– Е-мое! Слушай… а, тебе вообще кто-нибудь когда-нибудь отлизывал? А, хрен с ним… я бы тебе отлизал, если хочешь знать. Не такая ты и страшная, кстати.
Олдскульный менеджмент! Еще одна особенность Мэни. На фоне угроз и оскорблений, – грубые, но искренние комплименты.
– Что вы, вообще, за поколение такое?! Сосать не умеете, лизать не хотите, трахать… даже трахать стесняетесь… как вы вообще будете…
(Мудрый Мэни подозревал заранее)
– А… на хрен все это дерьмо! Вспоминай папу Огилви!
Мэни выхватил откуда-то маркер, нарисовал на клипборде «до» и «после».
На одной половине «до», была голова мужчины, с кислым выражением. Видимо, все потому, что он держал в зубах рыбину. На второй – «после», все тот же мужчина улыбался, зажав в зубах, как собака кость, кусок арбуза.
– И чтобы, сок у него тек по щекам. И по шее… слышишь! Будто, он до корки зарылся туда и «хрум-хру-хрум»! До, корки, понимаешь? А-ха-ха-ха… Все, иди, отдавай рисунам (так у них называли дизайнеров), нормально уже!
Слоган она придумал сама. Вверху было написано: Что ты больше любишь? Внизу: Люби всем ртом!
Грязному Мэни понравилось. Похлопал по плечу, налил виски. Это было высшим признанием.
***
Втянула железно-рыбный запах, далекий от арбузного. Картинки воспоминания исчезли. Слегка раскачала гамак, опять заснула.
В следующий раз, проснулась с тяжестью в висках и затекшей шеей. Чертов Энди со своими гамаками! Просто, практично, полезно… – так и просится на рекламу какой-нибудь дряни из «Возьми в дорогу».
«Вставь в жопу», как говорил Мэни про такие товары и никогда не брался за их заказы.
Дерьмо с полок «вставь в жопу» рекламировать бесполезно. – говорил он, когда к ним приходили производители складывающихся, в десятеро, зонтов, калькуляторов, толщиной с лист картона, карманных коммивояжёрских стиральных машин. – Такое дерьмо, – Мэни брал тонкий, как пенал, зонт, – Купит только человек, стоящий под проливным дождем. Ему реклама не нужна. Он и так купит это одноразовое дерьмо с четырехсот процентной наценкой.
***
Купит с четырехсот процентной наценкой, купит с четырехсот процентной на-цен-кой… на-цен-кой… на-цен-кой…
Волны, попадающие в волнорез отзывались не успокаивающим «хлоп-хлоп», а более решительным «баумс-ба-умс».
Наступило утро. Судя по светящимся, салатовым цветом, папоротникам, уже позднее.
На столике, рядом с ее гамаком, лежал механический малыш. Под ним, как пеленка, записка на хорошей плотной бумаге. Не нужно было долго думать, чтобы понять, от кого.
Вязла, прочитала надпись, крупно:
«Полностью починить не смог. Лопнула пружина, которой у меня нет. Со временем, найду и починю. Мастерская Энди».
Мастерская Энди! Лопнула пружина! У кого!? У тебя, импотент хренов? – подумала, что ее так раздражает не сам Энди, а все эти его выкрутасы. Записки, септики, волнорез, руккола, коллекция стиралок…
Нет, больше всего, ее раздражает это его «со временем».
Вспомнила, как они только приехали сюда. Она была тогда очень слабая. Ничего не понимала, даже толком не могла связно говорить, да и слышала только отдельные куски фраз. Хуже, не помнила, кто она, что она. Как будто, все воспоминания в голове, как мелкие детальки в банке, взяли и хорошенько потрясли.
Тогда, увидела Энди и первый раз услышала от него это «со временем».
Все разбирали остатки вещей, сортировали консервы. А, Энди пошел проверять, достаточно ли устойчива правая часть берега, чтобы волны не подмыли его.
– Ты… чего? – она пошла с ним.
Делать ей все равно было нечего. Ни вещей, ни консервов.
– Волнорез важен. – сказал он. – Как ты, наверное, знаешь, в море действуют силы Кориолиса. Если шторм будет повторяться, он может размыть и затопить часть берега. Важную часть!
– Здесь может быть такой сильный шторм?
– Со временем. Поверь. Со временем. Все действует, со временем.
– Со временем? – она посмотрела на него глазами, полными слез. Но, это были не слезы грусти. Скорее, слезы ненависти.
Нет, не на Энди конечно. Но, после этого его «со временем», она и его возненавидела, как будто он был частью всего этого «со временем».
Внизу, в записке, после слов «Мастерская Энди», был большой кусок текста, мелким, и очень аккуратным шрифтом, в виде примечания. В нем Энди информировал о происхождение, истории, назначении механических малышей.
Он всегда так делал. Это тоже жутко раздражало. Как будто, представлял себя главным наставником, неким хранителем истории всего человечества.
Швырнула лист, посмотрела в глаза механического малыша. Краска побледнела от времени или от нахождения в соленой воде, но, все еще, изображала оба глаза довольно натурально.
Согнула ножки. Те издали приятное механически-точное, «кх-р-р-ххх». Согнула еще раз и еще.
Снизу, опять почувствовала сильных запах метала. Теперь это была не рыба, а что-то среднее, между окислившейся металлической штукой и запахом ящика, долго хранимого в подвале.
Ящик раскупорили, его спертый запах растворился в пространстве.
Поднялась. На бежевом полотне гамака, увидела красное пятно. Довольно большое и «тигриное», по краям – в полоску, от складок ткани.
Давно она этого не испытывала. Давно? Вечность… как женщина, с начала девяностых, ждущая крови каждый месяц, каждый раз, с противоречивыми чувствами облегчения и разочарования, ей показалось, что она не испытывала этого уже целую вечность. Такую долгую вечность, как будто, с ней никогда вообще этого не было.
Может быть, поэтому, толком не поняла, что она сейчас, на самом деле, испытывает.
Но, поняла, что пока никому ничего не скажет.
Пока рано. – подумала, полностью уверенная, и в этом «пока», и в этом «рано».
Глава 3. «Розовое чудо»
Такие бочки для воды, обычно устанавливались на фермерских полях, на случай засухи. Они объехали все фермы по соседству, но подходящую так и не нашли. Какие-то сильно проржавели изнутри, не годились для устройства душа, другие были слишком большими, –не дотащить.
– Поеду завтра подальше, в сторону магистрали. – предложила Рут.
Про пятно на гамаке, она никому не рассказала. Но, не утаивать же от себя!? Это теребило, раскачивало, как будто, все время толкая куда-то. Куда-то ехать, идти… что там, бежать!
– Я с тобой! – сказал Эрик, подняв большой палец, улыбнувшись «все получиться».
Хочет найти какие-нибудь новые тряпки? Или не хочет отпускать меня одну!?
– Мы найдем ее! – он немного наклонился, сказал тихо, доверительно.
В пламени костра, его лицо показалось еще более кинематографичным. Бархатная оливковая кожа, умышленный беспорядок прически, небритость, богатая мимика морщин.
Перед глазами поплыли черно-белые кадры…
Девушка бежит по каменной лестнице, увитой плющом и, покрытой мхом. У нее красивое, немного необычное, лицо. Она, по-хищному, втягивает воздух, ищет глазами кого-то.
За одним из поворотов, из тени выходит мужчина. Породистый, чем-то похож на эти ступеньки. Которым возраст только добавляет крепости и силы. И, эта сила – мудра, аристократична.
У мужчины внешность Эрика, не считая полного набора верхних зубов.
Девушка, с лицом пантеры, бросается на него. Они впиваются друг-другу в губы. Сверху летят мелкие капли. Что-то среднее, между пеплом от газет и серебряной крошкой.
Ты всегда найдешь его!
По запаху…
Живанши
– Так, вы найдете? – сказал Фрэнк.
Эрик опять поднял большой палец. Рут вздрогнула, ничего не сказала. Она хотела уехать. Ненадолго, уйти из «Гамаков Энди». Чтобы, хотя бы, все, как следует, обдумать.
Механического малыша… но, причем тут… обдумать свой сон… нет, и не это главное. Хватит претворяться! Обдумать запах. Запах рыбы и железа.
Железо, рыба, вишня.
Живанши.
Я это обожаю…
Обдумать красный «цветок». И почему так говорили!? Цветок… просто пятно кровяных сгустков. Нет, это не просто пятно!
– Рут, мы вместе… – Эрик посмотрел на нее, внимательно.
Почему-то, сегодня, все ей казались очень внимательными. И даже милыми. Давно забытое чувство облегчения, после… нет, подожди, не делай таких выводов.
***
Велосипед плохо справлялся с земляной дорогой, раскисшей от дождей. Глина, вперемежку с травой, наматывалась на колеса, забивалась в спицы.
Она пыталась крутить изо всех сил, но от нажимов на педали, становилось только хуже. Переднее колесо глубоко зарылось.
В прошлой жизни, она, скорее всего, была сторонником велосипедов. Толком не помнила, был ли у нее велосипед, ездила ли она на нем. Но, точно помнила, что осуждала машины. Особенно такие, с двумя большими трубами сзади, мощные и громкие.
Машины для сексистов. Сексисты! Сейчас бы парочку сексистов. Она бы даже не отказалась от двух миллионов… миллиардов сексистов.
Нажала на педали слишком сильно, переднее колесо наполовину закопалось в грунт. Не удержала равновесие, упала.
– Рут! Рут! Рут! – Эрик слез со своего велосипеда, побежал к ней. – Ты в по-р-я-я-дк-е-е-е…
Лежала, прижавшись щекой к траве. Мокрые стебли приятно холодили кожу. С этого ракурса увидела верхушку крыши, вероятно, фермерского дома, в глубине, за разросшимися деревьями. Что это? Кажется, фруктовые. Вишня или слива!?
Железо, рыба, вишня.
Неповторим и привлекателен.
Живанши.
Эрик что-то тараторил над ухом. Она лежала, не хотела вставать. Провела взглядом по противоположной стороне поля, увидела, среди кустарника, покатую поверхность, явно принадлежащую бочке. Не очень большой, но добротной. Владельцы фермы были людьми практичными и с достатком.
Скорее всего, протестанты. Раньше всех убили себя, между прочем. Вера в ответственность перед бытием стала их же приговором.
Бытие хочет убить тебя?
Будь ответственен. Убейся сам!
Воспользуйся специальным предложением на веревку и мыло в…
Стеби, стеби, стеби… хватит! Хватит, Рут!
– Эрик, я нашла бочку.
Она показала ему направление. Сама решила сходить на ферму. Почему-то захотелось посмотреть, что там.
***
И правда, перед домом росла вишня, сильно заросшая. Когда-то, аккуратно купированные ветки и побеги, теперь росли буйно и беспорядочно.
Природа отвоевывала этот мир. Снова, забирала себе. Медленно, но неизбежно. Мощно!
У сексистов опять ничего не получилось. «Вэ-восемь» не успели разрушить озоновый слой.
Нарвала пригоршню. Попробовала, кислая! Не смогла есть.
Судя по остаткам загороди вокруг стволов, раньше за деревьями следили. Вокруг каждого ствола небольшое «гнездо», защищающее от зайцев и сусликов. Кто-то был хозяйственным чудиком. Эндрю бы оценил!
Прошла через сад, дошла до дома. Не богатый, но основательный. Точно, протестанты. Ничего лишнего, все для дела.
Поднялась по ступенькам. Даже не скрипнули, только краска висела лохмотьями, да дерево почернело от сырости.
Вошла. В центре гостиной – большая лужа, почти озеро, от стекающей сверху воды. Центральная часть крыши не выдержала. Стропила остались, но настил провалился. Как будто, владельцы, прямо из гостиной, запустили небольшую ракету, которая, вылетая, сделала дырку ровно по центру.
(Гордись дырой в… своей крыше!? Хватит, ты пришла не для этого. Для чего?)
В центре гостиной стояло пианино. На крышке остались фотографии. Изображения на них почти полностью размылись, выцвели.
Какие-нибудь, дядя Дейв и тетя Марджери. И как это может вдохновлять на Шопена!?
Села на скамейку, к инструменту, открыла деку. Та скрипнула, но открылась, представив взгляду целый ряд клавиш. Некогда белые, теперь приобрели «прокуренный» вид, а черные были похожи на вытянутые мышиные тельца, серые, в мелкую «шерстяную» насечку. Мертвые клавиши убитого инструмента! Начала представлять рекламный ролик, в котором отец и сын достают из захламленного сарая старое пианино, сдувают толстый слой пыли, реставрируют. Что-то про преемственность поколений. Возможно, накопительный траст или…
Кое-что отвлекло… по одной из клавиш пробежал муравей. Большой и рыжий. Ей показалось – очень жирный. Неприятно жирный муравей, с мощными мускулистыми лапами.
Довольно музыки.
Ваша, Планета.
Нажала на одну из клавиш. В ответ раздался трущийся звук и, вслед за ним, резкое «дз-я-я-у-н-н-ь». Порвалась струна. Гадостного муравья не задело, он деловито перебежал поближе к ее пальцам.
Посмотрела на стертые расплывшиеся лица дяди Дейва и тети Марджери. Они ухмылялись. Хотя, так только казалось. Отдельные черные пятна на, пошедшем волнами, от влаги, картоне…
Пятна не могут ухмыляться, Рут! Не могут… не могут… не мог-у-у… не…
Внутри тряхнуло, как электрическим током. С силой, хлопнула крышкой. Звук был такой, как будто упал грузовик, полный мебели.
Но, даже сквозь этот сильный звук, услышала ломающийся, трескающийся рыжий панцирь.
Получай, сука!
Открыла крышку, проверила. От муравья осталось жирное пятно и пара чешуек, размазанных по «никотиновой» клавише.
В жопу эко-мир! – кивнула пятнам Дейва и Марджери. Те кивнули в ответ «Вот и молодец! В жопу!».
***
Наверху оказалось две спальни. Одна, хозяйская. Большая кровать, на толстых деревянных ножках, немного вычурных, расставленных врозь. Скорее всего, послужила трем поколениям.
Послужила!? На ней трахались (пусть и стыдливо) три поколения долбанных протестантов. Три поколения… преемственность поколений! Такое же абсурдное сочетание, как и «Стейнвей энд санс». Ни того, ни другого, ни третьего больше не будет. Не может быть.
Кровать была застелена! Вот люди! Есть такие, кто даже за пять минут до большого взрыва, застилают кровать и ставят на посудомойке «hold on».
– Милая, у нас еще есть арахисовое масло и тосты. Убрать их для следующей цивилизации?
– Да, дорогой! И не забудь перекрыть воду для полива. Ты знаешь, что в гараже слабый кран…
Ба-а-а-у-у-м-м!
Я ВСЕ перекрыл.
Обращайтесь!
Ваш, Большой Взрыв.
Встала на кровать прямо в кроссовках, в центр кремового покрывала, оставив два извилистых червяка от подошв. Попробовала попрыгать.
Бря-я-нк б-у-у-м-с… – звук был, чем-то похож на порвавшуюся струну. Видно, лопнула пружина.
Лопнула пружина, которой у меня нет. Со временем, найду, починю.
Мастерская Энди.
Со временем, со временем, со временем… – что-то ее здорово цепляло в этой фразе. Как будто, нет никакого «со временем». – Времени больше нет, потому что мы ничего не оставляем после себя. Ничего!
Никаких следов. Ни шезлонгов, ни минетов, ни рекламы. И нет больше Евы Мендэс с бананом по горло. Поэтому, у нас больше нет никакого «со временем». Никаких шансов.
Упала на кровать, попа сразу стала мокрая. Запахло болотом и протестантством.
Скатилась вниз, на пол, открыла тумбочку на той половине, которая была женской, судя по заплесневелой баночке крема.
Почитать перед сном. Отвлечься, расслабиться. Что же ты читала, милая!? Может какой-то детектив? Даже протестантским женам нужно что-то, кроме «спокойной ночи, дорогая».
Из верхней полки, достала тяжелую, сильно отсыревшую книгу, в толстом основательном кожаном переплете, пахнущем болотом, как и кровать.
Провела по заглавию. Книга была ей знакома. Нет. Эту книгу она читать не будет. Хватит уже рассказов про непорочное зачатие.
Следующий ящик оказался пустым. Ни таблеток, ни журналов, ни даже расчески. В нижнем были еще две черные книжки. Она приняла это за книжки.
Первую сразу отшвырнула. Судя по кожаной обложке, та тоже была божьим бестселлером.
Вторая была меньше, но толще, без надписей и изображений. Вблизи оказалась, не книгой, а коробкой.
Встряхнула. Ничего, в ответ – глухой звук.
Сразу не удалось открыть. Потом, догадалась, потянула. Коробка выдвигалась наподобие пенала. Когда открыла, не поверила глазам.