Король Харуун проснулся как привык ― около семи утра. Он полежал, слушая, как на улице снаружи шаркает метла уборщика, а потом с силой провёл рукой по лицу и резко сел, откинув одеяло.
В такой час можно было не зажигать свечи или плошки с жиром. Утренний свет уже проникал сквозь узкое окно королевского жилища. Харуун нашарил у кровати тапки, надел их и, не раздеваясь после пробуждения, пошёл готовить себе завтрак.
Жилище его представляло собой небольшую, как и у всех жителей города, комнату. Напротив входной двери, отгороженная ширмой, стояла кровать. По левую сторону от неё ― сколоченный из досок шкаф, где Харуун за одной дверцей хранил свою скромную одежду, а с другой на полках стояли глиняные ёмкости с только вчера выданной ему на месяц мерой припасов: мукой, сухофруктами и прочими съестными вещами, которым тепло не могло навредить.
По другую сторону от двери, так, чтобы не сразу бросался в глаза, он примостил фильтр для воды, бочонок с краником, в котором плотным слоем почти доверху был уложен берёзовый уголь. Такой фильтр был обязан иметь каждый горожанин. У окна стоял стол, за которым король обычно работал, занимаясь делами города. На нём лежали оставленные с вечера бумаги и стояла оплавившаяся сальная свечка. Край бумаг был прижат тяжёлой чернильницей со сделанными из ржавчины чернилами, рядом валялось деревянное перо с затупившимся металлическим наконечником.
Больше в комнате ничего примечательного не было, за исключением крючка для верхней одежды на двери, кирпичной печи, устроенной, по обыкновению, посередине комнаты, с дымоходом, уходящим в крышу, и кое-какой посуды на ней. Возле печи на деревянном полу лежали глиняные пластины, подогнанные насколько возможно плотно, ― защита от выпавшего уголька.
Харуун взял с печи чайник, поставил под открытый краник бочонка, поднял стоявшее возле фильтра ведро с набранной с вечера водой и осторожно начал наливать её в уголь. Через пару минут по дну чайника застучали капли, а затем раздался прерывистый звук льющейся воды. Нацедив чистой воды сколько было нужно, Харуун водрузил чайник на плоский верх печи. Затем он разжёг огонь с помощью огнива и кремня, подождал, пока он займётся, и закрыл железную дверцу.
В свою единственную сковородку Харуун капнул остатков масла, выдавил два куриных яйца, которые достал из шкафа, ― это были последние ― посолил, размешал и стал ждать, пока приготовятся. Снедь, которая могла храниться долго, раздали ещё вчера, в предпоследний день месяца, масло он взять забыл, а скоропортящиеся продукты необходимо было брать только по мере того, как они в доме кончались. Харуун понадеялся, что хотя бы за яйцами сегодня сходить успеет.
Он сел на табуретку и, подпирая голову кулаками, наблюдал в щель между печью и неплотно прилегающей дверцей, как горит внутри огонь. Машинально он окидывал взглядом свой дом, проверяя, соответствует ли он санитарным нормам, не завалялось ли по углам пыли и нет ли угольной крошки на пластинах возле печи.
На улице уже раздался звон колотушки о медную дощечку и надсаженный голос старой Ханы, которая уже много лет занимала должность хранительницы времени:
– Семь часов! Семь часов! ― кричала она с равными промежутками между словами. ― Семь часов!
Её голос стал удаляться вдаль по улице, и за ней, словно волна, шёл нарастающий шум просыпающегося города: хлопанье дверей, детский писк, топот ног, собачий лай. Он поднимался за стенами королевского дома, постепенно превращаясь в монотонный будничный гул, из которого изредка выделялся какой-то слишком резкий или слишком громкий звук.
Харуун заварил себе чаю ― залил кипятком сушёные травы, которые положил в кружку, отщипнув из пучка, висящего под потолком, подул на поверхность окрасившейся в зелёный воды и отхлебнул. Тем временем приготовилась и яичница; он поставил кружку прямо на пол, взял сковородку, грубо выкованную вилку и принялся поедать свой завтрак прямо так, без тарелки, закусывая вчерашним хлебом и посыпав сверху стружками сушёной свинины.
Ел он с жадностью, торопясь и обжигаясь, потому что его мысли уже занимала та суета, которая только и ждала его возникновения на пороге собственного дома, та суета, составляющая городскую жизнь, которой он ежедневно управлял и которую поддерживал.
Харуун был молод, у него вполне хватало сил каждый день по несколько раз обегать подчинённый ему город, раздавать распоряжения, присутствовать в общественных местах, помогать в работе и, наконец, заниматься документами и расчётами. Его волосы к лету выгорали под солнцем и становились совсем белыми, кожа наоборот круглый год была красной и обветренной, а с рук не сходили мозоли, ожоги и царапины ― и это несмотря на то, что благодаря своему статусу он был отстранен от тяжёлой работы, которую выполняли другие его подданные.
Поев, он убедился, что сковорода испачкана только маслом, которого хватит на ещё одно приготовление пищи, и бросил её обратно на печь, туда же кинул вилку, залпом выпил чай, открыл дверцу и швырнул мокрую траву в огонь, который зашипел и тут же проглотил добычу. Затем он принялся одеваться ― переменил спальную одежду на уличную, натянул поверх панталон короткие летние штаны, вместо тапочек влез в сапоги, состоящие из кожаной портянки с приделанной снизу деревянной подошвой. Через голову он надел рубаху из грубо тканого холста, поверх ― жилет из дублёной свиной кожи, завязал шнуровку спереди, проверил, лежит ли в кармашке кусок мела.
Затем Харуун не глядя сгрёб со стола государственные бумаги, взял их под мышку, захватил флягу с водой, открыл засов на двери и с топотом сбежал со второго этажа по шаткой деревянной лестнице, которая была приделана к дому снаружи.
Первым, кто встретился ему этим утром, был сын соседки снизу, шестилетний Йен, который палкой сгонял курицу с дымовой трубы. Труба выходила с первого этажа через стену и имела удобный выступ, на котором и примостилась пеструшка.
– Доброй воды, ― поздоровался Харуун, ― ты в школу не опоздаешь?
– Доброй воды, ― ответил Йен, который не отрывал взгляд от курицы. ― Конечно, опоздаю.
И он обернулся к королю, щуря лиловые глаза и улыбаясь щербатым ртом.
– Мама велела мне её поймать, ― добавил он. ― На обед зарежет.
– Хорошо, тогда лови, ― сказал Харуун. ― Пока!
У него мелькнула мысль помочь соседу и зайти с другой стороны, чтобы спугнуть курицу ему в руки, но он остановил себя, помня, что юный гражданин города должен уметь справляться с таким нехитрым делом сам.
Он обогнул дом, зашёл за угол и, поднявшись по разбитому крыльцу, постучал в хлипкую дверь, а затем толкнул её. Харуун попал в такое же помещение, как и у него наверху, разве что немногим побольше. Посередине комнаты стояла такая же печь, на которой кипел котелок, а у котелка хлопотала смуглая женщина в подоткнутой под брючный ремень рубашке. Была в комнате и ширма, отгораживающая от общего пространства постель, где спали обитатели дома.
– Привет, Офелия! ― громко поздоровался Харуун. Женщина вздрогнула и обернулась, в руке у нее был нож, который она точила о камень.
– Харуун! Доброй воды, ― ответила она, ― я думала, это Йен вернулся.
– Я его встретил, ― сказал Харуун, ― зашёл спросить, ты получила разрешение?
– На что? ― не поняла Офелия. ― А, на курицу? Конечно да, спроси Леа, она подтвердит, у неё всё записано.
– Ну тогда ладно, я просто уточнить, ― сказал Харуун. Ему было неловко, что он спросил, теперь получалось, что он подозревал Офелию в нарушении. Мог бы действительно зайти к Леа, ведь контролировать её как входило в его обязанности.
– Ничего, ― ответила Офелия. ― Ты сегодня будешь на суде?
– Куда я денусь, и на принятии в ученики буду, ― ответствовал Харуун. ― Ну, хорошей тебе воды.
– И тебе! ― откликнулась Офелия, возвращаясь к своему занятию. ― Увидишь Йена ― скажи, чтобы не баловал, а то задница отведает ремня.
Харуун кивнул и вышел.
– Мать с тобой слишком строга? ― спросил он Йена, который играл в охотника, подкрадываясь к успокоившейся было курице.
– Это пройдёт, когда я съеду, ― серьёзно ответил Йен.
– А ты уже собрался?
– Пока нет, но скоро. Я уже большой. И дом себе присмотрел. Ты слышал, что Шуша сегодня съедет?
– Не слышал, а что, она говорила?
– Она давно всем говорила, ты где был?
– Считал курс муки к курсу металла, ― признался Харуун, почёсывая в затылке. ― Ладно, нужно будет зайти к ней и поздравить. Пока, я побежал, хорошей воды!
Он отворил калитку ― шаткую часть заборчика, кое-как подвешенную к остальному забору, и вышел на улицу, минуя кусты, сидящие возле.
Улица была широка, Харуун знал, что она по ширине повторяла ту улицу, которая проходила здесь раньше. Чтобы дойти до противоположной её стороны, нужно было пересечь сначала пешеходную и проезжую часть. Там можно было беспрепятственно ходить и там вполне могли разминуться две запряжённые свиньями повозки. Затем ― миновать центральную часть, где были устроены длинные огороженные грядки, потом опять пройти по пешеходной части и той, что предназначалась для проезда ― и только тогда можно было упереться в забор соседей напротив.
Дома на всём протяжении улицы были двух или трехэтажными, со скособоченными крышами и покосившимися трубами. Построенные из старых кирпичей снизу и новых вверху, из кусков старых зданий, они порой теснились, налезая друг на друга. Между ними часто зияли зазоры, и через некоторые из них даже при желании взрослый человек не мог бы протиснуться. Дома стояли по пять, по шесть, по восемь на том пространстве, которое в прошлые времена, как гласили скудные сведения, занимало одно здание. Теперь же былое величие померкло и все уменьшилось ― и дома, и обжитое пространство, и человеческое могущество, и отведённый человеку срок жизни.
Первым, на кого король наткнулся на улице, был огородник Пелле. Он сидел к нему спиной и возделывал грядку с морковью.
– Уже трудишься? ― доброжелательно спросил Харуун, подавив желание пройти мимо. Пелле дёрнул плечом, не глядя на него. Он ещё обижался на короля за отказ в прошении о переселении.
– Не стоит тебе сердиться, ― сказал Харуун, когда молчание слишком уж затянулось, а стоять как дурак было уже совсем неловко. ― Сам знаешь, что нельзя.
– Летти тяжело ко мне ходить, ― глухо отозвался Пелле, ― там в горку.
– Так ты к ней ходи, ― предложил Харуун, хотя знал, что говорит только из вежливости, ведь всё и так уже было решено.
– Куда уж! Сам знаешь, как она живёт, с двумя детьми, никто ещё не съехал. Предлагаешь нам любиться на полу на глазах у детей?
– Пошлите их куда-нибудь! ― не выдержал Харуун. ― Почему на меня обижаешься? Не я устанавливал правила.
Пелле выпрямился, посмотрел с прищуром, по его бородатому красному лицу тёк пот.
– Не ты. Но ты подумай, что надо сначала выполнять ― дух закона или букву?
Харуун смолчал, и так понимая, что все знают ― он слишком мягкотелый, норовит войти в положение каждого, а отказав, начинает мучиться и думать, правильно ли сделал.
– Что плохого, что жене будет ближе ко мне ходить? ― продолжал Пелле, размахивая тяпкой. ― Не станем же мы с ней под одной крышей ночевать, в самом деле!
– Зато ночевать ты собрался через пять домов от её. Так дело не пойдет, ― рассердился Харуун. ― Иди и подавай на меня в суд, если думаешь, что я неправильно решил. И Трейвендес тебе скажет, что ты неправ! То и есть дух закона, как ты говоришь: всё ради нашей безопасности!
Пелле в последний раз махнул рукой, собираясь было вернуться к своей работе, но в этот момент на них с Харууном налетел Эндрю Тилен, низкорослый и бодрый старичок сорока двух лет, на ходу чем-то перекусывающий.
– Харуун, как хорошо, что я тебя встретил! ― воскликнул он, щеря в улыбке беззубый рот. ― А ты отстань от него, бездельник, ишь чего удумал, законы не для того писаны!
Он схватил Харууна под локоть и оттащил в сторону.
– Что случилось? ― спросил тот, уловив его тревогу.
– Ведь Нэм и Энни не вернулись ещё! ― прошептал Эндрю ему на ухо.
Харуун мгновенно подобрался, и всякие разговоры о допустимости или недопустимости для мужа и жены ночевать в такой опасной близости друг от друга сразу выскочили у него из головы.
– Да ты что! ― тихо воскликнул он. ― Ведь Хана уже рассвет пробила!
– Им же под землёй не слышно, ― философски сказал Эндрю. ― Но они всегда вовремя возвращались. А сейчас что-то нет их и нет. Светили в провал, а всё равно. И верёвка не шевелится.
– Не поднимай шума, ― распорядился Харуун. ― Просто позови к провалу Эндел, Брайана и Вольтара, я буду там. Всё понял?
И, не послушав, что ответил ему Эндрю, он бросился бегом по улице.
Харууну, тренированному и закалённому трудностями, не составило труда добраться до провала, где уже собрались люди, тщетно вглядывающиеся в темноту. Видимо, его распоряжение не поднимать шума запоздало: всё новые и новые горожане тянулись к месту происшествия.
– Пропустите, ― отрывисто приказал Харуун, подбегая к самому провалу. ― Расступитесь!
Провал, как называли обычно в городе вход в подземелье, представлял собой древние, почти полностью раскрошенные ступеньки, сухие только там, где на них падало солнце, а ниже ― мокрые от воды и слизи. У провала стоял хорошо укрепленный ворот, на который была намотана длинная двойная верёвка, уходящая вниз. Она помогала охотникам выбираться наверх, держась за неё, в то время как сами они бывали навьючены тяжёлой, ещё тёплой добычей. Сейчас верёвка не шевелилась, а просто лежала на ступеньках.
– Король тут! ― раздался общий вздох. Санитары, одетые в свои громоздкие костюмы, пытались оттеснить народ подальше.
– Кричали вниз? ― спросил Харуун. Кричать в подземелье не запрещалось, в отличие от крика на улице.
– Ещё как кричали! ― подтвердил за всех Хуанито Эжемаль, который занимался работой по дереву и жил к провалу ближе всего. Голос его был надсажен.
– Бросать факелы побоялись, могли сжечь верёвку, ― добавила юная Кристина Гасс, ученица Ханы, которая вместо того, чтобы сидеть в хранилище времени и отсчитывать про себя секунды, наверняка из любопытства одной из первых примчалась на место происшествия.
Харуун мог бы сам первым очертя голову броситься вниз, но он знал, что у него нет на это права. Из тех, кого он позвал, первым добежал Вольтар, который догадался захватить с собой гарпун. Ему не понадобилось ничего объяснять: для того, чтобы сообразить, что охотники не вернулись вовремя, не требовалось особой смекалки.
– Они выбились из графика всего на пятнадцать минут, ― сказал он, растерянно глядя на черноту внизу.
– Четырнадцать минут одиннадцать секунд, ― поправила Кристина и закрыла глаза, беззвучно шевеля губами, ― так она отсчитывала секунды.
Харуун молча указал вниз, кто-то снял ремень и подал Вольтару, и он уже успел закрепить с его помощью спасительную верёвку у себя на поясе, как вдруг через всё сгущающуюся толпу пробралась Эндел, схватила Харууна за рукав одной рукой и Вольтара за пояс ― другой.
– Однашды я опошдала на двадцать минут, ― прошамкала она. Седые волосы выбились у неё из-под платка, но она не поправляла их. ― Крысы ишкушали меня так, что я едва могла идти, но я выбралашь.
– У тебя не было тогда ученика, ― возразил запыхавшийся Брайан, нагоняя её. ― У Нэма есть Энни, так почему он не послал её за помощью? Нет, что-то случилось, и безоружными нам лучше туда не соваться!
– Тем, кто не имеет отношения к крысоловам, туда лучше вообще не соваться! ― грохнул у Харууна за спиной кузнец Элтар и на всякий случай отвёл его от провала. ― Не стоял бы ты тут, король.
– Я не собираюсь туда падать! ― вскипел Харуун, уязвлённый тем, что его опекают как маленького. ― Приготовить факелы! Оружие! У вас пять минут!
– Пять минут! ― пискнула было Кристина, когда подошедшая Хана схватила её за волосы и оттащила прочь.
– Ты что делаешь! ― шипела она, волоча девчонку за косу. ― Ты позоришь меня! Я сама буду отмерять тут время! Пошла прочь!
Воцарилась сосредоточенная суматоха. Кто-то принёс связку факелов, кто-то ― тёплые вещи, кто-то ― кожаную броню, защиту от крыс. Мёртвая зона вокруг провала давно была нарушена, в минуту, когда охотникам могла грозить опасность, все забыли о том, что могут принести в город опасную болезнь. Ближе всех стояли санитары, Лас, Фаренне и Сильвен, рослые мужчины, которые в том числе занимались охотниками и их добычей сразу после того, как они вернутся. У санитаров было право на многое. Они были с ног до головы облачены в защитные кожаные одеяния, а их лица закрывали специальные фильтры для дыхания. Сейчас они начали одевать Вольтара в принесённую броню охотника.