– Виноват, готов исправиться немедля, – улыбнулся Рун. Подошёл к ней и обхватил руками. – Попалась? Которая обнималась? – сказал он с юмором.
– Спасите! Меня поймал жестокий человек и хочет заобнимать до смерти, – разулыбавшись, запричитала Лала.
– Что это ты сегодня такая… игривая? – усмехнулся он.
– Не знаю. Легче. После вчерашнего. Уже не так боюсь. Кажется, все мне рады. Барон такой учтивый. Смотри не отпусти меня, Рун, а то упаду.
– Вроде последнее время не падала. Чего вдруг снова?
– Да кабы знать. Ножки подкашиваются. Счастливая.
– Солнышко ты моё, – порадовался Рун её хорошему настроению.
– Эх, кабы не проклятье, Рун, посмотрела бы я на то, как ты бы по мне сейчас уже с ума сходил.
– Да я итак схожу.
– Ну да, – признала Лала, сияя.
– Смотри, как бы ты по мне сходить не начала.
– Ох, ох, ох, как разухарился, – по-доброму рассмеялась Лала. А потом положила голову ему на грудь и вздохнула.
– Мой суженый, – с непередаваемой нежностью тихо вымолвила она, так что Руна опять проняло до самых печёнок.
– Ну вот и начала сходить, – весело констатировал он.
– Просто… мне хорошо очень, – ответствовала Лала. – Смотри не отпусти меня только, Рун, самой никак не удержаться.
– Да не отпущу, не отпущу, милая, даже если будешь умолять выпустить, – заверил он.
– Опять звала тебя во сне? – спросила Лала.
– Звала.
– Я так и думала. Искала тебя. Всю ночь. Во снах. И так и не нашла.
– Я пытался тебя за руку держать. Но ты ворочалась. Пришлось оставить эти попытки. Чтобы не разбудить. Оттого и не нашла, я думаю.
– Наверное.
Наступила тишина. Они стояли, чувствуя тепло друг друга.
– Рун, – позвала Лала вскоре.
– Что, милая?
– А где мои цветочки, Рун?
– Какие?
– Которые ты мне нарвать бы должен. И принести с утра, раз ты жених.
– Руки были заняты лукошками, не во что было, – шутливо вывернулся Рун.
– Но ты же мне нарвёшь, правда? – мило поинтересовалась Лала.
– Хоть целый стог, если захочешь.
Лала рассмеялась весело.
– Нет, стог не надо, – произнесла она. – Букета хватит. Рун, у вас что, парни не дарят девушкам цветы? Даже когда помолвлены?
– Не слышал о подобном, – признался он. – Девушки сами рвут, это бывает, но чтобы парни… Такого вроде не случалось здесь. Вот удивятся наши сегодня. Когда я понесу цветы домой. Сейчас же все за мной следят. Заметят точно. Подумают, козе нарвал поесть.
– Да уж! – снова рассмеялась Лала.
– Лала, – промолвил вдруг Рун с некоторой озадаченностью.
– Да, мой хороший?
– А ты что, всё ещё пытаешься меня в себя влюбить? – аккуратно спросил он.
Лала чуть призадумалась, всё так же продолжая сиять счастьем.
– Хм. Возможно, – с беспечным простодушием ответствовала она. – А что? Ты против, Рун?
– Да нет. Просто… странно. Ведь я по твоей же собственной теории не могу в тебя влюбиться. Зачем же?
– Да просто так, – поведала Лала. – Я тебе верю. И знаю, что не влюбишься. И ты мой добрый друг. Поэтому могу… себе позволить. Не слишком сдерживать сердечко. Рун, ты знаешь, почему все девушки очень-очень хотят замуж?
– Откуда бы мне знать такие тайны? – полушутя заметил он.
– Тут нету тайны, Рун, нисколько. В девушках очень-очень-очень много любви. Она в нас с юности пылает, и ищет выхода. Но для неё подходит только кто-то самый близкий приблизкий. Единственный. Не родители, потому что они единственные друг у друга. Не сестрички милые, потому что и в их жизни когда-то будет кто-то единственный для них. Только на суженого можно проливать такие чувства, такую нежность. Ну и ещё на деток своих малых. И только от него получать взамен подобное же. Чего сердечко столь желает беззаветно, о чём мечтает. Тяжело постоянно сдерживать эту любовь в себе. Она всё время пытается найти пути наружу, желает вырваться, чтобы согреть кого-то. Своим теплом. А некого, пока нет суженого. Живёшь как будто ни для чего. Ни для кого. Бессмысленно. Ты стал мне очень близок, Рун. К тому же счастье мне даруешь. Поэтому сердечко забывает. Порой. Что ты жених мне только понарошку. А может дело и в моей природе. Ведь для неё естественно стремиться. Влюблять в себя. А может я дразню тебя немножко. По доброму, по-дружески, шутя. По-моему ты должен быть доволен. Тебе же нравится. Я чувствую.
– Быть может я от этого страдаю, – улыбаясь, промолвил Рун с деланным огорчением.
– И от чего же? – развеселилась Лала.
Рун призадумался.
– Ну же, – подбадривала его Лала.
– От недостачи жертв, – наконец нашёлся он.
– Ну да, такое может быть, – уже без всякой иронии признала Лала.
– Вот видишь!
– Бедняжечка! – с юмором произнесла она.
– Жестокая, – с шутливым огорчением парировал Рун.
– Ты так меня смешишь сегодня, Рун, – порадовалась Лала. И вдруг, вздохнув, подняла голову и посмотрела ему в глаза.
– Рун, ты хоть понимаешь, что это будет мой самый первый поцелуй? – уже без всякой улыбки мягко сказала она. – Ну, настоящий, с мужчиной. С парнем.
– Вот это да! – поразился Рун. – Ничего себе.
– А ты что думал, Рун? Что я целую всех направо и налево?
– Да нет, просто не задумывался об этом никогда. Действительно, большая жертва.
– Огромная, Рун.
– Прости.
– Да не за что тебе просить прощенья, – улыбнулась Лала. – Ну что ты, милый.
– И получается, она теперь зазря.
– Как это? – спросила Лала с искренним недоумением.
– Ну это же всё было ради могущества.
У Лалы дрогнули губки, и на личике появилось выражение безмерной печали.
– Это не было ради могущества, Рун, – с трудом проговорила она обиженно. – Ты отказался от чудес. Ради меня. Пошёл на жертву. Огромную. Вот ради этого.
У неё на глазах выступили слёзки.
– Лала, ну ты меня не так поняла, – ласково произнёс Рун извиняющимся тоном. – Мы пошли на обещание ради могущества. Но оказалось, из-за проклятья тебе его не обрести. А жертвы стали результатом обещанья. Когда бы знали мы, что есть проклятье, не стали б обещать, и не было бы жертв. Вот это я имел в виду. Прости.
Лала побуравила Руна глазками, но кажется успокоилась. Улыбнулась тепло. Снова положила голову ему на грудь. И вздохнула.
– Врунишка, – буркнула она счастливо.
– И в чём же я соврал? – усмехнулся Рун.
– Ты-то пошёл на обещание не ради могущества. А потому что я ревела.
– Нет, это был коварный план. Я знал, что ты пожертвуешь в ответ. И я заполучить сумею право. На первый поцелуй твой.
– Действительно, ужасно коварный план.
– И он, заметь, сработал.
– Не стыдно тебе так обманывать несчастную фею?
– Так это ты сейчас несчастна? Какая же бываешь, когда счастлива?
– Ещё счастливее.
– А так бывает?
– Кто знает.
– Лала, – произнёс вдруг Рун без тени шутки.
– Что, милый?
– Ты не жалеешь? Что обещала эту жертву. Когда она настолько велика, – спросил он мягко.
– Нет, – искренне заверила Лала. – Нисколечко. Ты так заботишься обо мне, Рун, обнимаешь всегда… столь трепетно. Я, пока с тобой, всё время счастливая-счастливая. Спасал меня не раз. Помогаешь. Утешаешь в минутки грусти. Не стал меня неволить, отпустил, когда поймал. Мне кажется, Рун, любой другой дар не был бы достаточным за то, что ты делаешь для меня. А этот будет в самый раз. У меня нет ничего более дорогого, что я могла бы подарить тебе.
– Спасибо, Лала, – тихо промолвил Рун.
– Пожалуйста, мой зайка, – ответила Лала тепло.
– Рун, – снова позвала она его через некоторое время.
– Что?
Она подняла голову и посмотрела ему просяще в глаза
– Давай присядем и посидим подольше. Ну, рядышком. Раз уж ты меня даже за ручку не держал сегодня ночью. Соскучилась. И магии бы надо. Поднакопить. А-то наобещала девочке подарок. Обычно, Рун, феям достаточно легко даётся наколдовывать игрушки. Все ж сами были детками, а в детстве колдуешь себе кукол. Но я-то слабая была всегда, не слишком много практики, мне это трудно. Не знаю, выйдет ли ей дудочку наколдовать. Или хотя бы куколку какую. Переживаю из-за этого.
– Я сие предвидел, – довольно похвастал Рун. – Поэтому сходил на рынок. И дудочку купил.
– Правда?! – обрадовалась Лала безмерно.
Рун кивнул.
– Да ты же мой хороший! – воскликнула она с чувством. Обхватила его за шею, их лица сблизились, и Лала вдруг замерла.
– Ой, – сказала она виновато, немного покраснев. – Чуть не расцеловала тебя, Рун.
– Чёрт! – в притворном огорчении вздохнул он. – Опять я нецелованный остался.
– Чем же тебя отблагодарить за дар столь ценный, за заботу, суженый мой? – ласково спросила Лала, сияя.
– Хм, – призадумался Рун, хитро прищурившись. – Ну, давай посидим рядышком. По мне вполне хорошая награда.
– Ну так и быть, – разулыбалась Лала. – Только, Рун. Помоги мне на лавочку усесться. А-то как бы не упасть.
Самым удивительным из времяпровождения с Лапой наверное было её счастье. В ней всё всегда очень нравилось Руну, но это было что-то особенное. Кто не видал счастливых людей, тот не поймёт, кто не видал счастливых девушек, не поймёт вдвойне, кто фей объятий не встречал счастливых, тот и на треть не будет близок к истинной картине в своих попытках жалких счастие представить. Это же не только её улыбка, её сияющее личико, её лучащиеся радостью озорные глазки. Это и её хорошее настроение, словно передающееся из её души прямо в твою, порождая там яркий свет, и журчащий нежный её голосок, и безмерно трогательные интонации слов. И каждый жест, и каждое движение. Всё источает гимн стремленью жить и наслаждаться прелестью добра и теплоты, дарованными небом. Ну вот что-то такое. Ну как это опишешь, нету слов. Чтоб передать те чувства. Она становится словно солнышко, только проливающее на всё вокруг не свет, а счастье. И когда счастье это вызвано тобой, когда прижмёшь её к сердцу, как что-то самое драгоценное в мире, и она начинает светиться, и с каждою минутой всё сильней, а если долго так сжимать её в объятьях, то и отпустишь, а она не угасает, всё освещает тебе душу. Как это может не согреть внутри, не пробудить там что-то самое… глубинно трепетное. Наверное это и есть истинный рай. Сравнится ли покой средь райских кущ с волнением и радостью блаженства быть рядом с кем-то, кто тебе столь дорог? И для кого столь дорог ты. Навряд ли. Пусть ангелы завидуют в эдеме, что на земле есть эдакое диво. Меж двух сердец. Как будто не влюблённых. Но упоённых близостью друг к другу. Может сегодня дело было не только в близости, не только в объятьях, в чём-то ещё. Рун не знал. Но разве это важно, в чём причины. Когда она зажглась безмерным счастьем. И озаряет им тебя и всё вокруг. Они сидели, обнимаясь. Говорили о разных пустяках. Смотрели друг на друга. И было в её взгляде столько чувств. Разнообразных сразу. И капельку насмешки добродушной, и чуточку смущенья и волненья, и много-много ласки и тепла, доверие, привязанность, надежда, немножечко кокетства, благодарность. И бесконечность милого невинного девичьего очарования. И это длилось и длилось. И не хотелось, чтобы закончилось. Жаль, что конец бывает у всего. Примерно через пол часа снаружи совсем рядом с домом послышался топот копыт и ржание.
– Похоже, герольд приехал, – тихо предположил Рун.
– Ну вот, опять нам не дают побыть вдвоём, – состроила сквозь улыбку недовольную гримаску Лала.
– Да у меня спина уж затекла, – пожаловался Рун с усмешкой.
– Да уж! – проронила Лала с деланным удивлением и осуждением. И рассмеялась, – Ох и кавалер у меня! Спрошу герольда, может он меня обнимет. Поди спина покрепче у него.
– Не надо, – улыбаясь, искренне попросил Рун.
В дверь громко постучали.
– Герольд его милости! – раздался громкий мужской бас.
Они отпустили друг друга. Рун встал:
– Пойду открою.
– Рун, – произнесла Лала добродушно, – ты можешь бабушке помочь с делами, покуда я с герольдом. Тебе наш разговор неинтересен будет. Я думаю. Навряд ли он решит меня обидеть. А-то мне уж неловко пред бабулей. Что ты из-за меня ей не помощник. Я позже тоже вам попробую помочь. Мне б было интересно поработать, как вы работаете, в вашем огороде. Хоть чуточку.
– Ладно, – согласно пожал плечами Рун.
Он вышел в сени. Отпер засов. Герольд – почётная служба, уважаемая. Его все знают, уж в округе местной точно. Рун тоже видел его сколько-то раз, но с расстояния. Теперь же тот стоял перед ним в шаге. Красивые одежды, с большим гербом барона, безупречно вышитым спереди цветными нитями, красивая же шляпа, причём иная чем у всех, какую носят лишь герольды, фамильный меч за поясом – искусный, с длинною резною рукоятью, в узорчатых посеребрённых ножнах. Ремень с серебряной пряжкой, на шее золотая цепочка, пальцы в перстнях. Благородные безукоризненно правильные черты лица. Он был не молод, но и не стар, мужчина в полной силе, достаточно высокий и широкоплечий, уверенный в себе. В глазах читались опыт, ум и собранность. Пожалуй дом бабушки Иды впервые видел на своём крыльце столь благородную и важную особу. Рун поклонился в пояс, герольд посмотрел на него равнодушно, как на помеху на пути, мешающую проходу.
– Прошу вас, заходите, господин, – почтенно молвил Рун.
Герольд молча переступил порог. Дверь за собой он не закрыл, и Руну был препятствием закрыть, поэтому она так и осталась распахнутой. Благо, особой нужды затворять её не было, сегодня никто не торчал поблизости, пытаясь высматривать фею – стража и страх нарушить указ баронский делали своё дело, и делали его на отлично, улица оставалась пуста. Рун провёл гостя внутрь, в горницу. Лала стояла на ногах, расправив крылья. Её личико до сих пор продолжало сиять счастьем. Рун невольно улыбнулся этому сиянию. Лала тоже одарила его тёплой улыбкой.
– О боже! – негромко в полном изумлении вымолвил герольд.
– Здравствуйте, сэр. Я Лаланна. Добро пожаловать в наш дом, – мило поприветствовала его Лала.
Он глубоко вздохнул, словно собираясь с силами:
– Доброе утро, госпожа Лаланна. Позвольте вам представится. Сэр Амбадосса Батриоран, герольд земель сих милостью барона.
Он снял шляпу и поклонился поклоном, какого Рун ещё не видел, не столь изящным, как обычно господа пред дамами выписывают, но вычурно и сложно, исполнено достоинством. Лала тут же ненадолго оторвалась от пола, продемонстрировав ответной любезностью свой занятный воздушный реверанс.
– Приятно с вами познакомиться, сэр Амбадосса, – радушно произнесла она, снова приземлившись на ножки.
– Мне честь предстать пред вашими очами! – с чувством сказал герольд.
– Пожалуйста присаживайтесь, сэр, – вежливо попросила Лала, указав на лавочку.
Сэр Амбадосса с некоторым удивлением посмотрел на предложенное ему место, но послушался. Уселся, чуть отставив меч. Лала подлетела к Руну, загадочно буравя его весёлыми глазками. Парила совсем рядом и молчала. Если бы они были одни, Рун бы решил, что она просится в объятья, а тут прям и не знал. Но её радость была настолько заразительна, что он разулыбался.
– Ну я пойду? – спросил он с лёгким замешательством, любуясь на неё.
– Иди, мой дорогой, – ласково и капельку с юмором произнесла Лала.
Рун поклонился герольду и вышел. Лала опустилась на лавочку в двух шагах от гостя. Сидела, улыбалась, задумавшись о чём-то, прижав ручки к груди. И молчала. Сэр Амбадосса терпеливо ждал, взирая на неё внимательно.
– Какой стеснительный попался мне жених, – со счастливой улыбкой произнесла Лала наконец. – Не хочет выражать прилюдно чувства. Вы, сэр, такой же? Все мужчины таковы? У вас в краях?
– Да боже упаси, – ответствовал герольд. – Когда б ваш кавалер имел хоть каплю благородной крови в венах, кто бы он ни был, он бы пел вам оды, я думаю. И днём и ночью под окном.
– Ну, ночью я б хотела всё же спать, – рассмеялась Лала. – А днём конечно было бы чудесно. Когда б мой Рун мне хоть разочек спел. Но он хороший очень и без песен.
– Вы влюблены, сие заметно сразу, – сказал герольд с оттенком преклонения. – Из вас любовь прямо лучится, госпожа. Подобной силы нежных чувств доселе пожалуй я ещё не видывал ни в ком. Из девушек.