В лагере тем временем решали, что делать с уцелевшими бандитами. Решение вроде «простить и отпустить» даже не рассматривалось. Уголовники скулили и клялись мамой, что завяжут, если разрешат уйти из Зоны в тюрьму. Предложения самих сталкеров отличались друг от друга только степенью жестокости и садизма. Кто предлагал связать и оставить на съедение тушканам, кто нагишом бросить в «Жгучий Пух» или «Студень». Миша решил эти споры быстро и молча, по очереди прострелив каждому голову из пистолета. На угрюмые взгляды молодых сталкеров он ответил:
– Немного чести, над поверженным врагом издеваться.
На КПК опять пришло сообщение «помни кто ты». Миша задумался, кто-то взломал его пароль, и только для того, что бы писать дебильные СМС? Скорее всего это ерунда, но почему-то он не мог выбросить из головы эти сообщения. Может быть, он сходит с ума? Миша подошел к Волку и протянул ему компьютер:
– Взгляни на это сообщение – попросил он.
– Ерунда какая-то, – пожал плечами сталкер – наверное, кто-то из хакеров Зоны балуется. Ты случаем никому из «очкариков» морду не бил в Баре?
– Не припомню – хмуро ответил Миша. Во всяком случае, эти сообщения не галлюцинации. Значит надо найти отправителя. Но было дело гораздо важнее – Волк, пойдем со мной в Припять?
Волк сначала заржал, потом посмотрел на Мишу и покрутил пальцем у виска:
– Ты голову-то проверь, вдвоем до Припяти? Да нас еще на Армейских Складах порвут в клочья! Туда отправляли целые роты спецназа и все исчезли без следа.
– Я дошел до окраины Припяти, один, с раздолбанным АКМ и двумя рожками патронов….
– И теперь, – Волк усмехнулся – ты предлагаешь изощренное самоубийство на двоих? Для этого у меня должна быть очень веская причина, которой я не вижу!
Миша порылся в рюкзаке и из потайного кармана достал пульсирующий попеременно зеленым и фиолетовым кубик:
– Знаешь, что это?
– «Эскулап» ?! – Волк машинально сделал шаг в сторону и заслонил артефакт от взглядов молодых сталкеров – Где ты его взял?
– Вытащил из кармана мертвого «монолитовца». Как выяснилось «эскулап» не лечит, если мозги пациента лежат в пяти метрах на асфальте.
– Сколько? – Волк никогда не был слишком жадным, предпочитая зарабатывать помаленьку, но регулярно. И сейчас им двигала не жажда наживы, у него дочь лежала в киевском онкологическом центре. Три дня назад, ее перевели в местный хоспис. Если какое чудо и было способно поднять девочку, то только «эскулап». Этот артефакт лечил почти все, включая лейкимию, но был настолько редким, что многие вообще не верили в его существование.
– Ты же знаешь, Волк, он бесценен.
– Смазка, – сталкер вспоминал дочку, какой ее запомнил, бледную, слабенькую – я любые деньги заплачу.
– Нет, – покачал головой Миша – цена одна, пойдешь со мной!
– А если я не вернусь? Что если мы не вернемся?
– Волк, я знаю тебя уже давно. – успокоил его Миша – Ты отличный сталкер, и не нажил богатства только по причине патологической честности. Дай слово что пойдешь со мной и у тебя будет время до рассвета, чтобы переправить артефакт на большую землю.
– Я пойду, – твердо сказал сталкер – обещаю тебе!
Волк заперся в бункере с Сидоровичем, решая вопрос переправки «эскулапа». Миша лежал на прелом матрасе и пытался заснуть. Вместо нормального сна в голове кружился хоровод то ли снов, то ли галлюцинаций. Красная лента, медленно соскальзывающая с изящной женской ладони. Огромные грибы, в три человеческих роста, самых причудливых расцветок. Ободранный голый человек, при чем Миша почему-то был уверен, что он шпион. Маленькая девочка с окровавленным кованым крюком в руках, стоящая на краю загаженной площади. Вокруг стоял душный запах ржавчины, и женский голос все повторял: «помни кто ты».
Под утро, Миша все же заснул, если ему что и снилось, он не запомнил. Проснулся сталкер в отвратительном настроении, злой, не выспавшийся и трезвый. То есть в самом идеальном состоянии духа, для похода по Зоне.
Он подсел к костру. Молодые предложили ему водки. Как лекарство от радиации, да и от психоза, водку здесь пили все. Миша отказался, сегодня ему требовалась трезвая голова, поэтому он просто глотнул две таблетки «антирада». Гарантированная изжога, зато прицел не будет плясать.
Пришел Волк и принес термос кофе, видимо у Сидоровича разжился. Кружка растворимой бурды, взбодрила Мишу. Они еще раз проверили снаряжение и даже попрыгали, чтобы проверить, не лязгает ли чего. Волк достал карту:
– Я так думаю, – он провел карандашом линию от Кордона мимо Свалки, прямо к Агропрому – на Свалке нам делать нечего, пройдем по краю Агропрома, если повезет, то не засветимся перед вояками. А бандюков там не много осталось, авось отобьёмся. – он продолжил линию к лагерю ученых – Но на Янтаре, полно снорков и зомби, думаю надо взять пару дробовиков….
– Волк, – усмехнулся Миша – я знаю способ лучше.
Миша достал из рюкзака антирадиационный свинцовый контейнер, аккуратно отвинтил крышку. Оттуда выпорхнула маленькая шаровая молния и уютно примостилась на ладони Смазки.
– «Телепорт»! – выдохнул Волк, этот артефакт не был такой редкостью как «эскулап», но найти его можно было только очень глубоко в Зоне. Поодиночке они встречались довольно часто и назывались «Лунный свет», слегка радиоактивные, они обладали полезным качеством, увеличивая силу и выносливость человека. Но если аномалия «электра» производила не один, а сразу два артефакта, то они были неразлучно связанны, как бы далеко не находились друг от друга. При сильном ударе об землю, эта связь активизировалась, и получался тепортационный тоннель. Мгновенная связь между двумя точка пространства.
Чтобы не привлекать внимания, «Лунный свет» активировали в близлежащем овраге. Зябко передернув плечами, Волк шагнул в мерцающий тоннель. Миша выждал минуту, чтобы не натолкнуться на товарища при выходе и собрался идти следом. КПК уколол его руку, видимо на металлическом корпусе появилась заусеница. Миша потер кисть и механически взглянул на экран. Он сам отключил прибор, техника не переносила телепортацию. Но на темном экране светились буквы: «помни кто ты».
Миша задумался. Невозможно прислать сообщение на выключенный КПК. Кроме того, это сообщение заставляло вспоминать то, чего никогда не было. Или было? Может быть так Чёрный Сталкер, сводит сталкеров с ума? Нет, надо встряхнуться, сказал себе Миша, сейчас мне нужно идти в Припять. Там крайне важное дело, но почему-то он никак не мог вспомнить какое. Просто важное, жизненно необходимое. А потом, если повезет и он останется живым, можно будет разобраться с странными сообщениями.
Сталкер, поправил автомат и шагнул в тоннель телепорта.
Глава восьмая.
Рита засунула бутылку мутного самогона в рукав засаленной, потрепанной куртки. Одежда была с чужого плеча и размера на два больше. Сейчас Риту это радовало, мужики, что сидели у подъезда, вполне могли отобрать выпивку. Посиневшими от холода пальцами она открыла дверь в общий коридор. В лицо пахнуло теплом и привычными запахами: немытых тел и носков, хозяйственного мыла и хлорки, перекисшей капустой и табачным дымом. Вытертые половицы скрипели под ногами, в тусклом свете грязной лампочки, велосипеды и коляски приобретали гротескные формы. После яркого солнца, в полумраке можно было натолкнуться на что-нибудь, но Рита прекрасно помнила этот коридор.
Девушка улыбнулась, она дома, и все будет хорошо. Бабка Марыся выглянула из своей каморки и беззубо улыбнулась ей. Из ее комнаты шибанул в нос запах застарелой мочи и старости. Остальные жильцы ее терпеть не могли, но Рите эта безумная бабушка нравилась, она, во всяком случае, не орала пьяные песни в два часа ночи и не устраивала коллективный мордобой. Наскоро поздоровавшись, симпатия к бабушке, не отключала обоняния, Рита проскользнула дальше по коридору.
На кухне гремела кастрюлями тетя Марта. Рокочущим прибоем из ее объемных телес доносился мат, которого, впрочем, она не замечала и даже удивлялась, откуда ее сынишка знает такие слова. По ее версии, ребенок приносил все это из детского сада, где курва воспитательница, ни шиша не следит за детьми.
С ней Рита не здоровалась без крайней нужды, тетя Марта заболтает до смерти любого, кто имеет неосторожность спросить, как у нее дела. Про свои дела она рассказывала подробно, с эмоциями и жестами. Ей удалось миновать болтливую опасность и дойти до предпоследней двери.
Когда-то покрашенная в коричневый цвет, сейчас большая часть краски облупилась, она вызывала у Риты теплые эмоции, ведь очень приятно вернуться с мороза домой. Рита прикоснулась к отполированной временем мельхиоровой ручке. Коснулась обшарпанной древесины, на которой, какой-то чудак написал мелом «помни кто ты». Она достала ключ, к кольцу которого, была пристегнута маленькая плюшевая мышка, Рита выиграла ее в игровом автомате, что раньше стоял в гастрономе за углом.
Замок как обычно заело, и Рита стала дергать ключ туда-сюда, пытаясь попасть на нужные зубья сношенного механизма. За дверью послышался скрип диванных пружин и металлический грохот вперемешку с матом. Похоже, мать проснулась и перевернула таз, что Рита подставила, на случай если ее стошнит, опять оттирать пол за мамашей, ей совсем не хотелось.
– Ритка, – сипло крикнула мать – ты что ли?
– Я, мама, – ответила Рита – замок опять заело.
За дверью послышались шаркающие шаги и щелчки поворачиваемого замка. Мать стояла на пороге, взъерошенная, с отекшим лицом, на котором отпечатались складки подушки, она торопливо застегивала выцветший ситцевый халат, второпях промахнулась на одну пуговицу и он сидел на ней как кусок грязной мешковины. Сквозь дыры в тапочках видны были желтые, давно не стриженые ногти. Ее руки ощутимо дрожали, а запах перегара заставил Риту поморщится, что не укрылось от мутного взора мамочки:
– Я те, ща поморщусь! Курва малолетняя! – Рита инстинктивно вжала голову в плечи, довольная произведенным эффектом, мать строго спросила – Принесла?
Рита молча кивнула и мать царственным жестом пригласила внутрь. В таком состоянии, Рита боялась матери, вот пропустит пару рюмок и подобреет. Девочка поставила бутылку на стол и пошла в угол к электрической плитке, на которой, стояла сковородка с уже нарезанной картошкой. Еще утром она все подготовила, когда мать спала, оглашая комнату гнусавым храпом. Осталось только включить плитку и следить, чтобы картошка не пригорела. Мать налила в граненую рюмку самогон, выпила и довольно сказала:
– Ядреная, Матка Бозка! У Гриневича брала?
Рита пожала плечами, разумеется, у Абрама Гриневича, кто еще двенадцатилетней девчонке поверит в долг. Абрам Соломонович, жалел девочку, знал, что если она не принесет мамаше выпивку, быть ей битой. Рабочие окраины Гданьска не блещут милосердием и добропорядочностью, поэтому самогонщик-еврей, что с печальными глазами лез в шкаф за бутылкой и записывал «этот разорительный для него счет» в пухлую тетрадь, казался девочке, едва ли не святым.
Помешивая картошку, девушка смотрела на красивые картинки, которые она вырезала из журналов и клеила на стену, чтобы придать убогой комнатке хоть какую-то видимость уюта. А Мать Штриха, может лучше, промелькнуло в голове. Рита последнее время все чаще ловила себя на таких мыслях: непонятных, появляющихся из ниоткуда и уходящих так же бесследно. И еще щемящее чувство, что ее место не здесь, что это какая-то игра. Рита усмехнулась, горько, по-взрослому, так думает каждый, кто живет в этих трущобах. Она посмотрела в мутное окно, на кирпичной стене соседней общаги еще не сняли коммунистический плакат: «Да здравствует польский народ – строитель коммунизма!». Полгода прошло с победы «Солидарности» и восторженные вопли работяг о том, дескать, прогнали комуняк, теперь как богачи заживем, сменились привычным скулением. Только теперь святую Польшу продали жидам не коммунисты, а Валенса. Вспоминали мифические «старые добрые времена», которые для любого рабочего, любой страны, укладывались в короткие два-три года, когда деньги уже начал зарабатывать, а папа-мама еще кормят.
Рита мало заморачивалась по этому поводу. Вообще она старалась думать сегодняшним днем, от глупых мечтаний только вред, Бася из пятого корпуса, все мечтала о принце. Все крутилась у дорогих кабаков, где местные бандиты пьянствуют. Закончилось все плачевно, хотя и закономерно: потягали ее всей бандой, а она, дура, повесилась.
Экая цаца, скривилась своим мыслям Рита, я уже счет потеряла, сколько раз меня мамашины уроды лапали. Тут главное пластом лежать, будешь брыкаться еще и по роже получишь. А если как бревно, то может и вообще интерес к тебе пропадет…
– Ритка, курва краштос! – заорала мать – Ты нас подпалить собралась?
Девочка вздрогнула, очнувшись от задумчивости, картошка пригорала. Она ловко перемешала ее и добавила еще маргарина. Выключила плитку, поставила на стол, вместо подставки, потрескавшуюся от времени, деревянную разделочную доску, и водрузила на нее сковороду. Рядом поставила жестяную тарелку с бутербродами, намазанными тем же маргарином.
Мать милостиво наблюдала за дочерью, потом смахнув слезу полезла обниматься:
– Хорошая ты у меня, Ритка! Хозяйственная! – она осмотрела ее как покупатель смотрит на раба – Только тощая, кто такую возьмет замуж? Ты давай ешь! – приказала она, Рита послушно взяла бутерброд и откусила кусочек, дрянь редкостная, но лучше, чем пустую картошку есть.
У матери начался период любви ко всему живому вообще и собственной дочери в частности. Девочка смирно терпела потные объятия матери, хотя уже давно поняла, что эти чувства лишь краткая эйфория от самогона. Знала она и то, что произойдет дальше.
Точно, стоило матери налить себе третью стопку, как в комнату ввалился Стефан. Как всегда без стука и подвыпивший, впрочем, трезвым соседа не помнили даже старожилы. Похоже он начал пить еще сидя на горшке.
– Здоровия вашей хате! – завопил он, вожделенно глядя на бутылку.
Стефан Онучко обладал поразительным даром появляться там, где пьют. Причем проверяли, он не шпионил и не выглядывал кто за пузырем побежал. Просто, стоило открыть штоф где-нибудь в радиусе пяти километров и через пять минут Стефан говорил свое знаменитое «здоровья вашей хате». Еще одна особенность, что ему нельзя было отказать. Конечно, кое-кто посылал его, куда солнышко не заглядывает. Но потом на этого человека сыпались неприятности. Муся Дрогобыч из четвертого подъезда вытолкала Стефана за дверь, а через два дня села мимо стула и сломала копчик. Ян Костолюбский с братаном набили морду Стефану, в итоге уже вечером к ним приперлась полиция и отобрали самогонный аппарат. Так что зажилить водку Стефану, себе дороже выйдет. Мать вздохнула и взяла с подоконника мутный стакан.
– О, – хлопнул себя по лбу Стефан – чуть не запамятовал, это Вашей дивчыне!
Он достал из кармана мятого пальто красный, под коралл, массивный, пластиковый браслет и протянул его Рите. Девушка не запомнила момент когда брала браслет, просто в следующую секунду она рассматривает его на руке. Классная штука, похожий она видела у Мадонны. И еще надпись выполненная вплавленными стекляшками: «помни кто ты». Обрадованная Рита даже обняла старика, но почувствовав его руку под своей юбкой, как бы нечаянно наступила ему на ногу. Стефан взвыл, но через секунду захохотал:
Вот гарная жинка будет, не даст спуска мужу! – он говорил на жуткой смеси польского, украинского и русского, но его почему-то все понимали. Стефан с матерью выпили и закусили жаренной картошкой, сосед не стесняясь лез в сковороду пальцами. Рита молча вручила ему алюминиевую вилку.
Дверь распахнулась от удара ногой и в комнату ввалились Збышек и Янек, жившие в соседней общаге. Уже изрядно подвыпившие, они принесли с собой полтора литра, невесть где раздобытого спирта, с отчетливым запахом ацетона. Праздник, а для местных жителей, лучшим праздником было присутствие алкоголя и плевать на календарь, приобрел размах и силу. Про Риту пока забыли. Девушка смотрела на осоловевшее лицо Збышека и вспоминала как в декабре на Рождество он насиловал ее пока мать храпела на полу. Повторения она не хотела и пока алкоголь интересовал потного толстяка больше чем ее тело, решила уйти подальше.