Вступление
– Опять кого-то притащила! – злобно ворчит бабушка, кидая в мою сторону колкие враждебные взгляды. – Тащит и тащит, прям сердобольная! А бабке помочь не хочет.
– Сейчас помогу. – Эту песню о том, какая я «сердобольная», «юродивая, таскающая всякую живность в дом», «а у этих тварей вши, блохи и зараза», что мы с сестрой «не помогаем, лодырничаем, как барыни», каждый раз слышу, стоит мне принести на побывку какую-нибудь больную птицу или зверька. Сегодня я нашла воробья с поломанным крылом и поврежденной лапой, беднягу сшибла машина на трассе.
– Может, Анька у нас станет ветеринаром, зря ты так на нее, – заступается Варя, сидя на кровати и занимаясь другой реставрацией: чинит свой халат, который потерял не просто товарный вид, но и кучу пуговиц, став щербатым и бесполезным.
Воробей дышит часто, мягко и пушисто. Люблю, когда природа беспомощна, она становится подобна эксклюзивной игрушке, вот только ее сломать легко, и последствия будут более ощутимые, потому что это жизнь. Жизнь, которая дышит мягко и пушисто.
– Ветеринаром она станет… Мне ждать некогда! – Бабушка с грохотом ставит лейку в угол. Затем, кряхтя и шаркая по полу, идет к умывальнику и шумно начинает умываться. – Вон, слыхали? – говорит она, когда прерывается на вдохи, стараясь, чтобы вода не затекала в рот. А мне слышно, как шершавые бабушкины руки трутся о ее морщинистое лицо. И вода льется, звенит, падая в железную раковину при каждом погружении бабушкиных ладоней. – У Скворчихи все куры подохли! Представляете? Все куры разом!
– Наверное, лиса передушила, – я кошусь в сторону Вари, которая делает вид, что ее это не касается.
– Угу, чупакабра, – Варька перекусывает зубами нитку у пришитой пуговицы. Нить лопается с неприятным щелчком. Именно в этот момент я кидаю в нее своим тапком. Тот не долетает и с мягким шлепком падает у ног сестры. Варя выпучивает глаза, мол, ты чего? Я же, поджав губы и сощурив глаза, пытаюсь донести мимикой, чтобы она промолчала в такой момент. Бабушка, умывшись тем временем, даже не заметила маленькую баталию за ее спиной и продолжила:
– Верно вам, девки, говорю, нечистая завелась в Вяземке. Ведь только подумайте: все куры передушены, все – и ни одной не пропало! Так лисы не делают. Они, может, и передушат пару, но и съедят некоторых, а тут все тушки целехонькие, будто их всех разом подкосило.
– Ой, бабушка, может, болезнь какая, чего сразу нечистая? – Варя все-таки прислушивается ко мне как к своей совести и пытается успокоить бабушку.
– Я тебе говорю, дурная, у всех шеи переломлены! Какая же это болезнь? Сколько лет живу, ты думаешь, хворь от переломанного хребта не отличу? Нечистая тут! – и крестится на икону с благоговейным ужасом, не осознавая, что настоящая «нечистая» сидит сейчас на кровати и чешет голову, пытаясь вытащить какие-то соринки из волос. Мы с сестрой грязные; оно всегда так бывает, когда приезжаем на лето к бабушке. Здесь принимать ванну дорого да и особо не надо: в речке искупаешься – и вот ты чистый. На ночь лишь ноги помыть или ополоснуться, так это дело тоже не требует затрат электричества: стоишь себе в тазике, сестра тебя поливает сверху из ковшика водой, за день нагревшейся в бочке на солнце.
Вяземка – обычная русская деревня: газ, вода проведены, на большие блага цивилизации денег нет. Да и ладно: рядом проведена трасса, можно доехать до города. Обходимся, выживаем. Бабушка, например, топит баню, а зимой у нее есть нормальный душ. Это летом все жители Вяземки превращаются в дикарей. Будто солнце, как наркотик, впрыскивается тебе в вены, и ты становишься очень близок к природе в своей простоте и неприхотливости.
Бабушка продолжает бурчать, поочередно то крестясь, то убивая залетевших мух свернутой газетой.
– Конечно, в деревне церквы-то нет! Как разрушили бесы окаянные, так деревня и потеряла божью защиту. Вот и завелось у нас.
«Бесы» – это она про советский период, когда при коллективизации церковь передали в сельхоз под амбар, все снеся там внутри. СССР рухнул почти двадцать лет назад, но вяземская церковь рухнула раньше, оставив скелет буро-кирпичных сводов на радость молодежи, которая любит там лазить и тусить.
Пока бабушка бурчит про нечистую силу, я глажу воробьишку, который лежит без сознания, но дышит. Это я не отпускаю его, передаю свои силы, чтобы жил, и осторожно начинаю посылать токи в хрупкие косточки крыла, чтобы срослись. Затем принимаюсь за его лапку, чувствуя, что энергия уже свободно проходит по крылу. Значит, залечилось. Бабушка шумно покидает комнату, сказав, чтобы мы прекращали и накрывали на стол: обедать пора.
Как только она исчезла, завершаю свое дело, делая сильный посыл тока (так я это называю) в птичье тельце. И вот он встрепенулся и, удивленно озираясь, зачирикал. Варя зачарованно наблюдает за мной: она любит смотреть, как я лечу птиц и зверей. Открыв окно, выпускаю обалдевший от жизни пушистый комочек, который с радостным воробьиным воплем вылетел в небо. Затем иду к умывальнику и тщательно мою руки хозяйственным мылом с едким запахом. В чем в чем, а в одном бабушка права: от зверей заразу получить проще простого!
– Счастливая ты, – вздыхает Варя, наблюдая за мной.
– Почему?
– Прям как святая: всех лечишь, на тебе все быстро заживает. Мне кажется, ты даже можешь воскрешать из мертвых.
– Не говори глупостей! – Я достаю хлеб и начинаю его резать. – Ты тоже сильная.
– Ага. «Сильная». Слышала? Меня бабушка нечистой считает. Интересно, если узнают, что это я всех кур перебила, они меня сожгут, как ведьму, или в церковь поведут к священнику для изгнания бесов?
Варя сидит печальная. Я знаю, что она завидует мне, что сильно переживает за нашу необычность. А вы бы не стали переживать, когда у вас все цветы вянут и все звери дохнут, стоит только их погладить? У нас во дворе дети уже поняли, что это Варя виновата в смерти их питомцев, и за глаза обзывают ведьмой. Вчера она случайно убила кур у Скворчихи, толстой неприятной бабы на конце деревни.
– Варь, не переживай. Ты же не нарочно их перебила. Случайно вышло.
Варя вздыхает и смотрит в сторону. Мне кажется, ей больно, она себя порой боится, ну и еще неприятно, когда тебя дети обзывают и не пускают в дом.
Вчера с сестрой ходили в лес за ягодами, возвращались на закате задворками мимо дома Скворчихи, где гуляли куры. Вот Варя и решила мне показать кое-что: у нее иногда проскакивали искры между пальцев, а недавно она научилась их сама вызывать. Вообще, Вяземка благотворно сказывается на ней: сестренка словно взяла свою силу под контроль, даже стала выдавать что-то новое. Один раз она случайно заставила подняться всю мебель в воздух и повисеть пару секунд над полом. Правда, грохот был страшенный, когда мебель упала на место. Бабушка подумала, что мы, заигравшись, уронили дубовый комод.
Так вот, вчера Варя хотела показать, как она с легкостью может зажечь взглядом соломинку, а в итоге ее энергия метнулась в сторону мирно клюющих кур. Эффект был страшный: всем курам разом сломало шею. Этот единогласный хруст до сих пор в ушах стоит.
– Варюш!
Не откликается.
– Ва-а-арь! – тяну я жалостливо, пытаясь вызвать хоть какую-то реакцию у сестренки. Но она молчит. – Не переживай ты так, ну пожалуйста. Ты – не плохая! Просто так по-дурацки получилось. Ну родились мы такими уродцами, что поделать? Смотри, как мы появились в деревне, тебе лучше стало, можешь спокойно Бима гладить и играться с ним. Ведь ты же никогда не тронешь Бима! Я знаю, ты его любишь. А разве бывают плохими те, кто могут любить? А? И кур ты не специально подавила! Ты же их не ненавидела! Лучше хватит молчать и грустить, помоги мне салат нарезать.
Варя поворачивается ко мне, я вижу слезы в ее глазах, и становится больно на душе за нее. Вот, действительно, невезение: родиться с такой особенностью, как у нее! Тут любой начнет считать себя плохим. Сестра подходит и вместо того, чтобы начать резать помидоры с огурцами, обнимает меня. В этот момент входит бабушка.
– А где же твой воробей? – удивляется она, глядя на пустой подоконник, где до этого я возилась с птичкой.
– Сдох, – отрезаю я, и мы с Варькой продолжаем готовить стол к обеду.
Мы – сестры Шуваловы: Анна и Варвара Александровны, 93 года рождения. На дворе июнь 2009 года. Сейчас нам по пятнадцать, в ноябре будет шестнадцать, а через год узнаем, что мы – Инициированные и вовсе не уродцы, а самые настоящие ведьмы с биполярными дарами: у одной – смерть, у другой – регенерация. А затем поступим на Начало, где я безотчетно влюблюсь в своего учителя магии Виктора, и мы с сестрой станем Химерами.
Но это все прошлое. Никому не нужное прошлое. Даже самим обладательницам. Единственное хорошее – это наша бабушка, которой мы были нужны, но через год она умрет от инфаркта, и вот тогда станет действительно гадко. Воспоминания мрачные, неприятные, злые. Сжечь и позабыть. Да нельзя.
Сама искала их, сама рвалась найти прошлое, чтобы быть цельной. И в этой гонке я потеряла самое дорогое: проморгала человека, который меня любил так, как, наверное, никто и не полюбит больше.
Не слышать мне больше шепот: «Ты моя. Я не отдам тебя никому». Не чувствовать вино с перцем в горячих поцелуях, не забываться, лежа в его объятиях по утрам. То была сказочная неделя отношений, которые я не забуду никогда. У меня был другой дом, другая личность, даже душа, кажется, была другой. Мелани из Саббата осталась где-то там. Наверное, продолжает просыпаться каждое утро рядом с Рэйнольдом Оденкирком, печальным рыцарем суровой Инквизиции.
Я Анна Шувалова, мне двадцать лет, снова Смертная. По судебному решению священного Сената обязана провести три месяца в стане Химер, так как в прошлом году потеряла память, а Первый Светоч Саббата воспользовалась этим и пыталась меня, Инициированную, в прошлом Химеру, переделать в Инквизитора. Надо отдать должное, ей почти удалось. Почти… Знака на левой руке до сих пор нет. Я все еще не знаю, кто я: Химера или Инквизитор. Суждено мне охотиться на ведьм или убегать от охотников?
А все произошло потому, что у меня сильный дар. Кто не захочет иметь на своей стороне того, кто умеет залечивать раны? Вот и развернулась такая авантюра вокруг меня. Инквизиторы решили схитрить, сыграв на моей потери памяти. А Химеры тем временем сначала думали, что я мертва, затем, не найдя тела, рыскали по миру в поисках во главе с Марго, Виктором и моей сестрой. Кто не знает: Марго – моя бывшая Темная, моя Главная ведьма, под началом которой я была, когда существовала как Химера. Виктор – моя первая любовь, за которого я собиралась выйти замуж. Теперь не знаю, хочу ли. Я стала странным существом: обретя память и свое реальное имя, оказалась в большем смятении, чем без всего до этого. Я не знаю, кто я, не знаю, чего хочу, и как жить дальше. Знаю одно: я хочу Рэйнольда Оденкирка, того, которого полюбила настолько сильно, что каждый мой вздох был о нем, а каждый удар сердца – в его честь. Но мне нельзя к нему подходить еще три месяца, иначе грозят проблемы с Сенатом, да и боюсь, Химеры не допустят. Они впились своими цепкими руками мне прямо в горло, попробуй так дозовись Рэя.
Шуваловы
Медленно открываю глаза, не желая просыпаться. Все так и есть. Я снова дома. В своей комнате. Хотя это и домом не назовешь. Я жила здесь лишь год. Зато комнату обставляла по своему вкусу, тому, который был. Сейчас мне не нравится.
Моя спальня оформлена в светлых тонах: белые стены, простая икеевская мебель и черный декор. Напротив кровати в стену встроен платяной шкаф, к которому еще не прикреплены дверцы, поэтому он показывает все свое нутро с моей старой одеждой. Черной. Только черной и темно-серой. Есть пару цветных вещей, но они, так сказать, на выход. А все потому, что в клане Теней правило: ведьмы и колдуны должны одеваться в темное. Моя Саббатовская одежда была лучше: там был белый, беж, легкие светлые ткани, цветные блузки с юбками. А Химерскую одежду только на траур. Сейчас она мне не нравится. Чужеродная.
На стене фотографии, где я и Виктор. Это тоже останки той девушки, кем была я когда-то. Будильник в виде божьей коровки, подарок Вари, плюшевый, медового цвета медведь, с которым спала в обнимку, когда тосковала по Савову, корзинка с лаками для ногтей и коллекция духов – наверное, единственное, что осталось неизменным. Прошла вторая неделя после суда, началась третья. Мне остается только зачеркивать дни в календаре и молиться, чтобы не проявился Химерский знак. Ну почему я должна делать выбор? Наверное, оставаться смертной – это то, что нужно, тот самый нейтралитет. Ой, не думай об этом, Мелани, не думай…
Я встаю, лениво потягиваясь и зевая. Тру глаза, окончательно прогоняя сон. Выбирать что надеть из той черноты в шкафу не хочется, а придется. Иду по пути наименьшего сопротивления: майка и джинсы. Наша с Варей квартира, специально подаренная нам Марго и присоединенная к главному офисному зданию клана Теней, находится в Москве. У Химер все наоборот в отличие от Инквизиторов. Если Саббат был центром, и из его подземелий можно было попасть в любую точку мира, то у Химер не так. Кланы напоминают паучье гнездо. У всех Сестер в разных точках мира свои отдельные квартиры или дома, чьи двери прикреплены к порталу офисного здания их Клана.
У клана Теней небольшое здание в Москве с табличкой «Благотворительная организация по защите леса». Обычный человек, попавший туда, не найдет для себя ничего странного, просто коридоры с кабинетами. Инициированный же обнаружит улей ведьм, где каждая дверь ведет в квартиру к Химере. Все эти порталы легальны. Наверное, это тот единственный случай, когда Сенат идет навстречу Химерам в создании проколов пространства.
После суда мы сразу приехали домой. Кевин остался жить с нами, Варя взяла его под свою опеку и поселила у нас, отдав одну из комнат. Благо метраж квартиры позволял. Но все равно, наблюдая за его попытками привыкнуть к новой жизни, думаю, Кевину трудно: привыкший к большому замку, свободе перемещений, он сейчас будто в заточении. Но держится, не подает вида. Да еще сестра ведет себя рядом с ним, как помешанная. Кевин – Солнце по определению, Варя – истинная Луна, вертится вокруг него, ища лучи его любви, зажигаясь и светясь от этого. Странное явление для меня. Никогда не видела Варвару влюбленной. А если еще вспомнить тот факт, что Кевин из Инквизиторов, то мне сносит крышу окончательно. Вот уже третий день стоит им появиться в моем поле зрения, я бесстыдно начинаю пялиться на них. Варя дерзит Кевину, порой помыкает им, показывает свой гонор, но Ганн изменился: из сладкого мальчишки ушла легкость и наивность. Он все так же улыбается, позволяет некоторые выпады со стороны Вари, но в нем словно проснулся зверь, та самая древняя мужская сила, которая делает женщину рядом с ним женщиной, беззащитной и слабой. Глядя на Варю и Кевина, я сразу вспоминаю Рэя, некоторые его повадки и действия по отношению ко мне. Да он мог просто рядом стоять, но излучать такую власть, что я понимала: достаточно небольшого усилия с его стороны – и он меня сокрушит, разрушит, уничтожит. Но вместо этого чувствовала, что в безопасности. Мир рухнет, но он меня убережет.
Я счастлива за них, честное слово. Особенно за Варю. Помню, как она переживала, что ни с одним парнем у нее не складывались отношения, и в итоге сестра пришла к выводу, что мужчина – это пережиток современного общества, что он нужен только для постели и чтобы делать детей, все остальное уже выучила и приручила женщина. «Да здравствует матриархат!»
– Ну что, готова?
Передо мной унылая тарелка с молоком и хлопьями. Кевин, выбиравший себе каши, смузи, блинчики на завтрак в Саббате, аппетитно поглощает бутерброды из белого хлеба и колбасы и запивает чаем с молоком. На мгновение мне становится страшно, что Варя его испортит окончательно.
– К чему? – уныло спрашиваю я, наблюдая, как плавают хлопья в молоке.
Боже, на это можно медитировать!
– Сегодня едем к маме. А завтра в Вяземку.