– И кто спит у тебя? – хмыкнул Дойтен. – Как ни смотрю, но не могу сложить твое ложе и тебя. Кто-то другой тут ночует, это точно.
– Другой, – кивнула Ийле и снова посмотрела на Клокса. – Это все?
– Зачем ты сажала в лодку ребятишек из трактира? – вспомнил Клокс. – Что вызнать хотела? Почему Дора пустая?
– Почему магия в Дрохайте словно камень в черной воде тонет? – вдруг брякнул пришедшие ему в голову слова Дойтен и развел руками на колючий взгляд Клокса. – Не, ну если спрашивать, так обо всем!
– Ты сам это почувствовал или сказал кто? – посмотрела она на усмирителя в упор. – Ты ведь не колдун?
– Нет, конечно, – пожал плечами Дойтен. – Куда мне? Обычный деревенский парень из-под Нечи. Да и какая разница здесь-то, колдун я или кто? И кто мне что мог сказать? Тут и говорить не нужно, если кто-то колдует, а колдовства не случается, это ведь не значит, что его нет? Ну вот если ты бросишь в окно камень, а из-за окна ни всплеска, ни стука не донесется, это же не будет значить, что ты его не бросала?
Клокс, подняв брови, сначала с удивлением уставился на Дойтена, потом посмотрел на окно и, наконец, перевел взгляд на Ийле, зацепив глазом неубранное ложе. Она сидела, закрыв глаза и приставив к вискам пальцы, словно прислушивалась к чему-то.
– Это ведь он здесь ночует? – тихо проговорил Клокс. – Этот… Дейк? Я, когда его увидел в трактире Байрела, сразу подумал, что он может открыть любую дверь. Выходит, твоя дверь ему поддалась? А ты-то куда деваешься? Я бы в одной комнате с таким… человеком и глаз бы не смог сомкнуть.
– Я ухожу, – не открывая глаз, ответила она столь же тихо, но тут же добавила. – Куда – не скажу. Если я чего-то не говорю, значит, у меня есть на то причины. Ты спросишь, почему я не отказала ему? Не все причины я могу назвать, но одна из них в том, что меня тут некому защитить. Я, конечно, могу защитить себя сама. Но что делать, если мне нужно защищать нечто большее?
Она открыла глаза. Клокс и Дойтен сидели молча, даже сдерживали дыхание.
– Но все кончено. Сегодня он не придет. Не должен прийти. Хотя… я готова к его приходу. А завтра его уже не будет в городе.
– Кто он такой? – прошептал Дойтен. – И зачем он был здесь? Ведь он убийца!
– Один из самых страшных, – кивнула она и тут же улыбнулась. – Но здесь он был не за этим. И убийце нужно убежище.
– И ты дала его, – понял Дойтен.
– Убежище? Дала, – кивнула Ийле. – Но если бы встретила Дейка на пустынной дороге, может, и убила бы. И он это знает. Его это бодрит, как он сказал.
«Убила бы», – в мгновение уверился Дойтен.
– Что это – нечто большее? – еще тише пробормотал Клокс. – И зачем здесь ты?
Он говорил так тихо, что сразу после его «ты» в башне наступила полная тишина, в которой Дойтен различил и потрескивание углей в печи, и шелест ветра за окнами и даже как будто дрожь замерзающей воды за толстыми стенами.
Ийле медленно встала, подошла к лестнице, ведущей на крышу и замерла, ухватившись за потертый поручень. Замерла так, словно собралась подняться на следующий, несуществующий ярус, на самый верх башни, недостроенной или разобранной сотни лет назад, пройти в ту ее часть, где продолжает висеть не деревянный, а настоящий колокол. Замерла, но никуда не пошла. Застыла, и время, казалось, потекло вокруг нее бурным потоком, как вокруг каменного утеса. Оглянулась, поймала взгляд Клокса:
– Ты не все знаешь про майстру, – сказала она. – Не знаю, что тебе говорила Сничта, если, конечно, она говорила с тобой, но есть то, что ты должен знать. Существует другая магия. Не наведенная, не наговоренная, не пришедшая извне, а изначальная. Та, что пронизывает все. Которая была в Талэме еще тогда, когда не было ничего. Которая, может быть, и не магия вовсе, но сила. Для нее и Дрохайт не помеха, чем бы ни объяснялось это слепое пятно. И майстра – это отголосок именно такой магии. И, как и у каждой магии, у этой имеется оборотная сторона. Майстра не способна любить сама.
– Подожди, – как будто потерял голос Клокс, потому что вместо него издал только хрип. – Но как же… А Байрел? А ее дети?
– Она добрая… – выдохнул Дойтен и тут же понял, почему его молочница, сама того не зная, уберегла его от наваждения – в ней было то, чего не было в Сничте. – Она даже сказала мне, что нужно кого-то спасти… Разве кого-то спасают без любви?
– Спасают, – кивнула Ийле. – И без любви. И без ненависти. Хотя порой с изрядной неприязнью. Но Сничта и в самом деле добрая. И Байрелу повезло. Он получил доброту и собственную неугасимую страсть. Да и дети есть дети. Любовь к собственным детям никуда не денется, хотя, может быть, отличается от обычной любви. Но это не та любовь, о которой я говорю. Майстра никогда не будет сгорать от любви, если она майстра. И Сничта это понимает, пусть и не чувствует на своей шкуре. Иначе и быть не может, все, что происходит вокруг нее, разорвало бы ей сердце, но… нет. Она даже не может огорчиться по этому поводу. Заметьте, все это не исключает ту же доброту, верность, разум, но в этом нет того, что, к примеру, поддерживало тебя, судья, все эти годы.
– Не говори мне об этом, – опустил голову Клокс.
– И еще, – Ийле посмотрела на Дойтена. – Если она кого-то хочет спасти, значит, она и в самом деле хочет кого-то спасти. Помоги ей, если попросит, но не слишком рассчитывай на свои силы. Это особенный город. От отличается от всех прочих.
– Чем же? – спросил Дойтен и сам засмеялся собственному вопросу.
Она улыбнулась, вернулась за стол, снова глотнула из чаши. Дойтен взялся за свою и с удивлением понял, что она холодна.
– Ты ведь знаешь Брайдема, Клокс? – спросила Ийле.
– Да, – кивнул судья. – Приходилось и в трактире вместе сиживать, да и великую беду вместе переживали. Я в Гаре, он в Тимпале.
– Это еще не великая беда была, – прикрыла глаза Ийле. – Лишь предвестие ее. Ладно. Не все, но кое-что скажу вам. Но сразу отмечу, что в свои отчеты вы это не вставите, потому как не для отчетов будут мои слова. Брайдем поминал тебя, Клокс. Так и сказал, что если стрясется что-то в Дрохайте, да пришлют сюда старателей, верить можно только Клоксу. Ну и, наверное, тем, кто с ним придет.
– Низкий поклон ему, – крякнул судья. – Только я ведь простой храмовник. Лгать не приходилось пока, это да, ну так, может, просто жизнь меня еще не шибко ломала?
– Ломала, – покачала головой Ийле. – Как и каждого. Куда ни посмотришь – все надломанные. Тот же Байрел. Он же не понимает, но чувствует. Чувствует, что не ревность кипит в нем, а жажда. Потому как он пытается пить из чаши, в которой нет воды.
– А я бы согласился, – вдруг брякнул Клокс.
– А я нет, – прошептал Дойтен. – Можно мне еще этого божественного напитка? А то он или стынет мгновенно, или мы времени не замечаем.
– Край Дрохайта словно край котла, – она улыбнулась. – Еда запекается у края быстрее, порой пригорает. Но и остывает в первую очередь. Наполни все чаши, Дойтен. Какая бы беда ни чернела за спиной и ни разгоралась впереди, это не повод отказывать себе в удовольствии. Вот, что я могу вам сказать. Деревянный колокол был вырезан много лет назад, когда этот маяк лишился части своей высоты вместе с настоящим колоколом. Он не звенит, но дрожит, когда раздается настоящий звон. Откуда берется звук? Считай, что долетает из прошлого. Я не предсказываю, когда лед встает на озере, сам лед напоминает о себе этим звоном. И это не большее чудо, чем отсутствие магии в Дрохайте. И голова у меня не раскалывается от звона, здесь его почти не слышно. Что из этого вы сможете вставить в свои отчеты?
– Ничего, – со вздохом развел руками Клокс.
– Загадки Дрохайта манят не только вас, – задумалась Ийле. – Четыре года назад ты это уже ведь понял, Клокс? Да, город действительно напоминает темный омут, в котором тонет всякая сотворенная магия. Но бездонных омутов не бывает, поэтому…
Она замолчала.
– Поэтому они проверили его на обыденную магию, на воплощение имни, – кивнул Клокс. – Затем использовали магию наведенную, принесли в жертву кошку, да не одну. И, наверное, убедились, что дна у этого омута все же нет.
– Не уверена, – качнулась Ийле. – Вряд ли они остановятся так просто. Возможно, что они не спешат или у них не было оказии. Но следующая проба должна быть с человеческой жертвой. Причем им потребуется колдун… Надеюсь, что это произойдет не скоро.
– Кто пойдет на это? – вскочил с места Дойтен. – Это же наказывается смертью!
– Когда это останавливало хотя бы кого-то? – спросил Клокс.
– Этот город несет в себе проклятие прошлого, – продолжила Ийле. – Но кто его проклял, почему и в чем природа этого проклятия я вам не скажу. Точно так же, как не скажу, и почему в этой башне всегда был, есть и будет звонарь или звонарка. Который даже не притрагивается к колоколу. Даже если этот маяк вовсе рухнет.
– Святые угодники, – выдохнул Дойтен, снова опускаясь на место.
– Это моя присказка, Дойтен, – проворчал Клокс.
– Прости, – щелкнул пальцами Дойтен, вызвав улыбку Ийле.
– Почему меня призывал в наставники приюта Брайдем, я вам не скажу, тем более, что не Брайдем меня призывал, потому как не он набирает наставников, и не он покровительствует приюту, – продолжила Ийле. – Но не пошла я только потому, что не за себя одну отвечаю, да и некем меня заменить тут. Пока, во всяком случае. Но, думаю, замену мне скоро будут искать. А что я здесь делаю, вам знать не нужно.
– Почему? – прошептал Дойтен.
– Чтобы сна не лишиться, – на мгновение скривилась в гримасе боли женщина.
– Вот я его, кажется, и лишился, – покачал головой Дойтен.
– То, что затеял… Брайдем в Стеблях… – Ийле на мгновение задумалась, – или не Брайдем – обеспокоило кое-кого. Хотя тут в Дрохайте мы привыкли и к собственным бедам. Ведь четыре года назад, Клокс, ты не просто так приезжал сюда дважды. Или думаешь, что мало кого интересует это слепое пятно на лице Арданы? Вы могли бы жить здесь, разбирательств бы хватило. Но нынешние беды в основном связаны именно со Стеблями. Думаю, дело в ребенке. В ребенке, который или должен, или не должен попасть в Приют Окаянных.
– И который имеет собственные понятия об этом? – спросил Клокс. – И о тех, кто хочет его остановить, и о тех, кто хочет остановить тех, кто чинит ему препятствия?
– Не знаю, – пожала она плечами. – У меня есть некоторые предположения, возможно я узнаю что-то в ближайшие дни или часы, но надо признать, что ребенка этого с полной уверенностью я не определила, чем немало удивлена. Не думала, что такое возможно. Выходит, есть надежда, что его не найдет и Алаин. Хотя, если бы я нашла его, все равно не сказала вам, но скажу честно, не нашла. Хотя кое-что и разглядела. Вот, отметила девчонку, потому что это великая редкость – магическая пустота. Изредка рождаются дети вовсе без магического проблеска, но магия, которая всюду, рано или поздно пропитывает их. Пустота Доры, возможно, обратная сторона ее стойкости, тоже своеобразный талант. Или же она как черный омут вроде маленького Дрохайта. А так-то… И Ран, и Казур одарены, но они не настолько ярки, чтобы из-за них устраивать блокаду Дрохайта и преследование их. Хотя, великие костры всегда разгорались из крохотных искр. Впрочем, и невеликие тоже.
– Ты не могла ошибиться? – спросил Клокс.
– Могла, – скривила она губы. – Магию можно скрыть, умалить, затаиться в ее тени. И Ран, и Казур, да и еще кто-нибудь вполне могут быть скрыты не только амулетами, но и собственным умением, рисунками на теле, заговоренной одеждой. Особенно в Дрохайте. Выходя из тьмы на свет, на какое-то время становишься слепым. Да и не прорицательница я. Но одно точно – и те, кто пытается остановить этого ребенка, и те, кто защищает его от первых – они враги. Но не враги друг другу. Их противостояние – это… так. Мелкие распри.
– А чьи они тогда враги? – вытер пот со лба Клокс.
– Враги этой земли, – понизила она голос. – Мои враги. Ваши враги. Враги этого города. Если угодно – враги святого Нэйфа.
– Черный Круг? – прошептал Клокс.
– Скорее всего, – она задумалась. – Чтобы это ни значило. Хотя нужно помнить, что Черный круг – это оружие, а не воин. Вы понимаете меня?
– Не вполне, – прошептал Клокс. – Впрочем…
– Но разве Тэр подчиняется Черному Ккругу? – спросил Дойтен. – Где он вообще, этот Черный Круг? Он ведь… легенда? Кучка безумцев из старых сказок, что служат то ли какому-то богу, которого нет, то ли демону?
– Все меняется, – прошептала Ийле. – После того, что случилось в Гаре, все начало меняться. Не мне вам говорить об этом. Или вы не получили в результате той беды нового Ату?
– Подожди, – замотал головой Клокс, – но если этот ребенок так их интересует… Даже если они противостоят друг другу… Но если ребенка защищает враг города и враг святого Нэйфа, значит, ребенок опасен? Да хоть для того же Приюта Окаянных! Надо же предупредить Брайдема, что…
– Он знает, – кивнула Ийле. – Или даже так, тот, кто должен знать, знает. Это ничего не изменит. Ребенок остается ребенком. В любом случае. Зло не может быть изначальным и непреодолимым. Даже если оно таким и окажется. Предопределенности нет. Я это точно знаю, потому что испытала на собственной шкуре. И не только на своей. Это все, что я могу вам сказать. Не нужно искать ребенка. Даже пытаясь защитить его, мы только подвергаем его большей опасности. Об этом говорить нечего. Разговоры вообще бессмысленны.
– Подожди! – попросил Дойтен. – Прости, что настаиваю, но хотя бы об этом Тогхае! Кто это? И эти смерти? Вокруг Дрохайта! Шипы? Зачем?
– Не знаю, – пожала она плечами. – Все, что я могу предположить, так это то, что у них что-то не складывается. Возможно, они и сами потеряли этого ребенка. Утратили с ним связь. Я же не могу его найти? Поддались панике. Убоялись того, что вмешалась неизвестная сторона, которая укрыла ребенка непроницаемым пологом, хотя ее и не должно быть. Неоткуда ей взяться. Но они испуганы. Даже те, что вели ребенка к Приюту, полагая его будущим ядовитым жалом в чужой плоти. Во всяком случае, то, что происходит в Дрохайте, свидетельствует, что ребенок имеет собственную волю. Он играет в свою игру или в ту игру, которой его кто-то научил. Кто-то мудрый.
– А людей в угольном поселке поубивал тоже кто-то мудрый? – спросил Дойтен.
– Обычно смерти – это поиски силы, – ответила Ийле. – И чем больше смертей, тем больше силы. А уж если они устроены каким-то особым образом или по какому-то особому обряду, они могут послужить силе почти неисчерпаемой.
– Силы для кого? – спросил Клокс. – Или для чего? Да и какая сила может происходить от смерти?
– Самая большая, – прошептала Ийле. – Но не для таких как мы. Тогхай – не человек. Впрочем, это же не имя. Это что-то вроде чина.
– Вот! – поднял палец Дойтен.
– Демон? – замер Клокс.
– Нет, – засмеялась Ийле. – Пожалуй, это было бы не так страшно. Хотя и достаточно для того, чтобы лишиться сна. Я думаю, что Тогхай – это крупица не просто зла, а зла первородного, отзвук его, но отзвук оглушительный и беспощадный. Хотя и не безумное божество, поднимающее небо и проламывающее землю. Но, вполне возможно, его оружие, влекомое его тенью.
– Нож, – выдохнул Дойтен.
– Да, – кивнула Ийле. – Может быть и нож, хотя древние уложения упоминают и другие предметы похожей силы. Но если это нож, то это нож Дайреда. Только он не был утрачен за последние тысячи лет и он вполне может иметь собственную волю, которая пробуждается от крови, пролитой им. Обратись к пергаментам, Клокс. Вернешься в Тимпал, обратись к пергаментам. К самым древним и самым страшным. Открой историю Дайреда.
– Святые угодники, – пролепетал Клокс. – Кто ты? Имни? Кто-то из мудрых? Или же…
– Ийле, – улыбнулась Ийле. – Разве имени недостаточно? У вас остался день или два. Послезавтра будет еще удар колокола и начнется путина. Я буду рада увидеть вас у себя. Только отсюда можно разглядеть все в деталях. Послезавтра все встанет на свои места. Они прекратят и поиски, и защиту ребенка. Конечно, если кто-то из них не захлебнется злобой. Но дальше все будет в руках самого ребенка. Впрочем, он уже и теперь все держит в своих руках. На удивление твердо, хотя, возможно, рыдает в бессилии по ночам. Но кто он – я не знаю. Или не скажу.