– А я и отца своего никогда не видел, – сказал Тимоти, – но со временем я завел то, что как-то напоминало семью. И для того, кто вырос на моей улице, это было неплохо. Пока было. Я тебе вот что скажу – такого пиздеца, какой творился в моем детстве, в твоем и близко не было.
– Моя жизнь прекрасна, – сказала Тереза. – Могу получить что пожелаю. И когда пожелаю. Все обо мне заботятся как могут. Мой отец следит, чтобы мне дали образование и подготовку, необходимые для управления миллиардами людей на тысячах планет. Ни у кого нет таких возможностей и привилегий, как у меня. – Она замолчала, удивленная ноткой горечи в собственном голосе.
– Угу, – сказал Тимоти. – Как я понимаю, ты именно поэтому всегда оглядываешься, когда сбегаешь сюда повидаться.
В эту ночь, лежа в темноте в своей комнате, она никак не могла уснуть. Тихие ночные шумы Государственного Здания взяли над ней странную силу, отвлекали и заставляли вздрагивать. Даже мягкое потрескивание стен, отдающих накопленное за день тепло, казалось стуком, которым кто-то пытался привлечь ее внимание. Она попробовала перевернуть подушку, прижаться щекой к прохладной стороне и включить мягкую, успокаивающую музыку. Не помогло. Раз за разом она закрывала глаза и заставляла себя проваливаться в сон, а через пять минут обнаруживала, что глаза широко открыты, а сама она уже на полпути к воображаемому спору с Тимоти, Холденом, Иличем или Коннором. Уже за полночь она встала с кровати.
Крыска подскочила вместе с ней, пошла следом в ванную, потом в офис, но только Тереза села на табурет, немедленно свернулась у ее ног и захрапела. Собаку ничего не беспокоило, по крайней мере надолго. Тереза включила старый фильм о семье, живущей на Луне в квартире с привидениями, но шоу задержало ее внимание не дольше, чем подушка. Тереза подумала, не пройтись ли по саду, но эта мысль вызвала раздражение. Тогда она поняла, чего на самом деле хочет, как и то, что знает это уже давно. Это понимание словно заставило ее сдаться самой себе.
– Доступ к журналу безопасности, – сказала она, и комнатная система сменила коридоры Луны на экране на деловой интерфейс.
Даже такая уважаемая и важная персона, как она, имела доступ не ко всем журналам. Кроме ее отца и доктора Кортазара никто не мог получить доступ к записям загона, например. Это было нормально. И неважно, что ей понадобилось. Никто не заботился о личном пространстве Холдена. Она могла наблюдать за тем, как он спит, если бы захотела.
Она дала системе задание построить полный маршрут перемещений Холдена за всю неделю и принялась просматривать. Тереза знала, что Государственное Здание полностью контролируется системой наблюдения, но было интересно посмотреть, где находятся микрокамеры, и сколько они могут захватить, оставаясь при этом невидимыми. Наблюдая за пассажами Холдена по садам и зданиям, она думала, что по тем же каналам могла бы посмотреть и кое-что еще. На Коннора и Мюриэл, например.
На одном из экранов Холден сел на траву и уставился на ту самую гору, где жил Тимоти. Ускоренный просмотр придавал его случайным движениям и жестам вид нервного тика. Его будто трясло. Потом перед ним возникла Крыска. Потом и сама Тереза. Изображение с камеры на нее совсем не походило. Ей казалось, она выглядит не так. Она думала, что волосы у нее более гладкие, а осанка – более ровная. Тереза безотчетно подвинулась на табуретке и села прямо. Холден плюхнулся на траву, сел с мокрой спиной, потом Тереза и Крыска выскочили из кадра. Тереза опять забыла про осанку и подалась вперед.
Холден на экране поерзал, затем вскочил и умчался. Она смотрела видео в двадцать раз быстрее нормы. И за час могла в общих чертах просмотреть целый день. Холден за обедом, читающий что-то с наладонника. Холден на прогулке на той же общей площадке, где гулял и ее класс. Холден остановился поболтать с охранником. Холден в спортзале, занимается на старых тренажерах, которые они обычно использовали на кораблях. Холден сидит за столом на веранде с видом на город, в компании доктора Кортазара и бутылки вина…
Она стукнула по экрану, сбросив скорость до нормальной, и нашла аудиодорожку.
«…еще медузы, – говорил доктор Кортазар. – Турритопсис дорнии – классический пример, но есть еще с полдюжины. Взрослые особи возвращаются к состоянию полипов из-за стресса. Как если бы старик стал зародышем. Это не та модель, которую используем мы, но ее существование означает, что для организма не установлен максимальный срок жизни. – Он надолго припал к стакану с вином.
– А какую модель вы используете? – спросил Холден.
– Исходным толчком к работе послужили случаи, когда ремонтным дронам удалось добраться до трупов. Хоть и не настоящее бессмертие, но у получившихся новых организмов нашлись некоторые улучшения. Вот где грядет прорыв. Вот на чем мы действительно должны сосредоточиться – с жертвами или нет. Здоровый субъект с четко выраженным базовым уровнем вместо этих… – его голос зазвенел от презрения, – этих полевых исследований. Как добиться более устойчивого гомеостаза. Только то, что это трудно, не значит, что задача в принципе нерешаема.
– То есть, по вашему, в этом нет ничего противоестественного, – сказал Холден, подливая еще немного из бутылки в стакан доктора.
– Бессмысленный термин, – ответил Кортазар. – Человек зародился в естественной среде. Все мы естественны. Все, что мы делаем – естественно. Все идеи об особости нашего вида основаны либо на сантиментах, либо на религии. И не имеют никакого отношения к научной перспективе.
– Значит, если мы доберемся до вечной жизни, это не будет противоестественно? – В голосе Холдена звучало искреннее любопытство.
Кортазар наклонился к пленнику поближе, жестикулируя левой рукой, пока правая сжимала стакан.
– Нас ограничивает лишь то, в чем мы ограничиваем себя сами. Это совершенно естественно, искать личной выгоды. Совершенно естественно обеспечивать преимущества собственному потомству, а чужое – их лишать. Убивать врагов – что может быть естественней. Это даже отклонением в поведении не назовешь. Все это всегда укладывается в середину колоколообразной кривой.
Тереза положила голову на руки. Она ясно понимала, что Кортазар напился. Сама она никогда не пила, но видела, как некоторые взрослые на государственных мероприятиях так же теряли фокус и казались немного не в себе.
– Хотя вы правы, – сказал Кортазар. – Абсолютно правы. Нужен более масштабный базис. Это верно.
– Бессмертие – игра с очень высокими ставками, – сказал Холден, словно соглашаясь.
– Да. Постижение всей глубины знаний, таящихся в протомолекуле и артефактах, может занять сотню жизней. Дать исследователям умереть и заменить их на кого-то другого с не таким продвинутым пониманием – это явно, определенно плохая идея. Но такова политика. Таков путь вперед. Значит, таков путь вперед.
– Потому что Дуарте сделал это политикой, – сказал Холден.
– Потому что приматы нашего вида придерживают ценности для своего потомства за счет всех остальных, – ответил Кортазар. – «Бессмертным может быть только один». Так он сказал. А потом взял и изменил свои же правила. Она, видите ли, тоже может быть, потому что он выдумал для этого оправдание. Потому что она – его продолжение. Меня это не злит. Мы все – просто организмы. Я не злюсь. Но это не имеет смысла.
– Это хорошо, – сказал Холден.
– Важно получить надежные данные. Один человек. Много людей. Все едино. Но некачественно спроектировать эксперимент? Вот где истинный грех, – невнятно бормотал Кортазар. – И я тут ни при чем. Природа постоянно пожирает своих детей.
Холден подвинулся, посмотрел прямо в камеру, будто точно зная, где находится скрытый объектив. Будто зная, что она смотрит. «Ты должна приглядывать за мной». По шее Терезы поползли мурашки, и даже когда он отвернулся, ей казалось, что он видит ее так же ясно, как и она его.
Она выключила видео, закрыла журнал и вернулась в кровать, но так и не уснула.
Переведено: M0nt
Глава 15: Наоми
Исполнение желаний обязательно тебя поимеет. Наоми отогнала крамольную мысль, как и множество раз до этого.
Первая часть демонтажа убежища оказалась самой простой. В полётах она провела годы: иногда сама перевозя грузы, иногда гоняясь за грузами контрабандистов АВП и Транспортного Союза, и давно знала все хитрости. Разобрать амортизатор и вспомогательную систему – вопрос двух часов. Все её вещи модульные. Полученные детали можно запустить в общий круговорот запчастей. Всё растворится в большом корабле, и при проверке покажется лишь кучкой досадных просчётов инвентаризации.
С пустым местом в контейнере чуть сложней, но не сильно. По накладной, полезная нагрузка контейнера та же, что и у семидесяти других – земные бактерии и микробы, да базовая основа почвы. Немного подвигать ящики, чтобы конфигурация груза стала менее плотной, и место, которое занимала Наоми, заполнится. Когда припасы достигнут пункта назначения, она будет уже далеко. И даже если Лакония зафиксирует недостачу, вряд ли можно будет предположить что-то большее, чем банальную кражу.
Время – вот серьезная проблема. Первая действительно настоящая проблема.
Лаконианский корабль уже оттормаживался. Восемнадцать часов до прибытия, слишком мало, чтобы всё успеть. Сильно помогла Эмма. Её стаж работы на разных транспортах превышал стаж Наоми, а погрузчиком она управляла, как собственным телом. И всё равно времени в обрез. Каждый час монотонного шипения и бренчания меха, с запахом промышленной смазки и ноющей болью в костях от усилий, увеличивал шансы, что кто-то из команды заметит происходящие странности. Ближе к концу Наоми отослала Эмму на поиски информации для более детальной картины. Не остановлены ли какие корабли? По стечению обстоятельств, или на линкоре знают, где именно надо её искать?
Пока не узнает точно, она будет сохранять надежду. Ещё один девиз этих дней.
Наоми сдвинула последние паллеты в коробке из стали и керамики, месяцами служившей ей домом, закрыла двери, запечатала замки, налепила на дверной шов наклейку таможенного досмотра. Оставалось припрятать сам погрузчик, и поменять наклейки на каждом из взломанных раньше контейнеров, но эта операция займёт от силы пару минут. Почти половина смены до осмотра. Чуть больше четырёх часов, чтобы воссоздать собственную личность и смешаться с экипажем. Вот и вторая настоящая проблема...
Исполнение желаний обязательно тебя поимеет.
Они сидели тогда в каком-то баре «Паллады-Тихо», вскоре после объединения станций. У Клариссы наступил период относительного здоровья. По крайней мере, она чувствовала себя в силах пить. Наоми не помнила названия бара, но раз там была гравитация, значит он находился в старом жилом кольце «Тихо». И она точно помнила там Джима. Разговор зашел об ожиданиях насчёт грядущей женитьбы Алекса. Приведет ли жену на корабль, возьмет ли отпуск, чтобы быть с ней, или ещё как? Плюсы и минусы имелись в каждом из вариантов. Наоми думала, что на каком-то уровне они уже тогда знали, что отношения обречены. В том баре Кларисса, откинувшись на спинку стула со стаканом виски в руке, изрекла своё задумчивое:
– Исполнение желаний обязательно тебя поимеет.
– Пока сидела в тюрьме, только и хотела – оказаться где-то ещё. А потом вышла на свободу.
– Прямо в апокалиптический кошмар, – сказала Наоми.
– И даже после. Когда мы добрались до Луны, и до «Роси». Трудное было время. Пока была в тюрьме, понимала кто я. Но ушли годы, чтобы разобраться, кто я на свободе.
– Мы же вроде про брак говорили?
– Я и говорю, обязательно поимеет, – повторила Кларисса.
Наоми коснулась ладонью контейнера. Она изолировала себя ради безопасности, и безопасность стала её тюремщиком. Всё, чего она хотела – снова просыпаться рядом с Джимом. Просто жить с ним чем-то, похожим на простую приятную жизнь. И теперь, не имея возможности это сделать, она хотела лишь вернуть свою лачугу отшельника.
Звякнул ручной терминал. Вызов мог отправить только один человек.
– Как дела наши скорбные? – спросила Наоми.
– Придумала план, – ответила Эмма. – Встретимся у третьего медицинского отсека.
– Я не знаю, где это. У корабля есть функция навигатора? Потому что спрашивать дорогу – план не из лучших.
– Чёрт. Ладно, жди там. Буду в районе минут десяти. Сама тебя проведу.
– Поняла, – ответила Наоми и оборвала соединение. Хватит времени, чтобы запечатать оставшиеся контейнеры.
Эмма, плавая напротив, сжимала тюбик с иглой для подкожных инъекций между указательным и большим пальцем, словно стрелку для дартса. Однако, если не обращать внимания на технику, план оказался максимально продуманным для столь сжатых сроков. Наоми вытянула подбородок, и Эмма уколола опять, быстро пощипав место укола, чтобы правая скула соответствовала уже припухшей левой.
– Как ощущения? – спросила Эмма.
– Зудит, – ответила Наоми.
– Уверена насчёт глаз?
– Ага.
Внести Наоми в судовое расписание не выходило. У Эммы не хватало разрешений, чтобы задним числом отправить документы в последний порт приписки «Бикаджи Камы». А лезть в систему прямо перед проверкой – накликать беду. Один неподчищенный лог, и внесённые в последнюю минуту изменения станут красным мигающим указателем на то, что они хотели скрыть. Но если Наоми не стать обычным членом экипажа, то она хотя бы может несоответствовать биометрии Наоми Нагаты. Нужна пара игл, воткнутых в правильные места, и чуть жидкости, вызывающей лёгкий отёк. Главная хитрость – изменить форму лица так, чтобы она выглядела кем-то другим, а не просто опухшей собой.
Старый медотсек был правильно укомплектован. Ничего не блестело новизной, всё выглядело подержанным. Но не забытым. Наоми провела здесь достаточно времени, чтобы увидеть разницу. Через камеру ручного терминала она рассматривала своё новое лицо. Первым делом Эмма обрила её, и неприглядная стрижка заставила её лоб казаться шире, а глаза ближе посаженными. Отек на лбу и челюсти утолщил черты. По оценке системы, восемьдесят процентов соответствия обычному виду. Достаточно, чтобы опознание могло быть списано на ложное срабатывание.
Только если они не знали точно, где её искать.
– Я включила тебя в команду обслуживания радиатора, – объяснила Эмма. – Шеф отправляет их менять охлаждающую жидкость.
– Прелесть, – отреагировала Наоми.
– Зато вонь – отличный повод носить маску. И бригада там смешанная. Если повезёт, каждый будет думать, что ты из другой смены.
Эмма вонзила иглу в кожу под глазом Наоми. Немного болезненно.
– Сколько времени осталось?
Взглянув на свой терминал, Эмма сдавленно и хрипло ругнулась.
– Уже пора, – сказала она, в последний раз втыкая иглу. – Они готовятся перейти на корабль.
– Если поймают, – произнесла Наоми, – я постараюсь продержаться, и дать тебе время сбежать. Но не медли, Саба должен узнать, что случилось.
Эмма не подняла глаз, но кивнула. Они знали о рисках. Сами подписались на них. Эмма выдала ей маску, и пока они шли к инженерным палубам, Наоми размышляла, как Бобби и Алекс узнают о её поимке. Что услышит об этом Джим. И оставалось искушение: прыгнуть в пропасть самой, не дожидаясь, пока столкнут – и пытаться контролировать падение.
Линии подачи хладагента «Бикаджи Камы» устарели, но содержались в приличном состоянии. Когда-то, в дни службы на водовозе, ей приходилось обслуживать такие системы, и процесс не был сложным. Унизительным, грязным, но не тяжёлым. С ней в бригаде было ещё четверо. Пять человек из трёх смен с одного корабля. Так себе маскировка.
Без неожиданностей, процесс очистки должен был занять около четырёх часов. Ей оставалось надеяться, что за это время лаконианцы успеют провести инспекцию и отчалят восвояси. Требовалось оставаться тихой и незаметной, пока опасность не минует. Наоми погрузилась в работу, слушая приказы бригадира и отыгрывая свою роль с минимальной суетой. И она почти забыла, что следует беспокоиться о чём-то, кроме соблюдения уровня подачи хладагента в фильтры, когда их прервали.