В этой части стойбища было тихо. Неспешно плыла по небу жёлтая, словно блин, луна. Заунывно пели свои песни волки. Чадили факелы у входа, сплёвывая на снег чёрную жижу. Едва слышно стучали деревянные амулеты о ветви Древа Рода. Дерево, корявое, с морщинистой корой, разбитое молнией на две половины, но все ещё живое, жалобно скрипело под лёгкими порывами ночного ветерка. Дриады, обитавшие в его кроне, вздыхали во сне.
Наконец Терррорк появился. Высунув голову из-под куска полосатой шерстяной материи служащей дверью, он кивком головы приказал следовать за ним.
В палатке в каменном очаге горел огонь. Шаман сидел на грубо сбитой дубовой скамеечке и помешивал беличьим хвостом бурую тягучую жидкость. Впустив девушку, Терррорк выскочил прочь, пообещав явиться по первому зову.
– Садись, – проговорил шаман, указывая на свёрнутое вчетверо шерстяное одеяло, лежащее рядом с ним.
Эура послушно села, подобрав под себя ноги.
Минуты тянулись, словно густой мёд. Шаман молчал, сосредоточенно возя кистью по стенкам глиняного сосуда. Рядом стояли блюдца с травами, кореньями, сушёными грибами, подтаявшими от жара очага ягодами, обугленными мышиными трупиками и чем-то кишащим, похожим на червей. В углу Эура заметила плетёную клетку со змеёй. В палатке было натоплено, и гадина, мучаясь от зимней бессонницы, лениво шевелилась, скребя чешуёй об ивовые прутья. До полуночи было далеко, и шаман не торопясь готовил свои зелья. От вони, аромата, запаха гари, дыма, поднимавшегося над очагом резало глаза.
– В КаулютМаа, значит, собралась, – наконец прервал он молчание.
– Нет, просто на север.
– Просто на север…. Просто север – это горы: для прохода туда тебе хватить деревянного медальона с тотемом нашего Клана. Ты платить за проход через ТрайЕлоссу!
– По горным перевалам хочу пройтись, охотничью удачу испытать, – гнула свою линию девушка. – А печать, открывающую врата ТрайЕлоссы, я на всякий случай просила. В горах может всякое случиться.
– Ущелий и перевалов хватить и здесь, а к ТрайЕлоссе случайно не попасть. Туда ведёт только одна дорога – через речку Киттеру и перевал Орлов. В тех землях мало дичи: все чуять смрад КаулютМаа и бежать оттуда.
– Зря беспокоишься, Хооре, не поеду я туда. У меня и карты-то нет.
– Не лгать старому Хооре, женщина! Ты и Матиас убить тролля. Это пришлый тролль, не наш. Тролль соглядатай, он прийти из-за гор, у него ты найти карты. Ты затеять недоброе, Эура, – неодобрительно покачал головой шаман. – Ты внести плату за проход через ТрайЕлоссу: если ты захотеть, шаман вернуть все деньги, все до последнего золотого.
– Нет.
– Время ещё есть. Подумай.
– Нет.
– Ну, тогда сидеть и слушать. Может боги осветить твой тёмный ум моими словами. КаулютМаа – страна мертвецов. Давно-давно наш клан жить по ту сторону гор. Я не могу сказать плохо или хорошо: мы охотиться, воевать, растить маленьких гоблинов и молиться. Я плохо помнить те времена. Я быть маленький. Очень маленький. Но я помнить, как все измениться. Глупые люди поссориться с драконами и мёртвые выползти из земли. Люди испугаться огородить свои земли магией. Мой клан бежать от беды, но мы сохранить Право Перехода в наши старые земли.
– Ты хочешь сказать, что по ту сторону гор только пустыня и живые мертвецы?
– Я не знать правды. Может быть, люди-маги справиться с мёртвыми, а может нет… Я знать только одно: мой клан больше не вернуться в те земли. Земли, где мёртвые ходить, словно живые, а живые забыть своих богов и предков – прокляты. Нам там нет места.
– То есть, там живут люди?
– Из КаулютМаа сбежать даже гоблинцы, а ты говорить о людях! Не пытайся попасть в те земли, Эура.
Девушка молчала, опустив голову.
– Я могу обмануть тебя, сказать, что боги открыли судьбу, что я заглянуть в шар предсказаний и видеть волю небес. Я мог врать, что боги против твоя затея, – продолжал шаман, размешивая зелье. Голос его тихий и строгий наполнял палатку, вместе с дымом уносился в небеса сквозь оконце надо очагом.– Старый Хооре быть честен с тобой: я никогда не уметь предсказать будущее и гадать по чайной гуще или кишкам свиньи. Шаманом меня называть за другое: я уметь строить цепи в своей голове…. Цепи из событий, поступков, желаний и помыслов. Они помогать мне угадывать. Я просто видеть чуть дальше своего носа. То, что я видеть про тебя, мне очень не нравиться. Я видеть: ты наделать много глупостей. Я не могу отказать тебе, но пока есть время, и серебряная Селена не встать над моим домом, я хотеть спросить ещё раз: «Эура, дочь Наместника Трюггера, ты хотеть купить ключ от ТрайЕлоссы, Право на Переход в КаулютМаа?»
– Да.
– Снимать одежду. – Голос шамана стал ледяным. – Шкуру твою слегка подпорчу.
Эура подчинилась, поспешно скинув рубашку и куртку.
Шаман надел перчатки и осторожно вытащил из очага раскалённый нож, отчего в воздухе завоняло палёной кожей. Обмакнув кончик толстого лезвия в плошку с зелёной жижей, он начал водить остриём по оголённому плечу. Раскалённое лезвие, едва касаясь фарфоровой девичьей кожи, оставляло багровый кровоточащий след.
– Я наложить две печати и замок. Первая печать исчезнуть, когда ты пройти через врата на ту сторону. Вторая – когда вернуться в Предгорья. Замок пропасть, когда исчезнуть обе печати, – объяснял шаман, старательно выводя на плече круглую розетку из листьев клевера. Внутри розетки улыбалась клыкастая морда с гривой курчавых волос, отдалённо похожая на львиную. Закончив вырезать голову на правом предплечье, он смазал кровоточащий рисунок снадобьем и положил нож в очаг. Затем, он вытащил из огня второй нож и принялся тонким лезвием наносить узор на тыльной стороне ладоней. Орнамент из листьев, завитушек и полевых цветов покрыл руки бурой вязью. Там, где элементы соединялись или переходили один в другой, сочилась сукровица. Если же шаман, увлёкшись, нажимал чуть сильнее, набухала кровавая капля.
– Твои люди не оценить мою работу, – грустно покачал головой шаман. – Им не понравиться узор.
– Придётся носить перчатки, – сквозь зубы процедила Эура. Губы её, стиснутые от боли, побелели и высохли. Они едва сдерживалась, чтобы не заорать, но шаман продолжать вырезать на коже причудливый узор, оставляя коричневую дорожку шрама. Наконец, он вернул нож в огонь и придирчиво окинул взглядом работу.
– До утра можешь оставаться в лагере. Как только солнце вставать, Терррорк проводить тебя. Да хранить тебя людские боги… и мать наша, Морриган, – добавил он.
Эура накинула куртку и встала. Покачиваясь на одеревеневших ногах, она вышла из палатки. Только когда полог закрылся за ней, она беззвучно зарыдала и рухнула на снег. Холод унял боль. Снег, касаясь кожи, таял, кровавыми ручейками стекая с татуировок. За Право Прохода в КаулютМаа нужно было платить. Платить золотом. Платить болью. Девушка вытерла лицо снегом и подняла глаза. Ничего не изменилось: все те же холодные звезды и огромная луна висящая над шатром.
– За мной идти, женщина человека, – недовольно скомандовал Терррорк, вылезший из шатра. – Нечего пачкать гнилой кровью двор.
Тряпка, пахнущая травами, упала рядом с Эурой, оставляя в сугробе бурый след. Эура вытерла руки: шрамы защипало, но кровь перестала капать, запёкшись на краях ранок.
– Быстрей, – потребовал гоблинец. – Не стоит привлекать запахом своей крови волчколюдов.
– Лагерь хорошо укреплён, – устало заметила Эура.
– Луна делать их глупыми и злыми. Не стоит дёргать судьбу за усы, – скривился гоблинец, недовольно морща нос.
В подтверждении его слов, в отдалении завыл волк. Его песню поддержали несколько голосов.
– Быстро, – потребовал гоблинец откидываю полог палатки. Эура встала и, накинув на плечи куртку, и побрела за ним.
В палатке было все так же жарко. Шаман давно скрылся в своей пещере, слуги утащили его добро и клетку со змеёй. Остался только запахи кожи и крови, смешавшиеся с ароматом снадобий. У огня валялись одеяла и её сумка, заботливо застёгнутая на две застёжки, хотя Эура помнила, что застёгивала только на одну. Рядом лежал свёрнутый, перевязанный ремнём тюфяк, кусок чистой белой материи и рубаха. Кое-как перевязав предплечье и кисти, девушка оделась и села у костра. Все это время Терррорк внимательно разглядывал её.
– За такую, как ты, можно было получить золото…. много золота….
Эура грустно улыбнулась.
– А что, теперь меньше предложат?
– А кому теперь нужна? Шкура у тебя теперь порченная, как у захребетника.
– Терррорк, расскажи, что там за горами? – Не унималась Эура.
– Шаман разве не рассказывать? Шаман все, что нужно тебе рассказать. Шаман старый и мудрый, а Терррорк маленький и глупый. Он не рассказать больше шамана, никак не рассказать.
– Ничего не рассказал, Хооре. Только пугал.
– Вот и я ничего не рассказать.
– А я тебе золото дам, – усмехнулась Эура. – За все же надо платить, так ведь?
– Терррорк не брать золото.
– Я тебя не первый день знаю, – прищурилась Эура. – Мы вместе ходили на оленей, мы курили трубку мира, я доставала в деревне игрушки для твоих племянников и бусы для твоих женщин. Раньше ж брал и не брезговал.
Под её взглядом гоблинец съёжился.
– Терррорк?
Гоблинец молчал, все больше превращаясь в лесного ежа.
– Поклянись, что ты не сдать Терррорка, – наконец сдался гоблинец – Поклянись людскими богами и предками, что молчать будешь, если пытать тебя.
– Клянусь, – подняла ладонь Эура.
Терррорк оглянулся, прислушался, навострив уши.
– Продать тебя Шаман, – тихо проговорил он.
– Как продал? Кому?
–Ты глупая. Думать: убила тролля, тряпки и шкуру взять и все. Приходить к нам чужие. Спрашивать. Вынюхивать. Узнавать, кто тролля завалить. На шамана ты не ругаться. Если бы шаман не сказать, кто-нибудь другой бы рассказать: Матиас всем о тролле разболтать.
– Кто приходил?
– Хозяин…. Хозяин тролля.
– Кто он? Человек, гоблин?
– Орк захребетник. Терррорк его лица не видеть, видеть только когтистую лапу. Пальца на ней не было. Эура может не бояться: орки не идти в Снерхольм. Орки не любить людей: орков прийти мало, а людей в Снерхольме много. Орки в лесу засаду не делать. Орки ждать на дорогах.
– А если я не пойду на север, передумаю…
– Шаман их о том же спросить. Орк ответить, что не его, шамана, дело.
– Орк был один?
– Я видеть одного, – ответил гоблинец, доставая трубку. – Орки – не орлы, они не летать по одному. Остальные дожидаться у Киттеры.
Трубка была знаком того, что серьёзный разговор окончен. В ответ на вопросы гоблинец молчал, пуская сизые колечки из трубки, или что-то бормотал под нос на гоблинском.
Ужин в Снерхольме был в самом разгаре: гости веселились, шут тряс бубенчиками, медведь танцевал, менестрели пели, и вино текло рекой. Только хозяева поместья были не веселы.
– Аурика, милая, – корил жену Трюггер. – Ты слишком строга к дочери: у девочки просто тяжёлый характер.
– Характер?! – Фыркнула женщина. – Ты называешь спесь и дерзость характером? Это все ты и твой братец, покойный Одвар, да пирует его душа в чертогах Морриган, избаловали. Это ты ей во всем потакал, вместо того, чтобы выпороть!
– Аурика, ласточка моя, ты не права! – Мягко ответил наместник.
– Давай не будем выносить домашние склоки на люди и обсудим это позже, – отрезала Аурика, не переставая улыбаться сидящим рядом гостям. – Довольно она мне крови попортила за сегодня. Пусть посидит и подумает.
– Мама, может быть, действительно отец прав и тебе пора сменить гнев на милость? – Заметил сидящий рядом парень. – Да, Эура бывает резка, но она всего лишь по-своему хотела нас предупредить, что охота нынче опасна. К тому же, мы ставим в неприятное положение хорошего человека, благородного господина Хайдгера. Видишь, как он погрустнел, когда ты отправила Эуру в опочивальню. А человек он действительно хороший: родственник короля, старший сын Фрерберна Могучего, владетель земель к северу от столицы, и король доверяет ему как самому себе.
– Генри, солнце моё, ты хочешь вернуть гадюку в наше болотце, – отмахнулась Аурика. – Ты готов расплатиться за последствие? Эура не признает авторитетов, чинов, и правил. Она, скорее всего, даже не поняла, за что я её наказала.
– Она забавна, – пожал плечами парень. – И королю она понравилась.
– Забавна? – Вскинула бровь Аурика.
– Ну мама.. К тому же Хайдгеру она понравилась.
– Хорошо, Генри, – сдалась Аурика. – Скажи сестре, что мы простили ей неразумные слова. Но запомни: ты отвечаешь головой, за все, что она вытворит сегодняшним вечером.
– Я схожу за ней, мама, – улыбнулся Генри. Лишь уголок его губ дёрнулся, на мгновение превращая улыбку в усмешку.
Как Эура отличалась от тихих младших сестёр, так и тихий Генри отличался от старших братьев. Порою Аурике казалось, что шаманка была всё-таки права, предсказав ей рождение сына. А может быть старая карга, вмешавшись в дела богов, что-то напутала. Именно из-за этой ошибки непоседливая, болтающуюся по окрестным горам Эура оказалась заточенной в женском теле, а домосед Генри, проводящий все время за книжками, мужском.
Тем временем, обогнув галдящую толпу родственников, что заняли места поближе к королю, Генри подошёл к дальнему концу стола, где Хайдгер продолжал предаваться чревоугодию, погрузившись во вселенскую печаль.
– Господин Хайдгер, как хорошо, что Вас нашёл! – Вежливо проговорил парень. – Меня зовут Генри, я сын наместника и брат госпожи Эуры.
– И? – Хайдгер изрядно осоловел. Ум его стал медленным и тягучим, словно смола. Мысли, дёрнувшись, застревали в нем, словно неосторожные мошки.
– Вы обидели мою сестру.
– И? – Хайдгер залпом осушил кубок и потребовал ещё у пробегавшего рядом слуги.
– Вы хотели извиниться!
– Я? – Усмехнутся Хайдгер, вытирая рукавом небритый подбородок.
Если бы мужчина не был пьян, он бы заметил, как брезгливое выражение на миг промелькнуло на лице Генри.
– Да именно Вы. Вы, благородный господин, чьи великие предки занимают самые почётные места за пиршественным столом в чертогах Морриган; храбрый воин, о чьих подвигах слагают песни; мудрый полководец, на чьей мудрости учат молодое поколение, так?
– Несомненно!
– А моя сестрёнка – просто взбалмошная девица, – продолжал Генри. – Ну как же Вы, такой мудрый и уважаемый человек, не извинитесь. Нет, я не прошу Вас падать на колени и прилюдно признавать свою вину. Мы же с вами знаем, кто на самом деле не прав, – подмигнул Генри.
– Сладко стелешь, парнишка, да жёстко спать. Ступай ты лучше лесом, парень. Поищи другого дурака.
– Вы на охоту хотите? – Поджал губы Генри. – Старшие братья, Арво, Эверт и Кнутти не поведут в лес без Эуры. Только она знает тропы.
– Так сестрица твоя сказала, что нет в лесу дичи.
– Врёт она. Сегодня кабанов привезли целые сани. Эура отходчива. Помиритесь с ней, и Вы будете всю жизнь вспоминать охоту в здешних лесах.
– Хорошо, уговорил ты меня, – рявкнул мужчина, рывком вставая с лавки.
Сказители и песнопевцы с грохотом попадали, словно спелые яблоки с обломившейся ветки.
– Следуйте за мной, господин, – учтиво поклонился Генри и направился к выходу. Слуги, сновавшие с подносами и корзинами, пропускали сына Трюггера. Хайдгеру же приходилось пробивать проход локтями, уворачиваясь от блюд.
На лестнице они неожиданно столкнулись с Метхильд. Нянька спускалась, напевая весёлую песенку. Щеки её раскраснелись от вина.
– Куда это ты собрался, Лисёнок? – Грозно спросила женщина, перегораживая дорогу.
– По делу,– уклончиво ответил Генри, пытаясь проскользнуть мимо, но лестница, ведущая в женские покои, была узка для двоих, тем более для троих, а необъятная Метхильд просто закрывала её всю.
– В женскую половину? По делу? – Прищурила глаз Метхильд.
– Мать просит Эуру спуститься: гости без неё скучают.
– Так подожди здесь. Я сама за ней схожу.
– Э.. Метхильд, у нас деликатное дело. Господин Хайдгер был бестактен сегодня и хочет принести извинения.
– Пусть приносит, – пожала пухлыми плечами женщина. – Я сейчас её позову.
– Видишь ли, Метхильд. Тут шумно, народ ходит, а извинения подобного рода благородные господа приносят в тишине. Всё-таки он сын брата короля, ну ты меня понимаешь.