========== Отец ==========
Где же граница сна?..
Закат алел.
Умирающее солнце склонялось к чаще леса, кутаясь в полотно облаков. Небо утратило свои цвета: оно было красным, как вино и кровь. Три дня назад багряные облака заполонили пространство над Хеймом.
Рейнар прижался к стеклу. Чем темнее становилось вокруг, тем меньше мальчик видел фигуру Охотника, несущего свою службу в саду особняка. Свет далекого фонаря играл на острие алебарды, на рисунке щита за спиной мужчины. Охотник проходил по дорожке от черного входа в особняк до веранды, обвитой лозой. Лоза напоминала чьи-то кривые когтистые лапы, впившиеся в крышу белого деревянного здания. Раньше фонарики у входа в веранду зажигали на ночь.
— Закрой шторы, — попросила Марта. — Мне страшно.
Рейнару тоже было страшно. Мальчик, бросив последний взгляд на пламенеющее небо, задернул окно золотистой дымкой, не пропускающей ни ночь, ни ужасный свет луны. Он и сам не мог глядеть на сводящий с ума красный свет, заливавший деревню, рваные облака, напоминавшие чей-то саван, и очертания ветвей, что рвались в дом, в детскую.
Сестра сидела у зеркала и дрожащей рукой пыталась расчесать волосы. Ее няня не вернулась сегодня, выйдя за ограду особняка. Старушка хотела всего лишь достать своей любимице немного шоколада, который Марта так любила.
— Почему папа не спускается к нам? — говорила сестра.
Рейнар знал почему. Второй день отец сидел на балконе своего кабинета, смотря на горизонт. Голубь был отправлен в первый же день Луны. Хейм тщетно ждал помощи: врачебной или военной.
— Почему ты молчишь, Рей?
Он открыл глаза. Кровавая пелена сошла с мира, показывая залитую золотистым светом комнату. Марта сидела, обернувшись к брату. Лицо сестры было бело, скулы выступили, сменив круглое детское личико.
— Всё нормально, — с усилием сказал он, садясь на кровать. — Просто задумался.
— Ты совсем бледный, — Марта подбежала к нему, взяла за руки. — И холодный. Ты ел что-нибудь сегодня?
Рейнар кивнул. Под глазами сестры залегли синие тени.
— Тебе нужно к врачу. Срочно. Посмотри на себя в зеркало, — Марта коснулась его щеки. — Твоя кожа ледяная.
Ему было жарко. Рейнару казалось, что по венам бежит не кровь, а лава, раскаленный металл, сам огонь из глубин ада. Этот жар мучил его, жег горло, веки, сознание.
— Со мной всё хорошо, — произнес он.
— Ты…
— Оставь меня!
Крик повторился эхом по комнате, по особняку, по Хейму.
Марта отшатнулась. В ее зеленых, как летняя трава, глазах, заблестели слезы.
Золото ушло, сменившись багрянцем. Рейнар вновь видел черные стены, холодную твердь зеркала, белизну кожи сестры и ее темные глаза с расширенными зрачками. Бабочки на стенах стали мотыльками с могильными крыльями, рвущимися к остаткам света. Куклы помрачнели, фарфор стал мрамором. Мальчик, покачиваясь, встал. Жажда мучила второй день.
Вода, сок — всё это не утоляло ее. Жар в груди требовал чего-то иного. В горле, казалось, застыл раскаленный песок, мешавший дышать и думать.
Зачем он кричал на Марту?
— Прости, — тихо сказал Рейнар. — Эта Луна… Она…
Лицо Марты исказилось.
— Я знаю, — только и сказала она. — Я стараюсь не смотреть на Луну.
Мальчик наклонился и поцеловал сестру в щёку. Вот уже десять лет он делал так, прежде чем лечь спать — с тех пор, как научился ходить.
— Спокойной ночи, — пожелал он. — Я скоро вернусь.
Второй день Рейнар не мог спать. Стоило ему закрыть глаза, как перед сознанием возникал образ кроваво-красной луны, безжалостно освещавшей его, высушивающей. Мальчик видел руины Хейма, темные леса и реки. Всё королевство было погружено в ночь. Лунная дорожка крови вела к столице — над городом восходило красное солнце. День сменялся ночью — мир оставался в огне.
Коридор особняка тоже был красен. Пришедшее ночное светило заглядывало в окно, сводя с ума. Оно было везде. Багряный свет словно проникал сквозь стены.
Пришествие луны. Когда она только появилась над деревней, начался праздник — невиданное зрелище для ее жителей! Но наступило утро, а луна не уходила. Она осталась, превратив солнце в обжигающий красный шар. Свет слепил глаза, проникал сквозь веки, высушивая до дна.
Капли воды упали на язык, обжигая плоть. Рейнар почувствовал, как жар внутри разгорелся еще сильнее, требуя чего-то другого, чего-то, о чем он боялся даже подумать…
Он боялся чего-то. Чего-то, что ждало его под светом Луны и хотело ворваться в особняк. Вторую ночь он наблюдал за Охотниками — они придавали ему уверенности. Они защитят от всего. Однако что случится, если их сведет с ума такая же жажда?
Рейнар поднялся по лестнице к отцу. Генрих Келлер, мэр Хейма, сидел там же, где сидел последние два дня, с тех пор как подул западный ветер. Его резной стул стоял у края балкона, под испепеляющим взором красного светила. Мальчик не сразу осмелился ступить под него.
Балкон выходил на лес. Кривые ветви шевелились от ветра, напоминая безумное море. Ни одного огонька, светлого и чистого, не было видно до самого горизонта. Отец, покачиваясь, смотрел на него. Там, на юге, была столица.
— Спокойной ночи, папа, — сказал Рейнар хрипло.
Генрих не ответил.
В лесу раздались выстрелы. Мальчик подошел ближе, положил руку на плечо отца. Сердце было готово к худшему. Однако Генрих Келлер всё же заговорил.
— Ты тоже чувствуешь это? — голос отца напоминал скрип металла, и Рейнар понял, что жажда поразила не одного его.
— Да, — тихо сказал он.
— Луна сводит с ума… — прошептал мужчина, качнувшись вперед, словно желая упасть в пропасть. — Ты видишь эти кровавые брызги, как я?
— Я вижу кровавую росу по утру в саду.
— Это не роса, — отец снова качнулся. — Это не роса…
Снова раздались выстрелы, громче и ближе, чем предыдущие. Рейнар вздрогнул. Ему показалось, что он услышал чей-то крик и, следом, хриплое урчание.
— Дай руку, сын, — внезапно приказал Генрих. — Мне нужно встать.
Очнувшись, мальчик обошел стул, встал перед отцом. Худое, изможденное лицо мэра Хейма ужаснуло его. Кожа обтянула череп, как ткань, показывая все кости. Подбородок выступил вперед, нос навис над ним, как крюк. Щеки исчезли, впали, скулы обострились — Рейнар невольно вспомнил Марту. Как же сейчас выглядит он сам?
Вой поднялся над Хеймом, словно в деревне обосновалась волчья стая.
— Дай руку, — снова приказал отец.
Вой раздался совсем рядом, сзади, за оградой. Странный, гортанный, напоминающий смех. Рейнар наклонился над ней, свесился. Внизу бегали тени, бросались на прутья забора, окружавшего особняк.
— Кто это, пап? — в испуге спросил он, поворачиваясь.
— Волки. Просто волки.
Опираясь на руку сына, мэр Хейма поднялся. Кости скрипели, дыхание отца было быстрым, будто ему не хватало воздуха.
— Отведи меня в спальню, — попросил он, сжимая ладонь Рейнара, и стоило мальчику направиться в сторону кабинета, как длинные, острые, как колья, клыки впились ему в руку, жадно высасывая кровь. В глазах у мальчика потемнело. Тени вокруг смешались, Луна насмешливо заглянула в лицо. Рейнар покачнулся. Клыки впились глубже, вызывая крик. Он вырвался, оттолкнув отца, упал на камень. Плоть жгло, как от прикосновения к раскаленному металлу. Ночь заползала в глаза.
Он открыл глаза. Сумрак одернулся, сменившись карминно-красным светом. Рука была холодна. Рейнар, дрожа, уставился на место укуса.
Бледная кожа была нетронутой.
— Пап?
Мальчик, покачиваясь, встал. Веранда пустовала — за лес заходило солнце, путаясь в саване красных облаков, как вино и кровь.
Рейнар бросился к ограде, вцепился белыми пальцами в железо. Сад внизу был скрыт сумраком наступающей ночи. Мальчик видел только серые тени, что склонились над чем-то, лежащим на земле. Новый вой раздался над Хеймом — а потом Рейнар услышал звук разрываемой плоти. Ткань зашуршала, затрещали кости, и что-то темное отлетело к самой ограде, заставив одну из теней отбиться от стаи. Новое рычание — фигура отца исчезла, став двумя рваными кусками кровоточащей плоти. Жажда исказила лицо Рейнара; мальчик отступил назад. Он видел звериные желтые глаза, зовущие к себе, и оскаленную пасть, с клыков которой капала алая слюна.
========== Мать ==========
Красные тени гуляли по Хейму, заглядывая в каждый дом, в каждую комнату, в каждую душу. Свет выжигал сознание. Рейнар Келлер слышал рычание, стоны, журчание крови и биение сотни сердец внутри себя. Перед закрытыми глазами мелькали образы: пепельные силуэты на карминовом фоне. Отца, сидевшего в кресле и падающего с крыши от его ладони; матери, танцующей в агонии с бокалом в руке; Марты, расчесывающей волосы перед грязным зеркалом; людей в обличье волков, раздирающих их тела.
Вечный закат… Вечный конец дня.
Он застрял в этом проклятом летнем дне. Трое суток прошло с тех пор, как взошла алая луна в окружении багряных облаков, и Рейнар застрял в последнем. Он проживал его раз за разом, просыпаясь в закате. Раз за разом мальчик безотчетно поднимался по лестнице к кабинету отца и скидывал его с крыши на корм оборотням. Рейнар не видел за завесой себя. Она, как кара, сводила с ума. Сколько он в этом кошмаре? Десятки, сотни лет? Возможно, он и сейчас спит… Спит, проживая день в вечности.
Может, это наказание за ошибку? Иначе за что Боги послали эту кару? Каким страшным должно быть преступление, чтобы наказание являло собой убийство собственного отца на протяжение тысячелетий! Раз за разом рука Рейнара толкала ослабевшего отца, раз за разом он слышал треск разрываемой плоти и ощущал бурление крови внутри себя. Чувствовал, как чудовище, скрытое годами, просыпается вновь.
Бежать, бежать из этого дома! Не повторять ошибку! Ему нельзя спускаться вниз, к Марте. Кошмар начнется заново красным восходом третьего дня, и Охотник вновь ступит на дорогу до веранды. Марта вновь начнет расчесывать волосы. Нет, нужно выпутаться из сна, вырваться, очнуться! Вырваться из Хейма в толщу сумерек.
Рейнар безотчетно посмотрел на красную луну. Голова пульсировала, жажда жгла тело. Может, ему и сейчас это кажется?
Может, решение призрачно? Любое его действие приведет к повторению кошмара?
Нет! Он отказывался это принимать. Рейнар бросился к выходу из кабинета. Стены немедленно окружили сознание, будто пытаясь остановить. Пол тянул вниз, в кровавую жижу, заставлял остановиться, повернуть в детскую, но мальчик сумел побороть трясину. Лестница оборвалась в обрыв. Рейнар остановился на секунду, но заставил себя вступить на плиты первого этажа. Они не тянули тело вниз. Рейнар шел по холодному красному озеру, отражавшему зеркальный потолок. Стены тоже стали зеркальными. «Остановись», — говорил ему мир. Мальчик толкнул дверцы, в чьем дереве увязали пальцы, и оказался во дворе.
Вечерний сумрак обжег лицо. Красный луч скользнул по глазам. Рейнар невольно отступил назад. Луна не отпустит. Она видит всё и всегда. Алая луна видела тот день, когда Рейнар Келлер просыпал порошок в один из бокалов. Детская шалость, думал он тогда. Всего лишь пара песчинок. Пара песчинок, стоившим жизни матери.
Он не признал свою вину тогда. Только пришествие луны заставило воспарить совесть.
Рейнар шагнул вперед, под обличающий свет. Там, за оградой, начиналась дорога в город. На противоположном конце Хейма расположилось кладбище. Совсем недавно, в начале лета, Агата Келлер нашла там последнее пристанище.
Любимая мама. Она учила Рейнара всему, не доверив воспитание гувернантке. Совсем молодая, лет двадцати пяти от роду, открытая и добрая. Как сильно ее утрата ударила по городу и по семье. Марта плакала несколько дней, отказываясь есть; отец не выходил из кабинета, и только изредка Рейнар слышал тихие всхлипы, доносящиеся из комнаты. Город утоп в трауре по Агате Келлер, любимице Хейма, его первой даме и первой красавице. Сам Рейнар уходил в сад, гулять под пристальным взором Охотников. Тогда Охотники не выполняли тех задач, что сейчас, они просто следили за домом мэра, защищая от всего.
Рейнар мог бы попросить проводить до кладбища одного из Охотников, но не стал этого делать. Сейчас он не верил никому: ни себе, ни им. В каждом прятался зверь, жаждущий крови и плоти. Рейнар понял это за бесчисленные часы, проведенные в кошмаре. Он не боялся, что жители Хейма разорвут его: может, кошмар кончится хотя бы так. Лучше смерть, чем страдание на протяжении вечности.
Он шагнул снова, на хрустящую листву. Сад был тих. Слева слышалось сопение Охотника, справа, у самой ограды, находился еще один. Где-то шуршали дорожки, приглушенное рычание раздавалось со стороны центра Хейма. Калинка с трудом открылась — за прошедшие дни она покрылась паутиной и странной, въедливой ржавчиной. Короткий скрип заставил с беспокойством вслушаться. Охотники продолжали стоять на месте; дорожки зашуршали с новой силой; рычание усилилось.
— Я не боюсь, — сказал Рейнар ждущим его теням. В глубине выжженной души он даже хотел, чтобы чудовища вышли к нему, разорвали на части. Кошмар пройдет.
Создания отступили, подчинившись виновнику своего рождения.
Хейм опустел. В нем больше не горели фонари и окна, по улицам не ходили мужчины, женщины и дети. Разбитые окна, следы когтистых лап на грязи, клочки шерсти, застрявшей в оборванном городе. Полосы луж окрашивались в кровь от света заходящего солнца и восходящей луны. Хейм, как дикое необузданное существо, стонал и рычал заброшенными домами, смотрел на Рейнара осколками стекла. Душа мальчика хотела идти по улице спокойно, не боясь жителей; звериная сущность твердила о самосохранении, безопасности.
Чем дальше шел Рейнар, тем острее чувствовался запах разложения и крови. Как ток, он будоражил тело и сознание, заставляя безотчетно принюхиваться, скользить глазами в поисках источника эйфории. О, как сладостно пахла кровь. Раскаленный песок в горле вспыхнул с новой силой.
Рейнар не знал, как оказался около одного из тел. Бурлящая кровь в венах жгла его; острые зубы впились в плоть, ища вожделенное. Дрожь пронзила мальчика, заставляя испустить звериное рычание. Пальцы вцеплялись в добычу, словно боясь, что умершую день назад молодую девушку украдут другие звери. Рейнар с силой дернул головой, отрывая лоскут плоти. Мясо его не интересовало. Жажда крови — вот что руководило молодым оборотнем. Ему хотелось утихомирить пожар, тлеющий внутри на протяжении веков. Лишь когда тот начал гаснуть и завеса исчезла с глаз, Рейнар отпустил тело девушки. Труп упал в грязь.
Вся одежда, кожа, лицо Рейнара Келлера были в крови.
— Животное… — шепнул он себе, обвиняя. Мерзко. К горлу подкатила тошнота. Он только что разодрал мертвого человека. Вкусил крови. Самое страшное — понравилось. Рейнар посмотрел на собственные руки. Бледные, с легким синим оттенком, кривыми ногтями, под которые забилась кровь.
Желчь полилась из горла, окрашенная алым. Рейнара жгло снова. Кожа на лбу, казалось, готова была потрескаться, как старая краска, в глаз словно закапали кислоты. Губы дрожали. Он с усилием вытер их, увидев темные разводы — склонился к земле снова. Только когда внутри не осталось ничего, кроме отвращения, Рейнар сумел подняться.
Он стоял на кладбище, в окружении вскрытых могил. Везде лежали тела, части тел: кисти, ступни, головы, внутренние органы. В алой темноте бродили тени, ища добычу. То там, то здесь раздавалось истеричное рычание, визг, треск. Рейнар стоял среди зверей, с которыми ассоциировал себя.
Он чудовище, и после его проступка на землях Хейма проступила кровавая роса.
Это он отравил мать, оставив содеянное в тайне. Обычная детская шалость? Он сделал это осознанно, глупо обманывать себя. Рейнару было интересно, как выглядит смерть, и теперь он стоял среди нее. Рейнару было интересно, как звучит агония, и теперь агония жгла его душу на протяжении вечности. Он хотел увидеть безумие — и стал безумцем, застрявшем в кошмаре собственного воображения.
Где же граница сна?
Он стоял на кладбище, в окружении вскрытых могил. Везде лежали тела, и около Рейнара лежало тело молодой девушки двадцати пяти лет с золотыми волосами и глазами цвета молодой листвы. Он разодрал его, как чудовище, испил мертвой крови, чтобы утихомирить пожар, жегший душу изнутри.