Когда пёстрая кавалькада короля Риквида показалась в воротах поместья, Эура спускалась по деревянной винтовой лестнице, ведущей из верхних покоев женской половины дома в «тронный зал». Девушка гусеницей ползла, запинаясь о подол длинного, плохо подогнутого платья, рискуя сломать шею на крутых ступеньках, едва освещённых слабыми солнечными лучами, пробивавшимися сквозь узкие, наполовину занесённые снегом оконца. Тусклые пучки света, проникая сквозь толстые зелёные стекла, блёклой изумрудной мозаикой ложились на узкие ступени. На лестнице стояла вязкая тишина, и было слышно, как скребутся мыши. Разжиревшие кошки, привыкнув к подачкам со стола, обленились и совсем забросили охоту. Эура приложила руку к стеклу, и ледяной узор стал медленно таять под тёплой ладонью. Сквозь оттаявшее стекло, Эура увидела, как во двор въехал король и его свита. Трюггер помог королю спешиться, и Аурика, склонив седую голову, поднесла хлеб и вино дорогим гостям. Затем наместник представил королю многочисленное семейство тесными рядами стоящее на крыльце. Не найдя среди детей и домочадцев старшую дочь, он замешкался, но Аурика Ласточка, одарив короля обворажительнейшей из своих улыбок, попросила среднюю дочь, Эйю Тихую, развлечь гостя. Эйя Тихая, вторая дочь наместника, медлительная хрупкая нежная, как подснежник по весне, была предназначена старшему сыну Хайдди Рыжебородого Рудкару Красному. Свадьбу назначили на конец весны: как только кисти черёмухи побелеют от цвета, молодые принесут клятву верности в священной дубовой роще, скрепив старый союз двух семей. Ныне же Рудкар бросал ревнивые взгляды на будущую жену, и старался держаться поближе, когда вся толпа из многочисленной родни, соседей, свиты, увлекаемая хозяевами многоголосым потоком втягивались внутрь поместья. Эура поспешила вниз и уже собиралась смешаться с толпой местных господ, лично приехавших в Снерхольм, дабы поприветствовать правителя и попировать за столом хлебосольного соседа, как перед ней появилась мать.
– Дочь, где тебя носит?! – Строго проговорила Аурика, недовольно поджав губы. Её серые глаза сверкали недобрым огнём. – Это было очень невежливо с твоей стороны не выйти к гостям. Ты старшая дочь наместника, и ты должна была встречать короля рядом со мной. Почему Эйе снова приходится за тебя отдуваться? Мне страшно подумать, что будет, когда она покинет нас. Кто будет выполнять твои обязанности? Эверт или Арво с Кнутти натянут ради этого женские платья? А может быть близнецы?
– Попроси братца Генри. Лисёнок и так из кожи вон лезет, чтобы понравится окружающим.
– Эуриста, не паясничай. Не забывай, что ты старшая дочь наместника, и как у старшей дочери наместника у тебя есть обязанности в этом доме. Пока ты живёшь в этом доме, изволь их выполнять! Поэтому мы, милая, сейчас вместе отправимся вниз и сделаем вид, что не ты, по обыкновению наплевала на законы гостеприимства, а досадное недоразумение помешало тебе встретить королю. И постарайся держать язык за зубами. Ради всех богов, просто молчи, улыбайся и кивай головой. Мы только помирились с соседями.
– Может не стоит? – Пискнула Эура.
– Стоит, стоит, – улыбнулась Аурика улыбкой кота, придавившего бархатной лапой глупую мышь. – Ты же хотела «свалить из нашей дыры», «повидать мир»? Тебе же «тошно в родном доме»? Так вот, милая, тебе выпал шанс: понравишься кому-нибудь из свиты короля, побежишь в южные земли, роняя туфельки с прекрасных ножек. Представь, никаких нудных родителей и тупых родственников на тысячи миль вокруг. Ты же этого хочешь?
– Ну, мам!
– Повзрослей, дочь! – Отрезала Аурика, мёртвой хваткой впиваясь в локоть дочери. – К гостям! И не заставляй нас с отцом краснеть.
Кивком приветствуя родственников и соседей, сидящих за накрытыми столами, Аурика Ласточка медленно проплыла через весь зал. Эура безвольной куклой следовала рядом, едва не наступая на подол.
Король восседал на высоком резном стуле во главе стола. Слуги, суетящиеся рядом, шустро подтаскивали бронзовые блюда с жареными целиком фазанами, румяными поросятами в овощах, дымящиеся котелки с ароматной похлёбкой, корзины с фруктами и маленькие бочонки с соленьями. Королевский кубок не успевал пустеть, как мальчик-виночерпий наполнял его рубиновым вином. Лучшим вином, которое только можно найти в Предгорьях! Король уже слегка опьянел, лицо его подобрело, нос становилось пунцовым, глаза потихоньку соловели и пьяно блестели в полумраке зала. Он мечтал, забравшись в кровать, провести остаток дня в объятьях юной помощницы лекаря, свежей, словно наливное яблочко, и такой же румяной. Проклятый протокол требовал от короля слушать нудные песни в свою честь, поднимать кубок за своё здоровье, и он сидел, откинувшись на жёсткую дубовую спинку (да забрали бы подземные духи придворного мебельщика!), вытянув под столом ноги. Король был не молод, и с каждым годом поездки по землям давались все тяжелее.
– А это дочка моя, Эура. Она немного приболела и не смогла встретить Вас у порога, – заплетающимся языком проговорил сидящий по правую руку от короля хозяин Снерхольма. Духота разморила старого отца семейства, или то была крепкая медовуха, которой они с королём набрались ещё на границе, но Трюггер «Большое гнездо» был абсолютно пьян и счастлив.
– Подойди ближе, милое дитя, – устало проговорил король, ставя на стол золотой кубок.
Сидящий рядом Хайдди Рыжебородый поперхнулся, но, почувствовав на себе свирепый взгляд Аурики, промолчал.
Эура сделала шаг вперёд и почтительно опустила глаза.
– Отец сказал, что ты больна, но я вижу, что ты румяна и здорова. Почему же ты не вышла на крыльцо встречать своего короля? – Спросил Риквид, хитро прищурив правый глаз.
– Я не люблю шум и верю, в Снерхольме было кому встретить высоких гостей. Одним человеком больше, одним меньше…
– Прошу прощения за дерзость, – поспешно начал извиняться Трюггер, вытирая испарину проступившую на бритом, покрытым синими рисунками черепе. Татуировки появились на лысой голове наместника ещё в юности, когда он, безусый юнец, с отцом и старшими братьями пропадали в горах: грабили гоблинцев и орков, устраивали засады на оборотней, ходили на медведей, водили караваны к рудным шахтам. Да, много воды утекло с пор: давно полегли в могилу братья и отец, возмужал и состарился Трюггер, но каждое утро, сбривая кривым ножом остатки поседевших каштановых волос, Трюггер хитро улыбался, вспоминая былое.
– Болеет она, горячка ум затуманила. Милая, – Обратился он к жене. – Попроси, чтобы Эуре сварили чай с травами и пусть ложится спать.
Трюггер собирался было добавить ещё что-то в оправдание дочери, но король поднял ладонь, делая знак замолчать.
– Дошли до меня слухи, что злой язык у тебя, – усмехнулся король, потирая длинные седые усы.
– Соседи жаловались? Не слушайте: брешут, как псы дворовые! – Спокойно проговорила Эура, подняв голову.
– Эура! – Осекла её Аурика. – Не волнуйтесь, господин, она будет наказана, – тут же поспешно добавила женщина, поджимая тонкие губы.
– Не стоит торопиться, почтенная Аурика, – ласково произнёс король. – Как говорил мой отец, поспешность нужна только при ловле блох, да и то когда руки мокрые. У меня припасено своё наказание. Позвать Хайдгера!
Хайдгер, рослый детина тридцати зим отроду, служивший начальником королевской охраны, потягивал тёмное пиво в дальнем конце стола. Дорогая сердцу сестра и лучший друг его остались далеко на юге, долгая дорога и ежедневные попойки давно опостылели, а ратных подвигов не предвиделось: как назло разбойники отказывались нападать на королевский обоз, вассалы были само дружелюбие, крестьяне не докучали, а нелюди и вовсе исчезали задолго до того, как король и его свита появлялись на горизонте. Хайдгер скучал, хамил и становился несносен. Король, устав от жалоб на злые шутки Хайдгера, послал его подальше…. к менестрелям, столовавшимся чуть дальше, чем последние дворяне из свиты. От менестрелей начальник королевской охраны благополучно сбежал ещё дальше, к служившим у него наёмникам. В компании бравых вояк он коротал вечера, потягивая дармовое пиво и горланя непристойные солдатские песни, маясь от безделья и тоски.
Когда слуги передали просьбу короля, Хайдгер нехотя поднялся с широкой лавки, поправил съехавший плащ с волчьим воротником и, покачиваясь, направился к господскому столу, похожий на медведя шатуна, поднятого охотниками из тёплой берлоги.
– Моё почтение, правитель, – проговорил мужчина склоняясь. Ножны меча звякнули, ударившись о кованые сапоги. – Звали?
– Да, верный Хайдгер, звал. Садись, выпей с нами, – хитро улыбнулся король. – Это внук моего брата, Фрерберна Могучего, да упокоится его дух в палатах Морриган. Жалко сестрёнка его, Кэрита, слишком мала, чтобы сопровождать нас: пришлось оставить её дома. Хорошая девчушка, расторопная, милая. Она обычно прислуживает мне за столом. Трюггер, не согласится ли Ваша дочь, Эура, оказав нам честь, поднести вино?
– Конечно же… – улыбнулась Аурика. – Эура, дочка, принеси гостям вина.
Эура взяла стоящий перед королём пустой серебряный кувшин и, почтительно поклонившись, направилась к выходу, пропустив вперёд слуг, тащивших медный поднос с горкой обглоданных костей, на вершине которой торчали оленьи рога. Как только парадные покои остались позади, она поймала мальчика-слугу, спешившего на кухню с зажатой под мышкой хлебной корзинкой.
– Принеси вина! Живо!– Приказала она тоном, не терпящим возражений.
Мальчик испуганно вздрогнул, едва не уронив хлебницу.
– Но госпожа Аурика просила свежих булок… – пропищал он, втягивая голову.
– Госпожи Аурики здесь нет. Не заставляй меня повторять дважды. Вина! Живо!– Рявкнула Эура, сунув ему в руки кувшин.
Видя, что препираться бесполезно, мальчик схватил кувшин и побежал к каменной лестнице, ведущей в подземелье Снерхольма. В обширных подвалах под жилищем Наместника хранились запасы на случай войны, чумы или приезда дорогих гостей. Там же находились винный погреб, казна и тюрьма.
– Госпожа…– прошептал кто-то, потянув за рукав.
Девушка резко обернулась.
Позади неё стоял низенький коренастый незнакомец в грубом шерстяном плаще, заколотом на груди куриной костью. Широкий капюшон, надвинутый на глаза, закрывал лицо. На руках незнакомца были грубые кожаные перчатки, натянутые по локти.
– Шаман желать тебя видеть, – прохрипело существо.
– Ещё рано. Солнце не село, – проговорила девушка озираясь.
– Я ждать здесь…
– Уходи, тебе нельзя здесь находиться! Гоблинцам не место в человеческом доме. Знаешь, что люди делают с такими, как ты? Тебя затравят псами на потеху королю или привяжут к стулу и будут макать в выгребную яму. Как ты вообще пробрался в дом?! Здесь собаки, люди…
– У Терррорка свои ходы, – хрипло засмеялось существо. Смех его напоминал бульканье. – Но человеческая женщина не бояться: я никого не убивать. Люди короля меня впустить и угостить вином. Я ждать тебя рядом с едой. Хооре сказать Терррорку не возвращаться без тебя. Хооре спустить с Терррорка шкуру и сварить в кипятке, если он вернуться один.
– А если Терррорк не свалит из дома наместника, он попрощается с жизнью гораздо раньше.
– Госпожа, вот вино, – в коридоре появился мальчик-слуга и протянул кувшин. – А кто это? – Он покосился Терррорка, переминавшегося с ноги на ногу: только что стащенные нарядные сапоги неимоверно жали, но бросить добычу было выше гоблинских сил.
– Новый помощник седельщика,– не моргнув глазом, соврала Эура. – Проводи его в конюшню: пусть снимет мерки с моей лошади и дождётся меня. – Приказала она, забирая серебряный кувшин.
Убедившись, что слуга и гоблинец скрылись в ведущем к конюшне коридоре, она вернулась в зал.
– Что-то долго, дочка, – недовольно заметила Аурика.
– Дорога в подвал не близкая, – отмахнулась Эура, наполняя кубки. – Да и кувшин не лёгок.
– Не тяжелее колчана, – заметил Риквид. – Родители рассказали, что ты увлекаешься охотой.
– Так по мелочи… – Пожала плечами Эура. – Звери, птицы, иные существа.… Баловство все это …
– Твой отец звал нас на охоту.
– Езжайте…
– Ты составишь нам компанию?
– Нет.
– Позволь спросить, почему?
– Сегодня Ваши люди перепьются так, что с утра не сядут на лошадей, а если случится чудо, и выедете из Снерхольма, то просто проболтаетесь весь день, загнав коней и гончих. Зима нынче суровая, и звери ушли в горы. Вы даже дохлого кролика не поймаете, зато оборотни будут очень рады: они любят человечину или свежую конину. Сейчас этих тварей в лесах столько, что крестьяне лишний раз за околицу носа не показывают. Извините, господин Риквид, но эти земли не подходят для пикников. Здесь Предгорья, а не королевский лес.
– Нас хорошо охраняют, правда, Хайдгер?
– Он? – Презрительно бросила Эура. – Сегодня полнолуние. Прикажите своим людям не покидать Снерхольм: крестьяне из окрестных деревень видели следы на снегу. Следы были в два раза крупнее волчьих. Я бы не хотела, чтобы кого-то не досчитались поутру.
– Эура как всегда, преувеличивает, – быстро заметил Трюггер. – Наши земли спокойны. Король сам во всем убедился.
Наместник тысячу раз пожалел, что поддавшись на уговоры жены, заставил дочь присутствовать на трапезе. Нужно было соврать, что она нездорова. О, женщины, от вас все беды! Так бы приехал король, показали бы ему земли, напоили, накормили, развлекли бы поэтами. Поэты конечно, не первый сорт, зато свои, местные. А Эура… Ну уломал бы он кого-нибудь из соседей, приданного больше заплатил бы…
– Оборотни? – Оживился Хайдгер, до этого грустно грызший баранью ногу.
– Вот госпожа Эура тебе все покажет.
– А похороны за чей счёт? Если конечно останется хоть что-то, что можно будет предать земле и написать на камне «здесь покоится сумасшедший»… Эм… как его имя? Я забыла.
– Хайдгер мне имя. И не женское это дело рассуждать об оборотнях.
– А что же позволь спросить женское?
– Ясно дело: детей растить, в храм ходить, еду готовить.
– Благородный Хайдгер, обычно добавляет “почистить мужу сапоги и заштопать плащ”, – с хитрой ухмылкой добавил Риквид, отводя глаза.
– Да, сапоги тоже должны быть чистыми. Порядок должен быть!
– Да ты шо… – прошипела Эура, по-кошачьи прищуриваясь.
Трюггер, собрался было что-то сказать, но король вновь остановил его движением руки.
– Молчите, благородный Трюггер, молчите. Поверьте мне, эти двое стоят друг друга, – заговорщически прошептал король, наклоняясь к уху наместника.
– Моя дочь его с потрохами сожрёт, – укоризненно покачал головой Трюггер.
– Подавится,– усмехнулся король. – Если сожрёт, заставлю выйти замуж за то, что останется.
– Эх…, – махнул рукой Трюггер и с горя залпом осушил кубок.
Эура снизу буравила обидчика взглядом, словно болотная змея глупого птенца. Хайдгер опираясь на крышку стола пудовыми кулаками, нависал над ней горным троллем… Лысым, свирепым горным троллем с поросшим трехдневной щетиной подбородком.
– Мне стоит пожалеть жену господина Хайдгера?
– Господин Хайдгер не женат.
– Конечно, если больше интересоваться оборотнями, чем женщинами! Хотя… Вам, с вашей комплекцией и мозгами больше подойдёт горная троллиха. Горные тролли тупы и молчаливы.
– До оборотней, господин Хайдгер интересовался тобой, Эура… – Заметил король. Перепалка его развлекала. Он развалился в кресле, поглаживая седые длинные усы. Спина его чудесным образом прошла, да и ноги перестали ныть, стоило только стянуть сапоги.
– Это практически одно и то же… – усмехнулся Хайдгер.
– Не думаю.
– Девушка, Вам думать вредно, – заметил Хайдгер. – Вам лучше сидеть и молчать, по крайней мере, до свадьбы.
– У господина был печальный опыт?
– У господина есть мозги, чтобы подобный опыт не приобретать, – парировал Хайдгер.
– Мы несказанно счастливы за господина Хайдгера.
Эура собиралась было добавить какую-нибудь колкость, как позади отца мелькнула детская фигурка в грязно зелёном плаще. Вместо того, чтобы ждать в конюшне, наглый гоблинец шнырял по Снерхольму. Девушку с мелким народцем связывал многолетний договор: Эура не трогала их, аккуратно платила за проезд через гоблинские заставы, продавала куньи шкурки и мёд, а гоблинцы не трогали её, поили медовухой и пропускали к шаману. Она держалась подальше от их жилищ, а они не совались в Снерхольм. Это была не дружба, это был нейтралитет. И вот нахальный гоблинец шастал по дому её отца, шарил по углам, подглядывал за людьми, и успел что-нибудь стянуть по старой гоблинской привычке.