дайер повернется и даст ему тумака – такое уже случалось прежде – но тот просто не обратил на него внимания. Его ищущий взгляд был устремлен на бесконечную колонну всадников.
– Там! – крикнул он.
Жавель встал на цыпочки, пытаясь выглянуть из-за широких плеч спутников. Пару секунд спустя он кое-что разглядел: открытую повозку, со всех сторон окруженную мортийской кавалерией. Слегка подпрыгивая за плечом Галена, он увидел сидящую спиной к движению повозки фигуру, чье лицо полностью скрывал капюшон.
– Что это? – снова выкрикнул он, и на этот раз Дайер, хоть и скривившись от отвращения, но снизошел до ответа.
– Там Королева, ты, чертов пьяница.
Жавель хотел было крикнуть, что он больше не пьет, что он трезв вот уже шесть месяцев. Но тут до него дошли слова Дайера.
– Королева?
– Да, Королева, – рявкнул Дайер, – попала в плен, пока мы тут сидели и занимались какой-то ерундой из-за тебя.
Жавель снова встал на цыпочки, уставившись на повозку, которая теперь была прямо перед ними. Линия плеч определенно походила на женскую, как и тонкие запястья, прикованные к повозке. Когда повозка приблизилась, рев толпы усилился и кусок чего-то подозрительно напоминающего сырое мясо пролетел в непосредственной близости от головы женщины.
– Что будем делать? – крикнул Дайер Галену.
Жавель ощутил легчайшее прикосновение к поясу. Он опустил глаза и увидел карманника, едва вышедшего из детского возраста, который деловито ощупывал изнанку его плаща. Он оттолкнул мальца прочь.
– Ох, Боже! – вырвалось у Галена.
Жавель поднял голову и увидел, что повозка проехала мимо них, и теперь можно разглядеть, что у пленницы под капюшоном. Было видно, что кто-то серьезно ее избил; нижняя губа была разбита, а правый глаз украшал огромный синяк. Но эти зеленые глаза нельзя было спутать ни с какими другими; они смотрели сквозь толпу, которая проклинала пленницу и швыряла в нее кусками грязи, порой долетавшими до ее ног. Жавель мог с уверенностью сказать, что ее взгляд прошелся по ним, троим и замер, встретившись с его, на один бесконечный миг. Затем повозка скрылась из вида.
Дайер схватился за меч, и Жавель почувствовал, как паника сжала его сердце. Неужели Дайер и впрямь хочет напасть на мортийскую армию, подставив их всех? Сейчас? А как же Элли?
Просунувшаяся между ними рука ухватила Дайера за запястье, и раздался шепот на тирийском: – Ничего не делай!
Они обернулись и увидели группу одетых в темное мужчин, стоящих позади. Их главарь был невысок, но вот его товарищи, все как на подбор оказались здоровяками, а один из них был таким крупным, что ни Дайер, ни Гален не смогли бы с ним справиться. Будь это мортийский патруль, они все, скорее всего, были бы уже мертвы. Жавель решил, что будет умолять Дайера рассказать, где находится Элли, на случай если другого шанса не будет.
Гален вытащил нож, но незнакомец лишь глянул на него вскользь, прежде чем снова обратить свое внимание на Дайера.
– В этот раз ты ей не поможешь, Страж. Прибереги силы для другой попытки. Она избита, но не сломлена; гляди!
Все трое обернулись посмотреть, но повозка давно скрылась из вида. Мортийская кавалерия все шла и шла и казалась бесконечной.
– Кто вы? – требовательно спросил Гален, снова обернувшись.
Но мужчина и его спутники уже растворились в толпе.
Камера Келси была размером восемь на восемь футов. Она узнала это, измерив шагами длину каждой стены. Три стены были каменными и очень крепкими; пальцы Келси не нащупали ни трещины, ни впадины. Четвертая была из железных прутьев с дверью, за которой виднелся длинный коридор. Звуки из этого коридора доносились нехорошие: крики, стоны, а где-то неподалеку мужской голос постоянно бормотал, ведя нескончаемый диалог с неким Джорджем. Тот факт, что Джорджа рядом не было и поддержать беседу он не мог, вовсе не мешал бедняге, который был решительно настроен убедить своего невидимого друга в том, что он не вор.
Здесь не было возможности вести счет времени. Ее часы забрали еще в лагере, и теперь Келси понимала, что одно из самых ужасных обстоятельств в ее непростой ситуации – это невозможность узнать, сколько времени прошло. Еда вносила разнообразие – но не особо, ведь обычно ее кормили холодными овощами, иногда в сочетании с куском мяса неизвестного Келси происхождения. Однако, она заставляла себя съедать все. Никакого распорядка кормления, похоже, не существовало, поэтому в следующий раз еду могли принести нескоро. То же самое было и с водой; Келси пришлось привыкнуть беречь имеющийся в ведре запас.
Она почти ничего не видела; мортийцы не обеспечивали пленников такой роскошью, как свечи. Несомненно, многим заключенным сохраняли жизнь против их воли, потому что Келси не раз слышала многочисленные мольбы о смерти. Она видела определенную логику в лишении заключенных света; темнота сама по себе была ужасной вещью. Она намного лучше относилась к своим заключенным, даже к Торну.
Но о Торне лучше было не вспоминать. Вероятнее всего, Келси находилась здесь уже четыре дня, и за это время успела понять, что в подземельях нечем заняться, кроме размышлений. В последние недели в Цитадели, когда мортийцы подбирались все ближе, у нее просто не было времени на самокопания, но здесь ей ничего другого не оставалось, и она часто вспоминала об Арлене Торне, скорчившемся на помосте, с лицом, искаженным мукой. Он был предателем и работорговцем, жестоким человеком, не гнушавшимся пыток. Он представлял реальную опасность для Тирлинга. И все же…
– Джордж, ты должен мне поверить! – закричал пленник в одной из камер. – Я не брал его!
Келси гадала, почему его некому успокоить. Здесь редко можно было увидеть людей, разве что тюремщиков и слуг, приносящих еду. Они приносили с собой факелы, а значит и свет, достаточно света, чтобы Келси могла рассмотреть свою камеру с голым полом и двумя ведрами. Ее тюремщика среди них не было, и это ее бесконечно радовало. Темнота, монотонность, нерегулярные приемы пищи… эти нерадостные вещи были все же ожидаемы, а вот такой тюремщик стал неприятной неожиданностью, которой Келси предпочитала угрюмое спокойствие своего одиночества.
Внизу было холодно и сыро – она не заметила рва вокруг Дворца, но влага откуда-то определенно поступала – но Келси в некотором роде повезло. Перед утренней поездкой на мост она надела теплое платье, и плотная шерстяная ткань почти не пострадала в дороге. Она мерзла лишь в тех редких случаях, когда в подземельях гулял ветер – верный знак, что входов и выходов здесь несколько, или что где-то в стенах есть щели. Большую часть времени она поводила у решетки, прислушиваясь и пытаясь оценить размеры этого места. Дворец был не так высок, как Цитадель, но занимал громадную площадь. Так что она могла находиться даже в полумиле от внешних стен.
В данный момент Келси сидела у стены рядом с прутьями решетки, пытаясь понять, действительно ли она слышит странный звук: царапанье и шуршание с другой стороны стены. Судя по тусклому, неясному отблеску факельного огня, замеченному ею по пути сюда, с той стороны находилась еще одна камера с решеткой. Мортийцы не любили тратить место зря так же сильно, как и предоставлять пленникам даже призрачную возможность уединения. В той камере кто-то был, и этот кто-то что-то царапал на стене, постоянно, хоть и довольно беспорядочно.
Келси прочистила горло. У нее во рту вот уже несколько часов не было ни капли воды, и теперь в ее голосе прорезалось множество скрипов и хрипов.
– Привет? – окликнула она по-мортийски. Царапание прекратилось.
– Там кто-нибудь есть?
Царапание возобновилось, но теперь медленнее. Келси поняла, что сидящий за стеной делает это намеренно, чтобы дать понять, что он все слышал, просто не отвечал.
– Как давно вы здесь находитесь?
Царапанье продолжилось, и Келси вздохнула. Несомненно, некоторые из заключенных провели здесь многие годы, за которые успели утратить всякий интерес к тому, что происходит за стенами их камер. Но она не могла подавить собственное беспокойство. Тирлинг в безопасности, убеждала она себя, хотя бы на те три года, что она выторговала. Но что если она сгниет в этих подземельях? В голове метались смутные мысли о Уильяме Тире, образы его утопии, его Города, уже начинавшего гнить изнутри. Но все это произошло бы вне зависимости от того, заперли ее здесь, или нет. Прошлое в ее голове можно было увидеть, но изменить – нельзя.
«Почему нет?»
Келси подпрыгнула, но прежде чем она смогла вернуться к прерванным размышлениям, до ее ушей долетел отдаленный звук: стук нескольких пар каблуков, идущий из правой части коридора. Когда шаги приблизились, царапание за стеной стихло. Каблуки простучали по двум небольшим, невидимым отсюда лестничным пролетам в дальнем конце коридора. Келси почему-то была уверена, что идут за ней, поэтому поднялась на ноги, чтобы, когда свет факелов появится из-за угла, ее увидели гордо стоящей в центре камеры.
Их было двое. Одним оказался тюремщик Келси, с тем же бездумным весельем в глазах и факелом в руке, а второй была женщина, наряженная в красивое платье из голубого бархата. Высокая, крепкая, с острым взглядом, она даже двигалась как-то по-особенному, заставив Келси подумать, что ее тренировали, и, возможно, даже в сражении. Келси покопалась в памяти и вспомнила, что рассказал ей Булава давным-давно: фрейлины Красной Королевы должны уметь справляться со всем.
– Она грязная, – заявила женщина на ужасно исковерканном мортийском. – Ты не дал ей вымыться?
Тюремщик покачал головой, и Келси с удовлетворением заметила, что выглядел он слегка смущенным.
– Когда она ела в последний раз?
– По-моему, вчера.
– Ты, наверное, любишь свою профессию, да?
Тюремщик ответил ей туповатым взглядом, и в этот момент Келси поняла, что он просто притворяется. У ее тюремщика с головой явно было что-то не в порядке, и довольно серьезно, но дураком он не был.
– Отдай! – резко приказала женщина, выхватила факел и подняла его повыше. Взгляд ее сузившихся глаз остановился на лице Келси. – Эту женщину били.
Тюремщик пожал плечами, уставившись в землю.
– Она была непослушной.
– Она очень ценная пленница. И помощник тюремщика не смеет и пальцем к ней прикоснуться, если только ее жизни не угрожает опасность. Понял?
Тюремщик угрюмо кивнул, пряча вспыхнувшую в глазах злость.
Но Келси напугала не столько эта злость, сколько то, с какой скоростью ему удалось ее скрыть, словно ее и не было.
– Свяжи ей руки и приведи на третий этаж, – велела женщина.
Тюремщик отпер камеру, и Келси напряглась, заметив, что женщина скрылась за углом.
– Красоточка особенная, – бормотал тюремщик себе под нос. – Но не для них, а для меня. Красоточка – моя.
Келси скривилась от отвращения. Казалось, сейчас был самый подходящий момент, чтобы развеять его заблуждения, ведь едва ли он теперь решится ее бить, не рискуя навлечь на себя гнев дамы в голубом. Она заговорила по-мортийски, тщательно подбирая слова.
– Я принадлежу только себе, и никому другому.
– Нет, нет, красоточку бы не заперли здесь, если бы она не принадлежала мне, только мне одному.
Келси с трудом подавила непреодолимое желание пнуть его в коленную чашечку. Она видела, как Булава показывал этот прием, как один из способов причинить значительную боль противнику, не имея оружия: прямо в колено, дробя кость на множество осколков. В последние дни Келси не чувствовала в себе магии, и могла рассчитывать лишь на собственную силу, но ей казалось, что она справится, а вопли боли в исполнении этого психа стали бы самой приятной музыкой для ее ушей. Но что она станет делать потом?
– Руки, – велел тюремщик, ставя факел в кольцо. Келси вытянула руки, позволяя застегнуть оковы на запястьях.
– Красоточка не особо спешит.
– Может и так, – согласилась Келси. – Но, прежде чем красоточка покинет эти подземелья, она с тобой разберется. Можешь быть уверен.
Мужчина взглянул на нее с изумлением.
– Чепуха. Она всего лишь пленница.
– Нет. Она – королева.
– Да. – Мужчина закончил возиться с ее оковами и погладил ее по волосам. Конечно, он мог бы дотронуться и до другого места, еще более неподходящего, но этот собственнический жест заставил Келси содрогнуться от отвращения. – Моя собственная королева.
Она устало закатила глаза.
– Иисусе, да идем уже.
– Женщины не должны поминать Господа всуе.
– Отвяжись.
Он моргнул от удивления, но не ответил, а просто взял ее за руку и повел к выходу. Келси отдала бы сейчас все сокровища мира за то, чтобы вернуть свои сапфиры. Малейшее мысленное усилие, и гадкий тюремщик сдох бы в муках. Она могла бы заставить его страдать целыми днями, если бы захотела.
«Жестокость, – раздался шепот в ее голове, и на мгновение перед глазами возникло лицо Арлена Торна. – Ты хотела оставить все это в прошлом, помнишь?»
Она помнила; тот момент в палатке Красной Королевы поставил крест на всех идеях Келси об использовании жестокости. Но ненависть была сильнее, чем память, бесконечно сильнее, и в этой ненависти Келси чудились отголоски мыслей той, другой женщины, которой она становилась в последние свои недели в Цитадели: Королевы Пик. Келси действительно хотела выгнать эту женщину из своей головы, но она не желала уходить так просто.
Миновав коридор, они преодолели несколько лестничных пролетов. В подземелья Келси вели другим путем, и на верхнем лестничном пролете Келси с разочарованием увидела массивную стальную дверь, охраняемую двумя стражами изнутри и двумя снаружи.
«Вот вам и планы побега», – мелькнула мрачная мысль. Можно расшибить голову об эту стальную дверь, и ничего не добиться. Она смотрела в пол все время, пока внутренняя охрана отпирала дверь. Рука тюремщика опустилась на ее зад, заставив подпрыгнуть. Теперь она всем телом, словно лихорадку, ощущала жажду заполучить свои сапфиры.
Они вошли в длинный коридор, высокие стены которого были затянуты алым шелком, переливающимся в свете множества факелов. Выглядело это очень красиво, и Келси заметила в этом очередное несоответствие образу Красной Королевы: королевы-ведьмы, которой ее пугали с детства, безжалостной и бессердечной.
«Это не так, – шептал ее разум. – Сердце у нее есть, и в нем много разного. И ты это знаешь».
Келси знала. Пока тюремщик вел ее по очередным ступенькам, Келси гадала, не решила ли Красная Королева наконец-то ее убить. Келси пощадила Красную Королеву, но была уверена, что это в расчет не принимается. Теперь Красная Королева будет считать Келси досадной помехой, ведь ей стало известно многое из того, что эта женщина намеревалась похоронить в своей памяти. Она знала имя Красной Королевы.
«Мне нужно выжить, – подумала Келси, – иначе как я смогу вернуться домой?» А за первой мыслью пришла вторая, тише, но не менее важная: «Как я тогда узнаю конец истории?» Красной Королеве было что-то нужно, иначе она ни за что не потащила бы Келси в это адское место, и теперь Келси чувствовала, как мозг включается на полную мощность, готовясь торговаться до последнего. Они уже торговались прежде, Келси и Красная Королева, и тогда Келси чудом удалось выиграть. Она не собиралась недооценивать женщину в красном.
Наверху третьего лестничного пролета ее ждала фрейлина Красной Королевы. Она отпустила тюремщика небрежным взмахом руки.
– Тут я за ней присмотрю.
Тюремщик нахмурился, как обиженный ребенок, оставшийся без сладкого.
– Я должен быть с ней рядом.
– Ты должен выполнять то, что велено.