– Макс, извини…– Вейм взяла стакан и, размешав порошок марганца и добавив несколько каплей имбирного масла, протянула Максу. Макс взял трясущимися руками и залпом выпил пойло. – Не стоило брать тебя в лавку.
– Лягушки, – прошептал он пересохшими губами.
– А… это сине-зеленые жабакусы. Прекрасный товар! Пять капель слизи на стакан молока и галлюцинации обеспечены.
Макса снова вырвало. Однако, ему несомненно стало легче.
– Ненавижу лягушек…
Вейм улыбнулась. Бледный и измученный Макс ей казался более человечным. Как только ему полегчало настолько, что он смог встать, Вейм потащила его в один из трактиров, что располагаются между центральной площадью и кварталом удовольствий. Сладкий чай с имбирем привел мужчину в чувство, но при удобном случае он все же отлучался в уборную. Пока Макс приводил в порядок желудок, встречаясь с завтраком и ужином, Вейм расспрашивала Йохана о Максе. Йохан же не замечая того стремительно пьянел с каждым глотком глинтвейна. Пьянея, он добрел, язык его развязывался, и он, словно на исповеди, рассказывал обо всех любовных похождениях Макса за последние годы. Из его рассказов Вейм вынесла то, что до встречи с ней Макс любил веселых блондинок с грудью, что не помещается в ладони. Почему Макс вдруг изменил своим вкусам, обратив свои взоры на худую, темную Вейм, Йохан даже не мог представить.
– Вернулся, красавчик,– улыбнулась Вейм, когда Макс в очередной раз возвратился после отлучки в уборную.
– Что это с ним? – Спросил Макс, кивком головы указывая на Йохана, храпящего на лавке.
– Слишком крепкий глинтвейн, – пожала плечами Вейм.
– Извини меня… за жабакусов… – Начала Вейм крутя в руках глиняную чашку с ароматным чаем.
Макс вымученно улыбнулся.
– А ведь знаешь, сейчас ты больше похож на человека, чем утром, когда приперся с букетом цветов. Как говорил один монах, физические страдания делают людей людьми, сдирая маски, обнажая истинное лицо. Не многие могут продолжать играть выбранную роль, когда им вспарывают кишки или отрубают пальцы.
– О чем ты? – Отхлебнул Макс чаю.
– Брось, Макс. Я же не твой типаж. Тебе привлекают во мне чисто меркантильные интересы. Так что давай выкладывай: кто и что посулил тебе, чтобы ты изображал пылкого влюбленного.
– Как ты могла подумать! – Попробовал было возмутиться Макс.
– Макс, не начинай.… Эти отношения мне не нужны. Тебе ж они, как ком в горле. Не зря же ты приперся с веником ядовитых цветов орать под мое окно. Я слышала, как ты вчера пел Илане, как смотрел в глаза Меаде. Вот тогда ты был искренен, но не сегодня утром. Извини, Макс, актер из тебя никудышный. Даже если Йохан не сдал бы тебя, я бы все равно бы догадалась, что отношения со мной тебе противны. Я могу даже сказать почему: ты не любишь претворяться и делать что-то по чужой указке. Ты и раньше был такой, не думаю, что за шесть лет что-то изменилось.
Макс молчал.
– Так кто же… Эйтель или Эрик?
– Эйтель,– опустил голову Макс. – Я на прошлой неделе проигрался в кости лорду Айверту Янсену.
– Это тот миловидный мужчина сорока лет, что сопровождал ее на турнире?
– Да. Мне нечем было платить. Эйтель сказала, что забудет долг, в обмен на небольшую услугу. Я должен буду встречаться с тобой. Только не говори ей, что я проговорился о нашем с ней договоре.
– И сколько это должно было бы продолжаться.
– Около месяца.
– То есть, месяц ты собирался портить мне жизнь…
– Ну не совсем…
– Я забираю свои извинения за шутку с лягушкой и предлагаю новый договор: ты месяц отыгрываешь пылкую любовь, я делаю вид, что без ума от тебя, а потом мы страшно ссоримся, скандалим и разбегаемся. Можно без ссор и скандалов просто разбежаться.
– А свадьба?
– Какая к лешему свадьба!?
– Ну, я думаю, что Эйтель не просто так это все затеяла, и все должно закончиться свадьбой.
– И не надейся, – фыркнула Вейм, снимая с правой руки перчатку. – Видишь эти два кольца? Одно кольцо подарил мне на помолвку муж, второе – память о сыне. На этой руке больше нет места для обручальных колец.
Макс ошалело смотрел на нее. Ему казало, что он понимал отдельные слова, фразы, но смысл сказанного не укладывался в его голове
– Так значит ты не хочешь замуж, семью…
– Нет, – пожала плечами Вейм. – Семья… дети… Боги решили, что я недостойна всего этого. У меня был шанс, но я его упустила. Теперь моя судьба выполнить земное предназначение, чтобы боги дали мне уйти из этого мира.
– И в чем же твое предназначение?
– Я не знаю… Никто не знает… Но ни детей, ни мужа у меня не будет. Так что, возвращаясь к нашему разговору: готов ли ты принять мое предложение?
– Мне нужно подумать.
– Ты ничего не теряешь: выполнишь уговор с Эйтель и свободен. Я тебя напрягать не буду: мне это не нужно. Ты только Эйтель не проговорись. О Йохане не беспокойся, скоро он прейдёт в себя и ничего не вспомнит. Мои спутники не понимают на экси. Через месяц ты волен идти на все четыре стороны.
– Хорошо, я согласен.
– Кстати, где ты достал это веник, с которым явился под мои окна?
– Купил у монашек, что торгуют цветами у городского кладбища. Увы было слишком рано, и лавки были закрыты,– добавил Макс оправдываясь.
– Мило. Можно еще несколько просьб?
– Конечно же, прекрасная леди.
Вейм поморщилась.
– Никаких серенад по утрам и оставь свои идиотские выраженьица для любовниц.
– Неужели тебе неприятно?
– Они слишком сладкие.… Я люблю, чтобы все было в меру.
– Суровая северная женщина.
– Да. Ты б чайку-то пил. Для твоего желудочка очень полезно. И не волнуйся, я никому ни расскажу о твоих трепетных отношениях с лягушками.
Не успела хозяйка принести чаю и свежих пирогов с капустой, как Йохан стал стремительно трезветь. Он искренне удивлялся своему состоянию, греша на хозяйку чайной, не заметив что прежде, чем отдать кружку миловидной услужнице, Отти вытащил из него мешочек со специями с маленьким гранатовым камушком как бы невзначай прилепившимся у основания. Камешек, называемый в народе «пьянь камнем», Отти вернул в оправу кольца, где он и находился до этого.
– Ну и чем мы займемся? – Спросил Макс, когда весь чай был выпит, пироги съедены, и за еду уплачено.
– Неужели у тебя нет дел в городе?
– Эм… мои дела уехали на охоту вместе с королем,– проговорил Макс тушуясь.
– А можно узнать имя этих дел?
– Думаю, не стоит, – Проговорил Макс.– Сегодня я полностью в твоем распоряжении.
– Ну тогда можно продолжить осмотр лавок в Переулке Травников.
– Мне кажется, это будет лишне.
– Значит ещё несколько кругов по городу, пока солнце не начало палить, и ты свободен.
– А вечером?
– А на вечер у меня планы. Извини, Макс, но по нашей легенде именно ты влюблен в меня.
– А ты?
– Ну, мое сердце растает где-то через недельку. Я же порядочная женщина и не могу сразу бросаться в омут страстей.
– То есть, я спокойно могу залечивать свои сердечные раны в обществе других дам?
– Да сколько угодно! Только старайся не увлекаться, ато твое поведение может показаться подозрительным.
–Да… дела… А ты, значит, собралась на свиданье с другим? Может, мы зря все это затеяли? Рассказали бы тетушке Эйтель, что у тебя по другому сердцу бьется…
– Не угадал, болезный. У меня дела иного свойства. Я заказала клинок,– не моргнув глазом соврала Вейм. – К вечеру должны сделать. Нужно будет подойти посмотреть, и, если понравится, забрать.
– Как это «если понравится»?
– Мастера в Мянтувиле превосходные, но вот сырье – никудышное: плохое железо, мягкое. Поэтому я договорилась, что возьму клинок, только если меня все устроит.
– А…
– Меня сопровождать не надо,– перебила его Вейм.
– Хм. Впервые вижу таких самостоятельных женщин.
– Увы, все приходится делать самой.
После чайной они пошли бродить по городу. Вейм рассказывала Отти и близнецам про Мянтувиль. Они дождались полуденного представления на городских часах. За ночь с площади убрали опилки, конский навоз и мусор, разобрали помосты и трибуны, одним словом привели ее в обычный вид. Затем они бросили медные монетки в колодец Святого Августа, чтобы боги даровали им удачу. Колодец был с секретом: монетки не долетали до его дна, оседая в спрятанном под водной гладью решете. Если же нужно было набрать воды, поворотный механизм убирал решето в нишу, пропуская ведро с водой. Монахи раз в день опустошали колодец, забирая монетки. В целом устройство работало так: Люди бросали монетку сквозь щель в тяжелой чугунной крышке колодце, монетка плюхалась в воду и попадала в решето. Если же жители окрестных домов приходили за водой, они поворачивали колесо, одновременно убирающее решето, отодвигающее крышку и поднимающее ведро с водой. У монахов же был ключ. Они вставляли его в едва различимую скважину в камнях у основания колодца и, крутя то же самое колесо, поднимали на поверхность решето полное мелочи.
Колодец и часы были самыми известными чудесами Мянтувиля. Однако Вейм больше всего нравилась Матушка Ветер, деревянная фигура женщины в позолоченных одеждах. При сильном ветре прикрепленные к спине большие, похожие на драконьи крылья приходили в движение, а сложенные на груди руки с длинными ногтями начинали хлопать в деревянные ладоши. Статую много лет назад нашли на развалинах за Мянтувилем, и ныне она украшала Храмовую площадь, при малейшем дуновении ветра собирая толпы зевак. Почему-то фигура напомнила Вейм Стальную Маа. Именно так должна была выглядеть свекровь, если бы боги позволили бы ей родиться драконом. Как и Вейм, Маа была пришлой, взятой в семью РедДреганов для обновления крови. Кто был родителями Маа, никто не знал. Маа никогда не рассказывала ни о своей семье, ни о своей жизни вне Драконовых земель.
Когда солнце стало нещадно припекать, а купцы закрыли свои лавочки на обед, они простились у дверей дома Эйтель. Родственники еще не вернулись с охоты, и слуги разбрелись по своим делам. Дом стоял пустой и заброшенный. Когда Максимилиан и Йохан скрылись за поворотом, они вышли из дома и направились в противоположную сторону. Сделав крюк, Вейм и ее спутники вышли через западные ворота, миновали ярмарку и рынок. Когда шпили Мянтувиля остались позади, они свернули с тракта. Была макушка лета, вовсю колосилась пшеница, обещая богатый урожай и сытую зиму. Миновав поля, они оказались на берегу. Заплатив ленивому перевозчику, отдыхавшему на пристани в тени разросшейся ивы. Перевозчик доставил вниз по течению, там, где синяя лента реки вихляла, уходя от старого русла. Там они простились с этим милым человеком, уговорившись, что он будет ждать их на этом месте, после полуночной службы. Пройдя еще немного, они оказались у одного из озер, изумрудами рассыпанных по старому руслу. На поросшем камышами, осокой и низким орешником берегу, в тени серебристой ивы они разбили костер. Пока мужчины готовили еду, Вейм нашла сухую песчаную полянку, у самой кромки воды.
Спутники ни о чем ее не спрашивали. Пока Вейм варила зелье, побрасывая в маленький медный котелок купленные ингредиенты и помешивая мутное зеленое варево осиновой веточкой, они еще раз сыграли в кости под неодобрительные взгляды Вейм, сварили уху, поспали. Запах зелья распугал комаров, и насекомые зло звенели в камышах, не решаясь подступиться к полянке. К вечеру зелье было готово. Вейм, наказав ждать, отправилась к облюбованной площадке. Там она, растерев мел в ступке, нарисовала гектограмму с плавными, чуть закругленными концами. По углам она расставила плашки с мутной болотной водой, в каждую плашку опустила зажженную свечу. Из болотных цветов сплела венок. В округе орали лягушки, а в заводях плескалась рыбка.
– Понеслась родимая, – подумала Вейм, садясь в центр гектограммы. Она хлебнула зелья из котелка и, сосредоточившись, вызвала в памяти образ Стилмата. Она в мелких подробностях вспоминала, как выглядит дракон, как он говорит, как двигается. Стилмат был рядом, Вейм чувствовала его присутствие, его недоумение, его любопытство.
– Стилмат, ответь мне, – внятно произнесла женщина. Пламя свечей задрожало и начало трещать. – Стилмат, водяной дракона, сын дракона и драконицы, потомок славного рода Великого Дракона, создателя всего сущего, явись мне.
Стилмат молчал, прячась в холодных глубинах озера. Вейм чувствовала его взгляд из толщи воды.
– Я Вейм, жена Илириха РедДрегана, потомка Онни Тихого, призываю тебя.
Вейм почувствовала, как от нее протянулась тонкая нить связывающая ее и Стилмата.
– Я Вейм РедДреган, правитель Драконовых земель, призывая тебя.
Он почувствовала, как дракон шевельнулся, как натянулась нить, как пошли круги по водной глади, но Стилмат все еще отказывался разговаривать или появляться.
– Именем Великого Дракона, я призываю тебя Стилмат. Подчинись мне.
Нить стала утолщаться. Женщина уже чувствовала биение огромного сердца, тяжелое дыхание. Вода в озере забурлила. Вейм глотнула остатки зелья.
– Я призываю тебя, Стилмат, – прошептала она, вставая на колени и поднимая руки в приветственном жесте.
Драконы не любят, когда им приказывают. Дракон дернулся, натягивая нить до предела, затем резко остановился.
– Ты не имеешь власти надо мной человек, ибо дни твои счетны…– Прошипела рептилия, перерезая зубами нить. Нить хлыстом ударила женщине в грудь, и на губах почувствовался солоноватый привкус крови.
Вейм очнулась у костра от запаха нашатыря.
– Ритуал окончился неудачно?
По голосу она узнала Отти. Перед глазами стояла темная пелена, глаза различали лишь яркое пятно костра и три тени.
– Стилмат отказался разговаривать. Черт вас, драконов разберет: то спасаете шкуру, то отказываетесь объяснять свои поступки.
– Может быть, нам просто нужна только шкура?
– Я подумаю над этим. Но Стилмат, тоже молодец: дождался, когда я сотку достаточно толстый «поводок», чтобы вытащить его на сушу и резко разорвал.
– Странно, – задумался Отти. – Стилмат всего лишь речной дракон. Такие твари не очень сильны, а наш еще и травмирован: у него не хватает двух плавательных отростков. Как он вообще решился разорвать «поводок»?
– Не знаю, Отти, но с магическими экспериментами на ближайшее время покончено.
Грудь в районе солнечного сплетения ныла. Вейм чувствовала под курткой набухающий синяк. Над рекой уже плыл колокольный звон мянтувильских храмов. Быстро собравшись, они вышли к переправе. Лодка паромщика, освещаемая фонариком, покачивалась у самого берега. За лишний золотой рыбак отвез их к пристани и путники медленно побрели через весь город. К дому Эйтель они добрались к полуночи. Леди Эйтель еще не спала. Растянувшись на устланной мягкими покрывалами кушетке, она вышивала, попивая красный чай. Авундий следил за фонариками, чей свет, падающий на пяльцы, привлекал ночных мотыльков. Остальные, утомленные охотой, уже давно видели сны.
– Ну, как дела? – Осведомилась Эйтель.
– Макс великолепен! – Устало отшутилась Вейм.
– Рада за тебя,– удивилась Эйтель, но уголки ее губ дернулись в легкой усмешке.
Вейм устало кивнула головой и побрела в свою комнату. Там она быстро разделась и, взгромоздив тяжелое тело на кровать, моментально провалилась тяжелые объятья сна.
Проснулась женщина от тихого скрипа входной двери. Она медленно потянулась к оружию. Кинжал всегда носился на правом предплечье: ночью – поверх нижней рубашки, днем – поверх верхней одежды. Нащупав пальцами кожаную оплетку рукояти, Вейм медленно приоткрыла глаза, не поднимая пушистых ресниц.
– Доброе утро Вейм,– Ойра тихо присела на краешек кровати и положила руки на колени.
Вейм поморщилась, разжала пальцы, и открыла глаза.
– Дракона вызывала? – Принюхалась Ойра.
Едкий запах варева пропитал даже нижнюю одежду, волосы и кожу. Вейм кивнула, натягивая одеяло.
– Стилмат так и не появился?
– Зачем спрашивать то, о чем уже знаешь? Отти наверное все уже рассказал.
– У меня плохие новости: мне так и не удалось определить яд. Увы, отравляющие зелья – не моя специальность, но у меня есть и хорошие новости.
– Почему-то у меня такое предчувствие, что меня они не обрадуют.
– Максимилиан ждет тебя во внутреннем дворике. Не успело солнце встать из-за горизонта, как он уже появился в этом доме.
Вейм чертыхнулась, вспоминая темных драконов и их приспешников.
– Почему тебе не нравится этот молодой человек? Он умен, остроумен и обходителен. По-моему он очень милый.
– Слишком милый… Лучше расскажи, как вчера Хаген съездил на королевскую охоту.
– Хаген был просто великолепен: забил для короля вепря, спас его сына от гадюки и получил пост главного сокольничего.
– Ай, маладца!
– По нему этого не скажешь, – вздохнула Ойра, складывая руки на колени. – Он в отчаянии: Брегис держит его на расстоянии. Он, кстати, тебе записочку передал.
Ойра достала из-за пазухи листочек плотной бежевой бумаги, перетянутый бечевкой. Концы бечевки были надежно припечатаны сургучной блямбой. Ойра положила бумагу на подушку и приняла прежнюю позу. Достав из-под теплого одеяла руку, Вейм взяла конверт, сломала печать и развернула листок.