За время поездки Трамбилл прикончил собранный наскоро пакет с тропической рыбой и водорослями, а теперь доел и цукаты. Он посмотрел на листья имбиря на газоне за тротуаром.
– До этого пока не дошло, – сказал он себе.
Он огляделся по сторонам. На противоположной стороне улицы тянулся ряд винтажных домов-дуплексов, построенных в 1930-е годы – испанский стиль, белая штукатурка, черепичные крыши, – такой же дом стоял на углу с Мейн-стрит, а за ним торчала пара безликих многоквартирных пятиэтажек. Владелец «Торино», вероятнее всего, жил в одном из этих маленьких дуплексов – по-видимому, он или она снимали жилье.
Мне нужно что-то пожевать, подумал он.
Трамбилл открыл дверь, прошел по тротуару к клумбе и, пока срывал несколько листьев, думал о том, кем же из победителей в последней игре окажется объект поисков – и почему он или она воздерживались от игры в карты до минувшего вечера.
Он вернулся в машину и закрыл дверь.
Конечно, в том, почему данная особа вдруг стала играть в карты, не было никакой загадки. За последний год за карты вновь взялись несколько из рыбок Бетси, и Трамбиллу удалось отыскать и доставить двоих из них, и сейчас эти люди были надежно изолированы и умиротворены в уединенном доме неподалеку от Отмэна, ниже по течению реки, близ озера Хавасу, куда перенесли Лондонский мост. До начала третьей большой серии игры в «присвоение» оставалось чуть больше недели. Обнаруженная ночью особа должна быть к настоящему времени очень потрепана, истерзана воспоминаниями об игре 1969 года, пьяна, являть собой воплощение порока и, в общем, созреть, как сказала бы Бетси Рикалвер. И скоро ее совершенно одолеет тяга к переезду на восток, подальше от омерзительного океана. Что ж, Трамбилл постарается помочь в этом.
Бетси захочет, чтоб эта особа, кем бы она ни оказалась, пребывала под защитой до окончания игры, когда наконец-то можно будет реализовать осуществленное двадцать один год тому назад «присвоение», и ее воскрешения смогут состояться.
Ну-ну, собачка, мысленно говорил он. Я тут совершенно ни при чем – все дело в твоем собственном невезении.
Телефон зажужжал, он взял трубку и записал то, что продиктовал ему голос – Скотт Крейн, родился 2/28/43, живет по адресу – дом 106, Восточная вторая стрит, Санта-Ана. Это и был тот старый дом на углу.
Он включил свет в салоне и перебрал шесть конвертов из оберточной бумаги. По всей видимости, в игре 1969 года молодой человек использовал имя Скотт «Страшила» Смит.
Трамбилл открыл конверт и посмотрел на фотографии Скотта Смита. На фотографиях, сделанных двадцать один год назад, тот представал молодым человеком с темными волосами и часто оказывался в обществе пожилого человека, которого надпись чернилами на полях идентифицировала как Оззи Смита, вероятно, отца Смита. К фотографиям был скрепкой прицеплен счет из «Минт-отеля» в Лас-Вегасе; в счете адресом Скотта и Оззи был указан город Монтебелло в Калифорнии, но кто-то написал поперек листочка: «Неправда».
Монтебелло, один из городов-предместий Лос-Анджелеса, находился недалеко от Санта-Аны. И этот самый Смит, несомненно, был той особой, которую искал Трамбилл. Из оставшихся пяти человек ближайший жил в Сакраменто.
В конверте также находилась фотография беременной блондинки, вылезавшей из автомобиля; на ее серьезном лице, повернутом к кому-то, находившемуся за пределами кадра, было напряженное выражение.
«Иссит», – извещала надпись, напечатанная на обороте. – «Род. ок. 1935. Устранена 6/20/60. Дочь, род. 6/19 (?) /60, вероятно, жива; «Диана Смит»; возможно, живет вместе с Оззи Смитом; адрес неизвестен; немедленно СБРОСИТЬ».
Трамбилл смотрел на лицо женщины и равнодушно вспоминал, как изменилось это лицо, когда он тридцать лет назад всадил в него три пули.
Диана Смит. Глядя на темную глыбу дома номер 106, Трамбилл думал, не окажется ли, что она тоже живет здесь. Хорошо если так.
Он убрал фотографии в конверт, а потом вынул бумажник и посмотрел на ламинированное удостоверение ФБР. Оно было новейшего образца, с золотой каймой поверху, и хотя трудно было поверить, что тучный Трамбилл – недавно принятый на службу агент, но этот тип, Крейн, вряд ли имеет представление о документах ФБР.
«Лучше будет вылезти из машины здесь, – подумал он, – на случай, если какие-нибудь валеты следят за домом. Прикинуться пешеходом».
Он открыл дверь, убрал бумажник в карман, погладил спрятанную под пиджаком кобуру с 9-миллиметровым пистолетом «ЗИГ» и словно без цели направился к дому номер 106.
Часто и неглубоко дыша, Крейн смотрел поверх капота одного из автомобилей, купленных Мавраносом со штрафстоянки. Проклятье, думал он, это не тот парень, что ехал в «Порше», но ведь кто-то мог и помогать ему.
Крейна знобило. Дело дрянь, думал он в отчаянии.
Небо у него за спиной, на востоке, начало светлеть. Крейн прошел дюжину кварталов, и в конце концов холод, усталость и мысли о постели убедили его в том, что он ошибся насчет человека в «Порше». «Это, конечно же, была одна из тех случайных перестрелок, которые время от времени случаются на дорогах, – говорил он себе. – Наверно, я случайно подрезал его, сам того не заметив, он разъярился и решил убить меня… Парень, который разъезжает без заднего стекла, вполне может устраивать подобные штуки».
Второй тип, который осматривал машину Крейна, говорил по сотовому телефону, а теперь не спеша направлялся к дому Крейна, казался серьезным. Это было столь же верным и до ужаса бесспорным, как сломанный зуб или грыжа. Если даже этот тип – полицейский в штатском, все равно происходило нечто такое, что было совершенно не нужно Крейну.
Он вспомнил о пиве, оставшемся в холодильнике. Каким же он был идиотом, что не взял его с собой в сумке.
Толстяк должен был уже подойти к его крыльцу. Подчинившись внезапному порыву, Крейн перебежал через улицу к стоявшему у тротуара «Ягуару». В свете уличного фонаря он разглядел на сиденье несколько конвертов из оберточной бумаги.
Он посмотрел на свой дом. Тип уже поднимался по ступенькам, войдя на веранду, он больше не сможет видеть «Ягуар».
Незнакомец подошел к входной двери и скрылся из виду.
Крейн прислонился спиной к «Ягуару» и с силой ударил локтем в водительское стекло; оно разлетелось, издав не больше шума, чем бутылка, разбившаяся в бумажном пакете, а Крейн наклонился, схватил конверты и перебежал через улицу обратно к темной, заглубленной в стену двери дуплекса, где жил Мавранос, и забарабанил в дверь кулаком свободной руки.
Выждал несколько секунд и снова застучал. Ну же, Арки, думал он. Я расскажу тебе, в чем мы видим проблему.
Он услышал шаги в доме.
– Арки, впусти меня, – сказал он срывающимся полушепотом. – Это я, Скотт!
Цепочка брякнула в прорези и, загремев, упала, потом дверь распахнулась, и Скотт почти ввалился внутрь.
– Закрой ее, запри и не включай свет, – пропыхтел он.
– Ладно, – сказал Мавранос. – Ты что, теперь взялся почту разносить? – Мавранос был одет в рубашку, трусы и носки.
– Господи! Надеюсь, у тебя найдется пиво?
– У меня хватит и для Него, и для апостолов. Но сначала дай-ка мне штаны надеть.
Глава 10
Орошение полости
– Сюда явился твой толстяк, – сообщил Крейн с деланой бравадой и стонущей ноткой в голосе, сделав хороший глоток «курз» в темной гостиной Мавраноса. В доме смердело, как в звериной клетке. – Сначала он возился с моей машиной, потом ел эти дурацкие кусты, что торчат на улице, а теперь поперся в мой дом. Как его зовут? Гендель- бар?
Крейн сидел на диване, а Мавранос стоял у окна и смотрел сквозь жалюзи.
– Если ты про того, о ком я сегодня говорил, то его зовут Мандельброт. Это парень, который придумал, как нарисовать толстяка. А вижу только «Ягуар» с разбитым окном.
– Это я разбил. Ублюдок жрал кусты.
– Что это за конверты?
– Мне-то откуда знать? Я забрал их из машины. Я не могу пойти домой.
– Сьюзен осталась там?
– Нет, она… она отправилась к матери. Мы поссорились, а потом я тоже вышел из дому и увидел этого парня.
– Можешь остаться у меня. Но нам нужно поговорить.
– Конечно, давай поговорим.
– Это тот самый толстяк, который застрелил луну в лицо?
Скотт Крейн с силой выдохнул и постарался заставить себя мыслить ясно.
– Боже всемогущий! Я не знаю. Может, и он. Я не видел его тогда, в шестидесятом. Мы приехали позже. – Он потер здоровый глаз и отхлебнул еще пива. – Боже, надеюсь, это не связано со всем тем дерьмом. А может, и связано. В первую же ночь, когда я взял в руки карты. Проклятые карты.
Мавранос все так же стоял у окна.
– Пого, ты должен рассказать мне о картах.
– Я должен бы, мать его, знать что-то о картах, а я ни черта не знаю; это все равно что позволить ребенку играть с детонаторами или чем-то таким…
– Твой толстяк возвращается.
– Это твой толстяк.
– Заметил окно, смотрит по сторонам. Я не буду шевелить жалюзи, пускай остаются, как есть.
– У меня есть пистолет, – сказал Крейн.
– У меня тоже, но давай-ка, Пого, не будем гнать лошадей. Он садится в машину. Трогается с места. Отличная тачка, уверен, что там стоит родной «ягуаровский» движок. Уезжает, но, сдается мне, уедет недалеко. – Мавранос отпустил жалюзи и повернулся. – Свет в кухне никто не увидит. Неси туда твои конверты.
– Я бы лучше просто оставил их здесь. Мне бы поспать на твоем диване…
– Поспишь позже, а сейчас тащи их в кухню. Я полез во все это ради собственного здоровья.
Крейн так и сидел, уставившись на надпись, напечатанную на обороте леди Иссит, а Мавранос раскладывал фотографии из других конвертов на кухонном столе и читал приколотые к ним записки.
– Так все же, кто все эти люди? – спросил он. Потом поглядел в потолок, прищелкнул пальцами и вновь повернулся к Крейну. – М-м-м… Каким… к какой категории всех вас можно отнести?
Крейн заморгал и тоже посмотрел в потолок.
– О, они… я даже узнаю кое-кого… игроки в покер. Один из них вместе со мною в шестьдесят девятом участвовал в игре в плавучем доме на озере Мид. Он взял большой банк в игре под названием «Присвоение». Он… – Крейн вздохнул. – Он взял деньги за «руку». Я тоже. Остальные, вероятно, участвовали в других играх на озере в ту неделю, и готов поклясться, что они тоже выиграли «присвоение».
Крейн снова опустил взгляд на запись на обороте портрета леди Иссит и уже в десятый раз, если не больше, прочитал: «Диана Смит; возможно, живет вместе с Оззи Смитом; адрес неизвестен; немедленно СБРОСИТЬ». Он почувствовал, что его сердце отчаянно заколотилось, а ладони вспотели.
– Мне… как бы… доводилось иметь дело кое с кем, – проговорил он.
– Можешь позвонить по телефону.
– Я не знаю, где она находится. И не знаком ни с кем, кто знал бы.
– Пого, у меня нет доски для спиритических сеансов.
«Немедленно СБРОСИТЬ».
Он вспомнил, с какой благоговейной заботой держал ее на руках во время продолжительной поездки из Лас-Вегаса в 1960 году, и о том, как она нарисовала его портрет, и попытался вспомнить все, что они говорили друг дружке в последнем разговоре, когда она позвонила ему после того, как он проткнул ногу гарпуном. Когда ей было пятнадцать.
Ему приснилось, что она вышла замуж. Он гадал, есть ли у нее дети. Сейчас ей тридцать, так что, наверно, есть. Может быть, теперь у нее психическая связь с детьми, а не с ним, как было раньше.
Мавранос поднялся и побрел в гостиную; Крейн услышал его тихий голос:
– Только что подъехал голубой пикап, оттуда вылезли трое парней, и они направились к твоему дому.
«Того, что ты поставил в банк, считай, что нет, – любил говорить Оззи. – Это больше не твое. Ты можешь выиграть это, но пока не выиграл, относись к этому как к потраченному, и не следует сетовать на это».
– Поднялись на крыльцо, – сказал Мавранос.
«Конечно, если анте или блайнды высоки, настолько высоки, что ты можешь только «стоять» в доброй дюжине конов, то, что ж, нужно играть лузово».
– Зажегся свет в твоей гостиной, – комментировал Арки. – Теперь в кухне. Во второй спальне. В главной спальне, наверно, тоже, но я отсюда не вижу.
«А если анте настолько высоки, что игроки предпочитают «стоять» только из-за этого, можно поставить все, что есть, и выиграть с самым никудышным раскладом».
Крейн перевернул фотографию и посмотрел на беременную. Потом поднялся, прошел в гостиную и встал рядом с Мавраносом. Крейн смотрел на силуэты, передвигавшиеся в его доме. Один из этих людей, определенно, был очень толст. Наверно, встретил пикап где-то поблизости.
– Мне нужно попасть туда, – сказал он.
– Нынче ночью исключено, а эти ребятишки, вероятно, будут еще пару дней приглядывать за твоим домом. Что у тебя там такое, чего нельзя добыть где-нибудь еще?
– Телефон.
– Черт возьми, я же сказал: пользуйся моим.
– Мне обязательно нужен именно тот.
– Да что ты говоришь? И почему же? – Он говорил, продолжая смотреть в окно.
Крейн посмотрел на поджарый силуэт Мавраноса; в его прищуренных глазах блестел отраженный свет уличных фонарей. Он походил на пирата.
«Можно ли доверять ему? – думал Крейн. – Он, судя по всему, сделал какую-то ставку в этой ситуации, но я готов поклясться, что он одиночка, не связанный ни с кем из этих… этих темных тронов, сил и убийц. Мы были с ним добрыми соседями, и он всегда отлично ладил со Сьюзен».
И, видит Бог, будет просто чудесно обзавестись союзником.
– Ладно, – медленно сказал Крейн. – Если мы оба расскажем друг другу все, что знаю… тьфу, что знаем сами… об этих делах…
Мавранос с ухмылкой повернулся к нему.
– Ты хочешь сказать: выложим карты на стол?
– Совершенно верно. – Крейн протянул правую руку.
Мавранос обхватил его кисть мозолистой, испещренной шрамами ладонью и дважды крепко встряхнул.
– Идет.
Спустя восемнадцать часов, глубокой ночью в пятницу, Крейн на четвереньках пробирался по полу собственной гостиной к телефону; он ощущал резь в правой глазнице, и по щеке текла соленая влага.
Незваные гости выключили везде свет, но жалюзи были подняты, и проезжавшие автомобили, неоновые вывески и уличные фонари заливали комнату пляшущим тусклым светом.
За десять минут до того Мавранос остановил свою машину перед домом Крейна, вышел и не спеша подошел к парадной двери, чтобы наверняка привлечь внимание всех, кто мог следить за домом. Постучав и не получив ответа, он вернулся к автомобилю, просунул руку в открытое окно и трижды нажал на клаксон – два коротких и один длинный гудок.
Крейн ждал в переулке за домом.
Как только раздался первый короткий гудок, Крейн отодвинул доску в заборе и пролез через дыру; второй гудок застал его на середине перебежки через темный двор по запущенному газону, а когда зазвучал третий гудок, он уже разбил кулаком в перчатке окно своей спальни и выбирал осколки из нижнего края рамы, чтобы пролезть в комнату и перевалиться через кровать.
К тому времени, когда гудок умолк, он стоял около кровати. В доме было тепло, почти жарко; обогреватель проработал прошлую ночь, весь день и половину этой ночи, и духовка, конечно, была включена.
Он снял рабочую перчатку, которую дал ему Арки, и бросил ее на пол.
Спальня была разгромлена. С кровати сдернули одеяла и простыни, матрас распороли, ящики из бюро выдернули и вытряхнули на пол.
Он прошел по коридору к ванной, держась за стенку и ощупывая ногой пол перед тем, как наступить, потому что все было завалено вываленными из шкафов журналами, книгами и одеждой. В ванной было совершенно темно, и ему пришлось на ощупь рыться в коробочках и пузырьках, которые вытряхнули из аптечки в раковину.