Что-то не так с тем, что она сегодня наблюдала.
Эти трупы на ферме… Где-то она такое уже видела. Где-то такое видела…
Континентская глубинка, трупы. Да. Такое она видела не раз.
«Но все же. Нет. Нет. Я видела эти тела совсем недавно, сегодня, перед тем, как ехать на ту ферму…»
А ведь да, так и есть.
Мулагеш пытается сесть, но тело ее не слушается. Она изо всех сил тянется рукой за папкой – ничего не выходит. Только задевает и роняет с тумбочки бумаги. А потом проваливается во тьму.
«Не забыть. Не забыть бы…»
Утром Мулагеш просыпается с ощущением, что глаза замазаны подсохшей грязью. Очень долго она не может понять, где находится. И почему рука болит. Что у нее с головой, проклятье… Она с трудом садится и трет лицо – на большее сил не хватает.
– Никаких побочных эффектов, конечно, – бормочет она.
Еще и поверила в эту чушь.
Все тело болит: спина, ноги, руки. А ведь могла бы принять бо́льшую дозу и вовсе скопытиться.
И тут ее озаряет.
– В бога в душу! – говорит она.
Хватает папку и несется к двери.
Телефон ЮДК занят: идут работы в гавани, дел невпроворот. Еще дольше она ждет, пока сержант подзывает капитана Надар.
– Что надо? – Надар даже не пытается быть любезной. – Что вам нужно? И кто вы?
– Это генерал Мулагеш. Слушайте, до меня дошло. Ну, насчет тел на ферме.
– Ага. – Надар откашливается, недовольство сменяется официальным тоном. – Да, генерал?
– Мы видели их раньше. Обе мы их видели. В тот же день. Мы видели их до того, как поехали на ферму.
В трубке повисает молчание.
– Что?! – после паузы, вне себя от изумления, восклицает Надар.
– Я кое-какие наброски Чудри перерисовала, – говорит Мулагеш, перерывая документы в папке. – В одном углу я видела это, только не могла понять, что это значит. Оно выглядело словно куриные крылышки, наколотые на шампур, – что-то вроде этого. Но это никакие не крылышки. Это человеческие тела. Над ними точно так же надругались!
Дрейлингский прораб, говорящий по соседнему телефону, медленно поворачивается к ней и смотрит круглыми глазами.
– Что вы хотите сказать, генерал? – спрашивает Надар.
– Я хочу сказать, что Сумитра Чудри нарисовала эту сцену до того, как все вчера случилось! А ведь рисовала она несколько месяцев тому назад. Выходит, она предсказала произошедшее!
– Но как? Как такое возможно?
– Я не знаю. Но этот рисунок у меня перед глазами, я на него смотрю.
– Но Чудри сошла с ума! Может, это какое-то совпадение?
– Ничего себе совпадение! Ритуально обезображенные тела на рисунке, потом на ферме ритуально обезображенные тела! Это слишком даже для безумицы…
Дрейлингский прораб аж вспотел и отодвинулся от нее на всю длину телефонного провода.
– Так что же вы предлагаете?
– У вас наверняка нет времени, а у меня есть, – говорит Мулагеш. – Я хочу поехать туда, где было совершено первое убийство, и посмотреть, как там и что. Если Чудри действительно связана с этим, мы должны узнать как.
– Первое убийство произошло на спорных территориях, генерал. Там опасно.
– Я тоже опасна, знаете ли. Я сумею туда добраться.
– Я восхищена вашей уверенностью в себе, генерал, но что делать, если вы не сумеете?
– Ну, у вас большой опыт по части похорон мертвых генералов. Так что вы с этим справитесь, безо всякого сомнения.
Надар вздыхает:
– Я поговорю с Панду, он все подготовит.
– Отлично, – говорит Мулагеш. – Благодарю за помощь, капитан Надар.
– Всегда готова помочь, генерал, – отвечает Надар.
Отвечает после такой красноречивой паузы, что становится понятно: не желает она ей помогать от слова «совсем».
Далее Мулагеш, при оружии и припасах – на случай, если она заблудится, – едет по той же самой дороге, по которой они двигались вчера, – к северу от форта Тинадеши. Однако в одной из речных долин она резко разворачивается к Тарсильским горам, которые постепенно вырастают на горизонте розово-зеленой стеной.
Она снова заглядывает в карту. Ей нужна деревня Гевальевка, та стоит глубоко в лесу, на берегу одной из многочисленных речек. Вокруг все покрыто влажным светло-зеленым мхом: ветви деревьев, камни, даже сама дорога. Интересно, а сама она мхом не покроется, если перестанет двигаться? Но уже через несколько миль подо мхом просматриваются не обычные камни, а стены, изгороди и ворота – остатки прежней цивилизации.
Мулагеш снова смотрит на карту:
– Я уже почти на месте, фух…
Она снова заглядывает в рапорт, который Панду положил вместе с картой. Скупые строки его не оставляют сомнений: военные посчитали это обычным убийством, пусть и совершенным с особой жестокостью. А еще там есть пометка, что погибший был местным угольщиком.
Она едет вперед, и вот показываются понатыканные среди пихт юрты и халупы. У дороги сидит мальчишка лет одиннадцати, грязный и рахитичный. Вокруг него пасется какое-то невероятное количество худых мелких коз. И козы, и мальчишка смотрят на Мулагеш с одинаковым выражением лица и морд – с тупым любопытством.
Мулагеш оглядывает мальчика, потом спрашивает:
– Это Гевальевка?
Мальчик с открытым ртом таращится на нее – интересно, он очень удивлен или просто у него всегда такое лицо?
– Я так поняла, у вас пару месяцев назад был угольщик, – говорит она. – Ты знаешь, куда он ходил?
Мальчишка продолжает таращиться. Затем из юрты за его спиной доносится голос:
– Вим, ты что творишь? Я тебя для чего сюда отправил? Чтобы ты их сюда не пускал! Чтобы козы здесь не ходили!
С жалобным мемеканьем из юрты выскакивает крохотная козочка и мчится вниз по грязной дороге.
– А теперь у меня на полу дерьмо, а еще она уперла несколько репо…
Здоровенный и высокий мужчина выбирается из юрты – и тут же замирает, увидев Мулагеш верхом на лошади.
– Ух ты, – произносит он наконец.
Она внимательно следит, как мужчина разглядывает ее оружие: «карусель», винташ и меч. Слишком долго и пристально он смотрит.
– Могу я чем-нибудь… помочь?
Мулагеш широко улыбается.
– Доброе утро, – с наигранной веселостью говорит она. – Я генерал сайпурской армии Турин Мулагеш.
– Генерал? – искренне удивляется тот. – Здесь?
– Похоже на то.
– О! Ну ладно. Я – Дрожкин, – сообщает верзила. – А это Вим.
И он отвешивает легенького пинка мальчику. Тот, как и следовало ожидать, не реагирует.
– Доброе утро вам обоим! – говорит она. – Мне сказали, что тут когда-то жил угольщик.
– «Когда-то» и «был» – вот это правильные слова, – пожимает плечами мужчина. – Помер сумасшедший говнюк.
– Сумасшедший?
– О да! Как заяц в схлопывающемся туннеле сумасшедший. Угольщики – они такие… Ремесло у них такое.
– А почему?
– Почему? – переспрашивает он – вопрос ему явно кажется абсурдным. – Да он целыми днями не спал – следил за лесом, чтоб пожар не занялся. Бедняга даже изобрел такой стул, на одной ножке. Чтобы, если уснет, перекинуться и свалиться на землю. Неудивительно, что он свою жену убил. Я бы тоже рехнулся, если б так долго не спал.
– Думаю, вы удивитесь, но я скажу: мы теперь считаем, что он никого не убивал, – говорит Мулагеш.
– Мы – это… – он кивает на ее военную форму, – это вы.
За этим крайне выразительным «вы» стоит много чего, в том числе и главный вопрос: нам-то какое дело, что вы там себе думаете?
– К юго-западу отсюда убили целую семью. Очень похожим способом. Четыре трупа мы нашли.
– Целую семью? – Мужчина на глазах бледнеет. – Жургутовы слезы… Мерзость какая… Значит, тут у нас убийца завелся, так?
– Кто-нибудь видел, как он убивает свою жену?
– Да никто с ним рядом жить не хотел, с угольщиком-то. Хотя… слыхал я, что вроде как Гожа что-то такое видела. В ту ночь, когда они все померли.
– Гожа?
– Старуха здешняя. Грибами приторговывает. Тоже на голову больная. Может, потому она и пошла к Богдану, может, о чем с ним поговорить хотела…
Мулагеш быстро записывает:
– А кто такой Богдан?
– Кто? Да угольщик же. Вы чего, вообще ничего не знаете?
– Похоже, что нет, – невозмутимо отвечает Мулагеш. – Значит, Гожа говорит, что кое-что видела той ночью, когда Богдана-угольщика убили. Правильно я поняла?
– Не, ничего подобного она не говорила! – спешно добавляет Дрожкин. – Я только слышал, что она вроде о таком рассказывала. И вообще – я тут ни при чем. Я… я даже не знаю, зачем на ваши вопросы отвечаю. В смысле… – тут он делает жест в ее сторону, – я тут с вами болтаю, и это плохо, да.
– Скажи мне, где жили Богдан и Гожа, – говорит она. – И тебе больше не придется отвечать на вопросы.
Еще двадцать минут верхом по лесу – и деревьев становится меньше, только кругом пеньки торчат. И вскоре понятно почему: впереди – грязная поляна, по которой разбросаны непонятные кучки земли. Такие странные, похожие на гигантские муравейники или пчелиные гнезда. Кругом воняет дымом и углями. А, это же угольные кучи: сначала складывают поленья пирамидкой, насыпают сверху земли, а потом поджигают полено, что остается торчать из кучи. И так дрова медленно-медленно прогорают. За всем этим нужно присматривать: полено сдвинется – и земля рассыплется, внутрь кучи попадет слишком много воздуха, и тогда поленница вспыхнет – и хорошо еще, если не вместе с лесом. Отвратительное, грязное ремесло. Хотя и так можно зарабатывать на жизнь, что тут поделать…
Впереди Мулагеш видит что-то похожее на жилье, хотя это слово трудно применить к покосившемуся, грубо сколоченному каркасу из дерева, что торчит на вершине грязного холма. Видно, угольщик не слишком-то заботился о своей лачужке – все равно ведь может вспыхнуть в любой момент. Или дом уже горел, и ему пришлось заново строиться.
Ну-ка, присмотримся, что тут у нас на полянке может быть интересного. Мулагеш привязывает коня, примеривается взглядом к домику – как бы в окрестном лесу не потеряться и подойти так, чтобы и зад, и перед видеть.
Интересное она находит быстро: другое охотничье укрытие из пихтового лапника. Лапник уже порыжел – потому-то она так быстро на него вышла. А поначалу был зеленый и полностью сливался с окружающим лесом. Неудивительно, что тогда укрытие не сумели найти. Ну и плюс они не туда смотрели.
Мулагеш отводит ветви и снова видит: кто-то тщательно убрал осыпавшиеся иголки. Почему интересно? У этого таинственного охотника очень чувствительная задница. Может, он оставил здесь какой-нибудь след или знак? Но нет, ничего такого не видать. Уже собираясь уходить, она оглядывается и… а это что еще такое?
Наклонившись, она видит вырезанный на коре дерева необычный знак. Впрочем, она такой уже видела, только точнее прорисованный: меч с рукоятью из отрезанной руки.
– Меч Вуртьи, – бормочет Мулагеш, проводя двумя пальцами по коре.
Вот так он здесь и сидел, этот человек, сидел в своем укрытии и вырезал меч на стволе дерева… Похоже, вырезал не из благоговения, а от скуки, лишь бы занять время. И этот кто-то был очень терпелив и ждал, ждал, когда наступит нужный момент.
Пора возвращаться в хижину на куче грязи. Двери нет – ее кто-то сорвал с петель. Ну что ж, вперед. Халупка смотрится одинаково что внутри, что снаружи: деревянный каркас и стены из дранки. Пол из досок, потолок подбит шкурами. Так, а почему пол такой темный? Вот оно что – это пятна. Пятна крови Богдановой жены. Другому человеку могло бы показаться, что пятна слишком большие, однако Мулагеш знает: в человеческом теле много, очень много крови.
Какое печальное все-таки зрелище эта халупа. Ничего напоминающего прежних жильцов в ней нет. Неприятный, голый домишко. Кровать из плетеных прутьев, сверху наброшены меха и шкуры. Очаг скалится поваленными кирпичами… Как он в такой дыре сумел женой обзавестись, неужели какая-то женщина пожелала жить такой жизнью? Впрочем, не будет лишним вспомнить: у некоторых особого выбора-то нет…
Выходя из домика, Мулагеш чувствует, что отзвук ее шагов какой-то не такой – словно под ногами пустота. Она покачивается с носка на пятку и прислушивается к скрипам и стонам досок. Сев на корточки, вглядывается в щель между половицами. Трудно сказать наверняка, но похоже, под досками действительно пусто.
– Он вырыл это, чтобы спастись от огня в случае чего, – доносится с порога голос.
Мулагеш вскакивает на ноги, одна рука на кобуре с «каруселью» – стоп, ложная тревога. На пороге стоит какая-то пожилая женщина. Старуху, к чести ее нужно сказать, совершенно не тревожит вид оружия. Смуглая от загара, крепко сбитая, но гибкая – словно кто-то вырезал из старого, подгоревшего дерева человеческий силуэт. На старухе болтаются лохмотья из шкур и меха. И она пристально смотрит на Мулагеш темными и блестящими глазами.
– Леди, – говорит Мулагеш. – Я знаю, что тут двери нет, однако кругом полно дерева – стучись не хочу.
– Военные, значит. Ты из армии, – произносит старуха. И это не вопрос, а утверждение. – Из восточных людей.
– А вы кто?
– Я Гожа.
– Вот оно что, – и Мулагеш выдыхает. Впрочем, с этой Гожей тоже надо быть настороже. – А что вам здесь понадобилось, Гожа? Я как раз собиралась нанести вам визит. У меня к вам есть пара вопросов.
– Дрожкин пришел ко мне прощения просить. – Женщина переступает порог. – Разболтал вам, что я видела, и зря разболтал. Предал соседку… Такой уж человек: что в голове, то и на языке. Непонятно, как мозги у него в голове еще держатся.
– А что вы видели в ту ночь, мэм?
Гожа останавливается рядом с ней и смотрит на пятно на полу.
– Он, в сущности, неплохой человек был, этот Богдан. Не слишком умный, невезучий – но неплохой.
– Правда?
– Он на случай пожара подвал выкопал, если вдруг дом займется. Даже трубу вывел на склон холма, чтобы не задохнуться без воздуха.
Она переводит взгляд на Мулагеш:
– Знаете – он любил ее. Хотел защитить. Все время доктора звал, чтобы посмотрел ее. На всякий случай. Заботился о ней, вот. Но… не большого ума он был: ну спрятались бы они в погребе, когда дом загорелся, ну так и что – он же на них бы и рухнул, дом этот, и завалил их там в подвале. Я же и говорю – не великого ума был этот Богдан.
Мулагеш поднимается:
– Так что здесь произошло?
– А зачем спрашиваешь? Тебе до этого какое дело?
– То, что случилось здесь, случилось снова в другом месте. И может случиться опять.
– И все равно. Тебе до этого какое дело?
– Я думаю, они стали лучше готовиться. Поднаторели. В этот раз все обернулось гораздо хуже, чем здесь. А следующий будет еще хуже.
– И все равно. Скажи, тебе лично до этого какое дело?
– А почему бы и нет? – отвечает вопросом на вопрос Мулагеш.
– Почему? Потому что ты с востока, ты сайпурка. А мы вуртьястанцы. Мы ж для вас не лучше свиней или коз. Думаешь, я не знаю?
– Я видела кровь сайпурцев и кровь вуртьястанцев. Она одинаковая. И я хочу, чтобы эта кровь текла в жилах, а не на пол.
– Ни к чему не обязывающая болтовня, – говорит Гожа. – Так дипломаты разглагольствуют – а потом раз тебя по горлу, и он уже тащит в постель твою дочку.
Мулагеш смотрит ей в глаза:
– Я что, похожа на какого-то сраного дипломата?
Гожа некоторое время выдерживает ее взгляд, потом отворачивается.
– Я не видела, как их убивали.
– Так что же вы видели?
– Так, самую малость. – И она смотрит в окно. – Вот там я шла, где деревья начинаются. Темно было, уже ночь наступила, а луна светила ярко. Я вела своего пони в поводу по лесу… А он у меня чуткий такой. Все запахи чует. И вот пони как сбесился, и я поняла: кровь где-то близко пролилась. – Гожа подходит к дверному проему. – Я вышла на полянку, чтобы посмотреть, что там да как. И я увидела женщину. Она стояла там, где угли заложены.
– Вы видели жену Богдана?
Гожа качает головой:
– Нет. Та женщина была пониже ростом. Ну я так думаю. Так мне показалось – невысокая она. А смотрела я не туда. Я глаза не могла оторвать от того, что на пороге дома стояло.