Стайные животные - Энгелидц Питер

Питер Энгелидц

СТАЙНЫЕ ЖИВОТНЫЕ

Пролог

Свет залил церковь отца Ниниана, и тот сразу ощутил душевный подъём. Он больше всего любил это место именно по утрам, когда оно выглядело так.

Он приложил ладонь козырьком ко лбу, чтобы посмотреть на розу[1] над хорами[2]. Её яркий свет очерчивал пюпитры, делая их похожими на скелетообразных наблюдателей, и они отбрасывали длинные тени на орехового цвета паркет в нефе. Вокруг церкви Святых Невинных Младенцев в течение двух столетий разрастался город, и это означало, что только в это время суток естественный свет мог беспрепятственно проникать сквозь любое окно здания, построенного в восемнадцатом веке. Для большинства жителей Кардиффа, проходивших мимо по пути в магазины, на работу или в клубы, церковь могла быть практически невидимой. Она была старой и усталой и немного напоминала отца Ниниана, но в такие моменты он снова видел в её раскрошившемся розовом песчанике Божье великолепие. Он даже мог не обращать внимания на грохот и вибрацию от коллекторных работ, производившихся на улице за углом.

Он вдохнул все знакомые церковные запахи. Запах дыма от потухших жертвенных свечей. Запах воска от полированных скамей. Запах старого ладана. В ризнице должно было пахнуть бельём и дешёвым лосьоном после бритья, принадлежащим старшим алтарникам.

Алтарники были только мальчиками, потому что отец Ниниан не любил алтарниц.

Двое одиноких прихожан ожидали его прихода, чтобы исповедаться. Миссис Уэндл и её муж, конечно, закутанные в свои тяжёлые пальто, сидели на скамье между пятым и шестым стояниями крестного пути[3].

Симон Кириниянин и Святая Вероника с застывшими блаженными выражениями на лицах смотрели вниз с написанных маслом фресок девятнадцатого века.

Он преклонил колени перед алтарём. Поднявшись, он улыбнулся Уэндлам. В отличие от нарисованных святых, они избегали его взгляда. Пенсионеры предпочитали беседовать со священником в условиях предполагаемой анонимности на исповеди, изливая свои бесконечные литании[4] простительных грехов, тривиальных проступков и обид. Отец Ниниан же держал боль собственных смертных грехов при себе.

Он поддался искушению, он знал это, но плоть была слаба. Ещё он знал об обещании проклятия, если он не искупит свой грех, и что грех должен быть оплачен благодатью до его смертного часа.

По крайней мере, для этого у него было достаточно возможностей.

Его ризничий суетился у алтаря, готовя церковь к дневной мессе. Отец Ниниан улыбнулся пожилой женщине и указал на Уэндлов.

— Обычные свидетели, а, мисс Балливант?

Мисс Балливант неодобрительно надула свои старческие губы, так, что они стали похожи на собачью задницу. Она открыла Новую иерусалимскую Библию на алтаре и постучала артритичным пальцем по странице.

Отец Ниниан увидел, что это Откровение Иоанна Богослова[5].

— А на головах его имена богохульные[6], — прошептала она. В церкви мисс Балливант всегда шептала. Отец Ниниан видел её только в церкви, так что, может быть, она шептала всегда. — Имена богохульные, — подчеркнула она и схватила его за рукав своей узловатой рукой. Отец Ниниан собирался было сказать, что это не слишком подходящее Уэндлам описание, но мисс Балливант продолжила: — Эти юнцы играют с чудовищами. Они не понимают, что Хэллоуин должен быть кануном Дня всех святых. Вы должны сказать об этом в своей проповеди, отец. Это не трюки и не удовольствия, не призраки и не чудовища. Забудьте о святых, и всё, что останется — культ смерти.

Отец Ниниан отвёл взгляд от возбуждённого лица старухи и рассмотрел пассивные выражения на лицах нарисованных святых у стояний крестного пути.

— Я подумаю об этом, мисс Балливант, — сказал он, имея в виду обратное. — Но я не должен заставлять Уэндлов ждать, правда ведь? Моё облачение готово к мессе?

Уходя, он поймал себя на преступной мысли. В конце концов, пенсионеры могли бы покаяться в смертных грехах в Хэллоуин. Если миссис Уэндл в минуты слабости практиковала чёрную магию, это было бы чистейшим нарушением первой заповеди[7]. Он мог лишь надеяться.

Когда он шёл по боковому проходу, вслед ему неслось шипение мисс Балливант, которая скрылась в ризнице.

— Кое-кто уже здесь. Он ждёт.

Отец Ниниан нахмурился. Он предпочитал, чтобы кающиеся грешники ждали снаружи, пока он не усаживался на своё место в исповедальне. Тогда ему не приходилось слишком пристально вглядываться через решётку. Он поцеловал и надел стóлу[8], тихо произнёс слова молитвы и мягко сказал:

— Да, дитя моё?

Из-за решётки послышалось хихиканье.

— Дитя моё? — повторил молодой мужской голос.

Отец Ниниан надеялся, что это не очередной субботний утренний пьяница. Он наклонился к решётке. Запаха алкоголя не чувствовалось, только пыльная завеса и рама из вишнёвого дерева.

— Сколько времени прошло с вашей последней исповеди?

— Простите меня, отец, — отозвался тихий голос. — За ваши грехи.

Теперь отец Ниниан смотрел прямо через решётку. Он видел фигуру в оранжевой футболке «Кардифф Юнайтед». Немигающие зелёные глаза смотрели прямо на него, это было так шокирующе, что священник отпрянул. Он знал этого мальчика. Хотя, конечно, он был уже не мальчиком, он был… кем? Отец Ниниан пытался привести мысли в порядок. Один из его алтарников, служивший… лет восемь назад, может, больше. Гэри, или Гарет, или Грэм.

Гарет, это был Гарет. Теперь ему должно было быть около двадцати. Как он мог забыть Гарета?

— Вы не простите меня, — холодно сказал Гарет.

Отец Ниниан потеребил брючину. Он не мог уйти сейчас, он едва пробыл здесь две минуты, что подумают Уэндлы?

— Не я прощаю тебя, сын мой. Я отпускаю тебе грехи во имя…

— Мне не нужно ваше отпущение грехов.

— Ты мог бы поискать покаяния в любой церкви. Почему ты выбрал церковь Святых Невинных Младенцев?

— Святых Невинных? — Очередной смешок. — Вы и сами отнюдь не невинны, правда, отец?

Он загремел разделявшей их решёткой.

— Я принёс вам это.

Он протолкнул сквозь решётку кусочек цветного картона. Он был похож на большую игральную карту, размером с лист бумаги, сложенный пополам. Отец Ниниан взял его и стал озадаченно изучать.

Его вопрос увял сам собой, когда он услышал шипение, похожее на чирканье спички. Первая мысль священника была абсурдной — он подумал о том, что техника безопасности запрещает курить внутри зданий, но он всё равно разрешал своим алтарникам зажигать кадила и окуривать церковь ладаном.

Исповедальню залил яркий свет. Сердце священника забилось сильнее. Всё помещение горело этим светом. И в этом замкнутом пространстве перед его глазами начала вырисовываться фигура припавшего к земле человека, тёмная на светлом фоне, сиявшем ярче, чем роза.

Нет, это был не человек. Теперь он видел монстра в обличье человека. Его тело было едва прикрыто какими-то тряпками. Лохматые волосы обрамляли искажённое в злобной гримасе лицо с глубоко посаженными глазами и ртом, с которого капала слюна.

Его лоб был изборождён глубокими морщинами, на его бровях красовались огромные складки. Замкнутое пространство исповедальни заполнило его зловоние.

— О Господи! — закричал отец Ниниан.

— Как обычно, — отозвался спокойный голос Гарета, — Бог ничего не сможет поделать с этим.

Отец Ниниан подавил вопль. Существо наклонило свою отвратительную голову и посмотрело на него.

Оно схватило отца Ниниана одним диким движением и впилось своими острыми зубами в плоть его лица и шеи. Священник закричал и выскользнул из его лап. Он пробежал между расставленными ногами чудовища и выскочил за занавеску на паркет в проходе. Миссис Уэндл вытянула шею из воротника своего пальто и смотрела на него, как испуганная черепаха.

Чудовище в исповедальне металось влево и вправо в яростных попытках вырваться из своей деревянной тюрьмы. Занавеска отдёрнулась, и ревущее чудовище появилось в дверном проёме. Уэндлы бросились к выходу из церкви.

Отец Ниниан пополз по проходу назад, слишком испуганный, чтобы решить, стоит ли тратить время на то, чтобы встать на ноги. Существо разломало две боковые скамьи. Позади него священник видел Гарета, который быстро, но спокойно уходил в темноту дальней части церкви.

— Гарет, помоги мне! — взмолился отец Ниниан.

Оранжевая футболка Гарета продолжала удаляться. Спокойный голос молодого человека эхом разнёсся по церкви.

— Помочь вам? Я не могу даже простить вас.

Как только отец Ниниан добрался до алтаря, чудовище добралось до отца Ниниана.

Глава первая

Банан сводил Риса Уильямса с ума. Рис ненавидел шопинг и в лучшие времена, и теперь непрерывные весёлые комментарии старого школьного друга, с которым они бродили по загородному торговому центру, утомляли его. Парковка просто невозможная, сказал Банан. Цены в кафе — сплошная обдираловка, сообщил Банан. С девчонками в «Valley Girl» было бы здорово потрахаться, объявил Банан. И на этом парне что, хэллоуинская маска, или он от природы такой урод?

После возвращения с Лансароте[9] он стал гиперактивным. Рис почти жалел, что испанские власти освободили Банана из тюрьмы, где он провёл некоторое время. Его поймали на продаже пиратских компакт-дисков в Тиасе[10], но неожиданно отпустили домой, ограничившись предупреждением.

— Хотя они забрали мои чёртовы диски, — пожаловался Банан скептически настроенному Рису.

Судя по тому, как шли дела сегодня, он снова очутился бы за решёткой ещё до обеда, и им не удалось бы взять напрокат свадебные смокинги, и к тому же они оба пропустили бы вечерний международный матч на стадионе.

— Эй? — позвал Банан из ближайшей примерочной. Он выглянул из-за занавески и пытался привлечь внимание светловолосой продавщицы. — Ты не могла бы мне помочь, милашка? Здесь закончилась туалетная бумага.

Рис изо всех сил старался не улыбнуться. Значок на груди у блондинки сообщил Рису о том, что она старший ассистент по продажам по имени Келли. Цены в каталоге сказали Рису о том, что его отец не потерпит никаких изменений в его свадебном бюджете.

— Извините, — тихо сказал Рис. — Он мой шафер.

Натянутая улыбка старшего ассистента по продажам Келли заставила его засомневаться, не ошибся ли он в выборе шафера. Он задумался об альтернативах. Сонный Даф? Заикающийся Барри МакДжинн по кличке Остров? Нет, если подумать, Банан — далеко не худший шафер.

Рис оставил в качестве задатка всю свою месячную зарплату и утащил Банана из магазина. Мимо с развязным видом прошла группа из четверых подростков в одинаковых серых капюшонах, не обращая внимания на то, что это противоречит правилам торгового центра и на то, какое оживление они вызывают среди покупателей. Чего это вы, хулиганы несчастные, слоняетесь здесь, как стая животных, хотелось спросить ему. Рис цокнул языком, но сдержался; он уже представил себе, как Гвен увещевает его, а она была офицером полиции и, должно быть, знала, как обращаться с маленькими чудовищами. И, конечно, она знала, как обращаться с настоящими, большими чудовищами тоже. Это позволило ему увидеть реальные перспективы.

Банан облокотился на ограждение, глядя на торговый центр «Пендевиг», как рыбак, прикидывающий возможный улов.

— Это сумасшествие, — сказал он. — Ты сказал, что здесь будет тише. Нам нужно было пойти в «Костюмы Эванса» в городе, как говорил твой отец.

— «Прокат костюмов Эванса», — поправил Рис.

— Одень себя сам, — засмеялся Банан.

Рис изучил чек, который дала ему старший ассистент по продажам Келли. Было уже слишком поздно.

Эскалаторы были перегружены покупателями, и проход на нижнем этаже, казалось, дрожал, потому что по нему непрерывным потоком курсировали люди, решившие потратить субботнее утро на охоту за различными товарами.

— Нам надо было остаться в городе, — настаивал Банан.

Рис покачал головой.

— Это будет ещё хуже. Особенно когда начнут прибывать толпы футбольных фанатов.

Банан не слушал. Он показывал пальцем на нижний уровень.

— Это что, Шила Томпсон? Господи, я мог бы бросить отсюда орешек в ложбинку между её сиськами. На самом деле, там поместился бы целый пакетик.

— Ты большой мальчик. Сколько тебе лет — двенадцать? — простонал Рис.

— Я знаю, — ухмыльнулся Банан, демонстрируя свои ровные белые зубы, — я животное. Но она в моём вкусе. Мне нравится сочетание блондинов с блондинками. И не думай, что только из-за того, что ты женишься, грустный мальчик, мы перестанем проводить свои дорожные испытания. — Он смотрел на Риса почти умоляюще.

Рис взглянул на часы. Ему казалось, что они с Бананом торчат здесь уже несколько часов, но было ещё только пол-одиннадцатого.

— Думаю, я могу сделать остальное сам, Банан. Почему бы тебе не уйти сейчас, а я перехвачу тебя позже на матче?

Улыбка Банана стала ещё шире.

— Если Гвен тебе позволит. — Он прижал большой палец к ладони другой руки. — Вот что с тобой, приятель! Постарайся не попадаться!

— Поговори мне тут! — крикнул Рис ему вслед. — Почему бы тебе не купить пару дисков, пока ты здесь?

Банан через плечо продемонстрировал победный жест, направляясь к эскалатору, непреодолимо влекомый сиськами Шилы Томпсон.

Рису пришлось отвести взгляд. Он обещал Гвен, что сегодня не придёт сюда за покупками. Она сказала ему, что видеть платье до свадьбы — плохая примета. Он ответил, что это только в том случае, если платье будет на Гвен, и она возразила, сказав, что сначала планировала его примерить, спасибо, и ему лучше держаться от торгового центра подальше. Где-то в торговом центре «Пендевиг» она и её школьная подружка Меган должны были быть в одном из магазинов одежды для невест и тратить там небольшое состояние. Так что он мог бы покончить со своими делами и всё равно успеть вернуться домой вовремя, чтобы приготовить обед, как он обещал.

Рис вытащил из кармана джинсов скомканный листок бумаги. Подарки для подружек невесты можно было отложить на другой раз, но до возвращения домой он ещё успевал купить подарок для не-самого-худшего-шафера.

Он стал подниматься вверх по эскалатору, проталкиваясь мимо стоящих с правой стороны людей. Когда Рис сходил с движущейся лестницы, почтенная женщина рядом с ним гордо сказала своей дочери:

— Это самый большой обувной магазин в Южном Уэльсе. И я знаю менеджера!

Гвен понравился бы этот магазин — следует его запомнить.

Несколько сердитых выкриков с эскалатора напротив заставили Риса обернуться. Кто-то торопливо проталкивался сквозь толпу. Ещё один спешащий куда-то парнишка. Кажущийся сутулым в своей кожаной куртке, с дурацкой хэллоуинской маской на лице. Большинство покупателей, в которых он врезался, лишь пожимали плечами, раздражённые, но слишком напуганные, чтобы ругаться. Однако какой-то чудаковатый старикашка внизу, похоже, не ощущал ни того, ни другого. Рис с интересом наблюдал за ним со своего поста в верхней части другого эскалатора. Старик поднял свой сложенный зонтик и ударил парня по руке. Мальчишка на мгновение запнулся и зарычал из-под маски. Старик отшатнулся, как будто в него плюнули, но ещё раз ударил парня зонтиком.

— О, это умно! — восхищённо выдохнул Рис.