Но я-то не мальчишка. Знаю про потайной ход, этот пацан тем путём однажды унёс ноги, потому что кто-то встретил смерть в воротах. Чтобы смогли убежать мама и Лана, в этот раз я пойду с батей и братьями.
Только я серьёзно опасался, что толку от этого будет немного. Нет, я всё понимал – боги там, мистика, меня такого умного сюда занесло. Но едрён корень! Я же мальчишка! Сколько не старался, размахивая батиным мечом – максимум умудрялся не грохнуться с ним на землю. Причём просто махал, бить даже не пытался.
В надежде, боги знают, на какое колдовство, плавно повторял связки, привыкая к его тяжести, приучая мышцы к слаженной работе. Со стороны смотрелось красиво, Лана восторгалась, выворачивая душу из креплений. Ни о каких учебных схватках речи идти не могло. Братцы предлагали потренироваться с деревянным мечом, но я упрямо тягал железяку.
Да на деревяшках я их просто отлуплю, а толку? Морских разбойников в доспехах деревянным мечом не возьмешь. Время уходило на глазах, я с тоской отмечал путь солнышка по небосводу… и вот настал последний рассвет.
Глава 3
Первую ночёвку в посёлке я не запомнил, от впечатлений вообще ни о чём не думалось, а ко второй отнёсся уже серьёзней. Мне часто приходилось слышать об «осознанном сновидении», о методиках абстрагирования от собственного тела…
Да мне тут и делать ничего не надо – изначально абстрагирован дальше некуда! С этим, конечно же, нужно бороться, но и грех не использовать. Начал с насущного – с осознания предыдущей жизни Горика, будто лазил по фото-видео архивам.
Сразу получил побочку, по аналогии с воспоминаниями Горислава сознание заносило в собственную прошлую жизнь, и оно принималось осознавать то, что я старался совсем забыть. В принципе я понимал, что это объективный процесс слияния, жить гостем в собственном теле или делить себя на конфликтующие части – клиника без обжалования.
Главное, я понимал, предельно ясно осознал, что всё скоро закончится. Я же раньше старательно забывал войну, неудачную любовь, приют, гибель родителей, чтобы эти воспоминания не мешали жить. Но такие уж у меня перспективы, что сейчас это может помешать жить в самую последнюю очередь, так отчего же нет? Какого икса я, собираясь на смерть, убегаю от прошлой жизни?
Горик привычно укладывался, засыпал, и я отстранённо, через восприятие мальчишки-язычника, с его простой и ясной позиции сводил счёты и раздавал долги. Поздравил себя с обретением новой уникальной способности – обычным порядком это потребовало бы несчётных часов самопогружения или привело бы к нервному срыву, а так всё прошло быстро и во сне, не пришлось тупить и терзаться наяву.
Наверное, я рисковал, эта дурацкая моя особенность в самые важные моменты «думать не о том»! Но всё-таки угадал верно – немного разобрался в себе и день Икс встретил с чистой душой, неотягощённой виной и обидами, смог действовать спокойней, рассудочней.
В последнее утро проснулся, словно от толчка, от мысли «сегодня». Немного смущало, что мысль эта не вызывала никаких отрицательных эмоций, напротив – с тем же примерно чувством я встретил последний день в приюте. Было страшновато-весело, интересно и просто неприлично радостно.
Попытки настроиться на торжественный, героический лад успехом не увенчались – как со стороны отметил, что нетерпеливо приплясываю на месте, умываясь, собираясь. Вот такая я, оказывается, бесчувственная скотинка. Немного взял себя в руки лишь за столом, тому обязывали правила приличия, да и родные лица напомнили кое о чём.
Принял отрешённый, меланхолический вид, отвечал невпопад или совсем не отвечал и добился своего – батя с братьями собрались в кузницу, а меня и звать не стали. Сегодня изнуряющие тренировки в планы не входили, да и простился я уже со всеми… почти.
Мама велела принести воды, а потом отпустила играть. Во дворе забрался по стволу клёна, семейной гордости, на крышу сарая и предался медитации, любуясь солнечными бликами в волнах под лазоревым небом.
Главной задачей тогда я считал не настроиться на бой, а не перегореть – всё больше забирало лихорадочное нетерпение. Я и то едва сумел усидеть на месте, а пацан бы и подавно не смог ничего не делать и стараться ни о чём не думать, если б ему и в самом деле нечем было бы заняться.
К счастью загодя предусмотрительно стянул в кузнице нож и чурочку – в хомячестве наши с Гориком наклонности удачно сложились и усилились. Руки и мозги получили общую задачу выстрогать что-нибудь полезное, так что до обеда организм меня от медитации не отвлекал…
Ну, один раз спустился попить квасу и два раза в кусты сбегал. Сидел в тени клёна, строгал деревяшку, любовался небом и морем, не забывая, впрочем, бдительно следить за окрестностями.
Улицы посёлка пустовали, жители занимались обыденными делами, ребятня убежала купаться. По двору, озираясь, прошла Лана, кого-то выглядывала, этот кто-то едва удержался, чтоб не спуститься к ней с крыши. Она ушла играть с подружками. Шоркал ножик, жужжали мухи, сонно ляскали пастями псы – так и запомнились мне мгновения ожидания.
Тени съёжились, стало ощутимо припекать, Горика позвала с крыльца мама. Я критически оценил, что у него получилось выстрогать, в целом одобрил. Шустро спрятал деревяшку за пазуху, ножик сунул в рукав, подвязал тесёмкой. Почти без задержки спустился во двор, мама не успела рассердиться. Велела отнести в кузницу отцу и братцам обед.
Я подхватил корзину, выскочил в калитку и припустил по улице. Энергия требовала хоть какого-то выхода, да и не хотелось драться ни с кем из деревенских ребятишек, а подраться едва не пришлось – мальчишки гурьбой возвращались с купания, заметили меня, что-то припомнили и бросились вдогонку.
«Система» услужливо выдала информацию, кто за мной бежит, почему, в смысле за что, но я сразу «свернул» сообщения и бежал без оглядки, не реагируя на обидные крики и улюлюканье. Никого лично не собираюсь помнить, мне вполне хватает родных.
Убежал легко, даже не запыхался, когда приблизилась кузница, погоня резко сбавила темп и вскоре остановилась в раздумьях – как бы самим не пришлось удирать. В кузне батя с братьями ещё не закончили работу, я в обеденной пристройке смахнул со стола пыль, расстелил полотенце, разложил луковицы, редьку, поставил котелок с кашей да крынку с квасом. Только управился, подошли работники.
Извинился, дескать, есть срочное дело дома, и попросил братьев немного проводить. Парни с понимающими улыбками вышли на дорожку и, сложив ручищи на груди, смотрели, как я с независимым видом прошёл мимо ребят, которые «тут просто гуляли случайно».
В посёлке прибавил ходу, не сомневаясь, что ребятишки «случайно гуляют» за мной следом в надежде на мою самоуверенность, да и самим уже пора обедать.
Дома, как и рассчитывал, пообедал вместе с мамой и сестрёнкой. Та же каша, овощи, квас. Под конец трапезы «закапризничал». – Что это мы всё без малины, да без малины, так и зубы выпадут.
Мама удивлённо вздёрнула брови, такого сынок в её присутствии себе никогда не позволял. Лана ехидно заметила, что малинка рядом совсем, как в лес зайдёшь, по медвежьим следам сразу отыщешь.
Я со вздохом вынул поделку Горислава. Парень очень старался – при определённом напряжении фантазии в фигурке можно узнать человечка с дудочкой в руке, прижатой к груди. Или с палкой… или моржа с одним клыком – если б сам не строгал, ни за что б не догадался. Протянул Лане, сказал, что это для неё – всё что могу, мне вообще пора упражняться с отцовским мечом.
Сестрица с интересом разглядывала игрушку, заметила, что если раскрасить, может получиться красиво. Но за малиной идти одной совсем не хочется и страшно. Я загадочно скосил глаза на двери, а вслух грустно согласился. – Ну, нет, так нет.
Поблагодарив маму, вышли, во дворе Лана требовательно посмотрела мне в лицо, я поманил её рукой. – Пойдём.
Под клёном не сразу нашёл секретное место, выкопал заветный стеклянный шарик, незаметно стыренный у заезжих купцов. Бусы рассыпались, и Горик, удачно оказавшись в нужном месте, со всеми бросился собирать на пирсе стекляшки. Бусы собрали и дорого продали – купцы недостачу драгоценных шариков не заметили.
Дал подержать Лане сокровище и обратно зарыл, заявив, что она получит шарик за полный туесок малины.
– А это задаток. – Я вынул из рукава нож и протянул сестрёнке. Она сноровисто убрала его в рукав, потянулась ко мне, чмокнула в щёку! Резко обернулась, метнулась к дому. Я успел крикнуть вслед. – Одна не ходи, позови подружек!
Мог и не говорить, ясное дело. На душе немного посветлело – по моим расчетам девчата должны задержаться в лесу до нападения, если не совсем дуры, возвращаться побоятся, а дальше… посмотрим. На подземный ход надежда слабая, да и нет резона про него рассказывать, всё равно толком объяснить никак не получится.
Я сходил в дом за мечом и вышел на улицу. Даже с завязанным оружием на плече я мог не опасаться мальчишек, ребята хорошо понимали, что за штуку несу. Оружие погибшего воя священно, сам я могу быть каким угодно засранцем, его память неприкосновенна.
Пацаны встретились за три дома, я опустил голову. Пусть думают, что мне стыдно, да пусть думают, что хотят… только бы никого из них не видеть! Я неспешно загребал ногами пыль с улицы, вокруг смолкали разговоры.
На вечевой площади в тени клёнов присел прямо на траву, положив меч на колени. В отдалении маячили неподвижные фигурки мальчишек, они ждали от меня чего-то. Уходили минуты, сердце ударами отсчитывало секунды, пытаясь задержать мгновенья – туки-так, так… так…
Воздух дрогнул и поплыл перед глазами с первым пёсьим истошным взвывом. Я видел собачий вой как языки чёрного пламени до неба. Рот наполнился знакомым послевкусием – резким, металлическим. По жилам, воспламеняя, пробежал жар, тело низко загудело, я ощутил гул земли, стал его продолжением, эхом. Льдистый, колючий воздух впивался и разрывал легкие, меня пронзали тысячи разрядов.
Я поднял глаза к небу, через зрачки прямо в мозг ударила молния, сознание затопила слепящая вспышка, мир пропал, стал чёрным, но с каждым разрядом проявлялся, словно изображение на древней фотобумаге. Оно вернулось, то чувство, что я забыл на войне… когда всё предельно ясно, отчётливо видно, слышится каждая секунда и ощущается все сразу невыносимой радостью, несказанной болью…
Я ждал неподвижно, наполняясь весёлой лютостью, перерождаясь. Псы выли почти час, наконец, над посёлком разлетелись дробно-звонкие тревожные удары – пора. Встал, поднял меч… невероятно! Я держал его в вытянутой перед собой руке без усилия! Плавно взмахнул, описывая восьмёрку… гм, что-то мешает…
Недоумённо уставился на тесёмку, левой рукой схватился за ножны, правой раздражённо рванул клинок за рукоять – разрывая рушник, меч легко скользнул на волю. Лоскуты медленно падают наземь, шаг назад, парой взмахов утраиваю их число. Пойдёт для начала. Бросаю ножны на траву, меч на плечо, степенно направляюсь к воротам.
Их уже запирали, когда я остановился напротив, чтобы снова ждать. Время пропало, остались только события. Люди побежали на подмостки. Заревели рога. С тына упал первый защитник, пронзённый стрелой. Когда упал последний, в ворота ударил таран. Грозный окрик Владислава:
– Горислав, бегом домой!
Не оборачиваюсь, братья, не сказав ни слова, становятся слева от меня. Нам не нужны слова, наши языки – это наши клинки.
– Горик, нет! – мамин горестный возглас. Она пришла спасать ребёнка, а увидела сына с обнажённым отцовским мечом.
– Горик! – на этот возглас я обернулся, словно ударило током – сестрёнка!
Кричу маме. – Уведи её! Это воля богов! Бегите!
Мать упала на колени в слезах, сестра схватила её за руку, тянет.
Умоляю уже. – Бегите же ради нас!
Мама, словно опомнившись, вскочила, схватила сестрёнку, они, наконец, побежали.
В ворота ударило третий раз – беру разбег, прыжок вперёд, выставив перед собой меч. Грохот и треск четвёртого удара, прижимаю рукоять к груди, группируюсь, сальто и ногами в обломок ворот – тресь. Падаю сбоку от тарана среди мужиков с уже натянутыми луками.
Меч пошёл на первый круг – чмак, чмак, чмак – три сапога остались на нашей земле, а их хозяева начинают заваливаться. Клинок замедлил полёт, отталкиваюсь и в кувырок через оружие. Резко выпрямив ноги, бью сбоку под колено – хрусть. В уши ударил рёв раненого медведя. Не глядя, взмахнул над собой мечом, вражья секира вонзается в землю, разбойник, не удержавшись, заваливается пузом на клинок.
Подтягиваю ноги под себя, на корточки, разворачиваю нанизанную тушу под предназначенные мне удары – я просто чувствую их тени. Три топора в спину, удваиваю! Стряхиваю мертвеца, и сталь берёт плавный разгон по дуге снизу вверх – рука по локоть, рыжебородая челюсть в разлёте алых капель.
Шаг в сторону, в развороте плавно по нисходящей – плечо, локоть, шаг вправо и остриём в бок, пробивая кольчугу. Рев разделился, среди общего воя и лязга услышал своих, Владислава, Добрыню, Пересвета и Броника!
Справа батя с братцами врубились в копейщиков, из-за их спин выскакивают родовичи, кто с мечом, кто с дубьём. Правило старое – нож идёт за остриём, рукоять к груди, прыжок и колющий удар в грудь здоровяку в доспехах.
Мужики следуют за мной, успеваю прикрыть своих, подставив ополченцев под мечи. Без разницы – они сами ринулись на оружие, наша общая цель – продать жизни подороже, выиграть драгоценное время.
Вражеские воины смешались, сценарий разрушен, звучит наш джаз – это наша песня! Ловлю на себе взгляд Владислава, и снова я остриё пяти клинков – атака в обход ополченцев, пока их не прижали с фланга.
Бью сверху наискосок, враг закрывается щитом, резко сгибаю руки в локтях, прыгаю, закрутившись волчком, врезаюсь в щит спиной – удар отозвался в теле бронзовым гулом. Падаю на ноги сбоку, перехватываю меч и наугад колющий за спину – лезвие преодолевает защиту, вонзается в плоть.
Броник отбивает направленный в меня меч, Пересвет отсекает кисть. Добрыня заскочил за покалеченного разбойника и врезал в спину противнику бати. Владислав порвал дистанцию, ударом кулака смял шлем и череп под ним. Его в плечо достаёт клинок, Броник, потеряв голову, прямолинейно атакует и пропускает выпад в горло. Первый…